каждом движении. Других вариантов не имелось.
Я отгоняла эти мысли, с ужасом понимая, что… способна это сделать. Словно Горан убил ту, прежнюю меня, любящую его без памяти. Где это светлое прекрасное чувство? Умерло? Выжглось ненавистью? Или его любить могла только прежняя Саяна?
– Умоляю тебя, – я вновь подошла к тому, кто был моим воздухом всего несколько часов назад, и рухнула перед ним на колени. – Не поступай так со мной! – слезы, которых уже, казалось, не осталось, вновь потекли по лицу. – Во имя того, что мы пережили хотя бы, Горан! Ведь это все, что осталось! Умоляю! Не надо!
– Я должен.
– Ты не оставляешь мне выбора. – Прошептала я.
Кинжал привычно лег в ладонь. Нанести удар сейчас было бы легко. Он даже не смотрел на меня.– Не медли. – Санклит поднял глаза, полные боли.
– Горан, пожалуйста…
– Где сердце, ты знаешь. – Мужчина расстегнул рубашку и указал пальцем. – Мне все равно незачем больше жить.
– Умоляю тебя…
– Давай же.
– Не могу. – Рука с кинжалом безвольно упала на колени.
Я вернула клинок в ножны, отползла подальше и забилась в угол, подтянув колени к груди и воя от безысходности…
Когда женщина, которую ждал Горан, вошла в комнату, уже начался рассвет. Мое тело нещадно ломило. Ныла каждая клеточка. Бросало то в жар, то в холод. В каждый сустав словно вогнали раскаленный гвоздь. Одежда насквозь пропиталась потом, хоть выжимай. Голова раскалывалась от невыносимой боли. Наверное, это похоже на ломку у наркоманов. Хотя откуда мне знать? Только бывший парень, которого я и не вспоминала уже, имел дело с наркотиками.
Моя жизнь была простой, обычной и нормальной. До встречи с Гораном. Я думала, она скучная. Нет, вернее, имела наглость считать ее таковой, не понимая, как мне повезло на самом деле. Теперь все бы отдала, чтобы вернуть ее назад, но уже было поздно.
– Саяна, – позвал Горан, сев рядом на пол. – Сделай это, умоляю тебя, родная!
– Ни-ког-да! – отчеканила я, дрожа от боли.
Сил не осталось даже на то, чтобы ненавидеть.
Как там Кира описывала это состояние? Что-то про кожу, слезающую пластами. Очень похоже. Ощущение, будто кто-то безжалостный медленно, буквально по миллиметру, срезает плоть с костей – со всего тела сразу.
– Идите, – мягко сказала женщина санклиту. – Оставьте нас наедине.
Кажется, это немецкий. Никогда не нравился этот клацающий, как вставная челюсть, язык. Но сейчас я понимаю его не хуже, чем русский. Хотя какое это имеет значение?
– Вас зовут Саяна? – гостья села рядом после того, как за Гораном закрылась дверь. – Красивое имя. А я Марта. – Ее духи, нежные, цветочные, не смогли заглушить затхлый запах, идущий от тела. Словно плоть уже начала гнить. Хотя я сама сейчас явно не розами благоухаю.
– Не старайтесь, – с моих губ сами собой, без малейшего усилия срывались немецкие слова. – Я не буду вас убивать.
– А кто вас просит от этом?
– Вы же здесь для этого. – Мне пришлось причинить себе дополнительную боль, подняв голову, чтобы посмотреть на нее.
Маленькая, сухонькая – само собой как-то стало понятно, что ее измотала, высушила болезнь. На голове парик – русые волосы до плеч. Лицо изрезано морщинами, в блекло-голубых глазах живет бесконечная усталость, как у глубоких стариков, хотя она, как подсказывает санклитское новое чувство, всего на десяток лет старше меня.
Крошечные мазутно-черные мушки уже вовсю кружатся вокруг, как около Голлума. Голлум? Кажется, что это было когда-то давно, да и не со мной. Но «вуали смерти» нет, просто ощущение, что вокруг головы легкая дымка, словно от сигареты.
– Рак. – Подтвердила женщина мои мысли. – Остался год.
Да, я тоже откуда-то знаю, чувствую именно этот срок.
– Так проживите его! Сделайте, что мечтали, побудьте с родными…
– Ах, милая! – она неожиданно звонко и задорно рассмеялась. – Я тоже смотрела эти голливудские мелодрамы! В жизни все не так радужно.
– Почему? – как же больно! Как это вытерпеть? Сколько времени все займет – моя смерть?
– Уж не знаю. Это вопрос туда. – Гостья ткнула пальцем вверх. – Надо будет спросить. Саяна, я уже едва хожу, ночами не сплю – уколы не снимают боль. Какие уж тут мечты! Мечта всего одна, сокровенная – не сгинуть за просто так. – Ее голос задрожал. – Знаете, каково осознавать, что за всю жизнь ничего хорошего так и не сделала?
– Почему? – вновь спросила я.
– Да кто ж знает. – Она пожала плечами. – Само как-то так получилось. Вернее, не получилось. Родилась, училась, замуж не звали, родила для себя – воспитывала, как все, любила, все ему, родному. А он в тюрьму сел. Потом вышел, пил, бил меня. Убили. Теперь рак. Когда умру, все, что от меня останется – воспоминания у соседей о наших драках с сыном. – Женщина сделала глубокий вдох. – Поэтому я прошу вас взять те крохи, что могу предложить, позволить мне хоть что-то доброе сделать. Это же потрясающе – продлить жизнь ангелу!
– Нет!
– Почему? – вернула она мне мой же вопрос. – Неужели лучше, если я умру в хосписе, крича от боли? Или шагну с высотки, чтобы меня потом поминали недобрым словом уборщики, соскребая с асфальта? Сдохну, никому не нужная, в одиночестве, проклиная Бога? Для меня отдать вам жизнь – это милость небесная. Примите мой дар! То, что для меня – всего лишь год неимоверных мучений, для вас – целый год жизни, чтобы успеть столько всего сделать! Проживите его за меня, Саяна! Сделайте те добрые дела, которые не сделала я!
Ее слова обволакивали ласковыми путами, убаюкивая совесть, уничтожая способность сопротивляться, увлекали в коварный омут, и когда она осторожно обняла меня, это произошло само собой – что-то внутри легко, без малейшего усилия, жадно втянуло ее жизнь, как коктейль через трубочку, словно я сделала долгожданный глоток воздуха, как во сне, вырвавшись со дна на поверхность.
Тело обмякло в моих руках и пришлось осознать, что произошло.
Я убила ее.
И часть меня навсегда умерла вместе с ней.
Лучшая часть.
Из груди вырвался крик – боли, отчаяния, горя, не знаю.
Я кричала, пока не охрипла. Прижав к себе женщину, которую убила, я баюкала ее, как малыша, и жаждала только
