даже успели кое-чему обучить, а также изготовить копии флагов для остальных кораблей, но, во-первых, их было мало, во-вторых, самодельные копии сигнальных флажков после первого же дождя потеряли цвет и превратились просто в грязные тряпки, а в-третьих… давайте не будем о грустном.
В общем, на совете было решено сигналы о начале атаки подавать пушками, а там как Господь управит. Так что оставалось надеяться, что сегодня командиры галер сумеют распорядиться вверенными им кораблями и людьми, чтобы набраться необходимого опыта и больше таких косяков не допускать.
За штурвалом галеаса занял место его командир Ян Петерсон, а рядом с ним, помимо моего величества, Михальский со своими головорезами, четыре офицера из иноземцев и целых два юнги, с немым восторгом взирающих на разворачивающиеся перед ними события.
Появление последних на корабле заслуживает отдельного описания. Получив достоверные известия о том, что султан Осман вступил в пределы Польши, а посланная им под Азов армия плотно засела в осаде, я приказал немедля выступать, а Митьку с Петькой отправить в Москву под усиленной охраной. Как спокон века водится в таких случаях на Руси, вокруг царил совершеннейший бардак, и никто так и не заметил, что мои пацаны улизнули из кареты и спрятались в трюме галеаса.
Их конечно же скоро хватились, но вместо того, чтобы догнать царский флот и повиниться перед государем, принялись искать пропажу на месте и, как и следовало ожидать, никого не нашли. Но пока это выяснилось, флотилия ушла довольно далеко, и одному богу известно, чем бы это могло закончиться, если бы изрядно проголодавшиеся мальчишки не выбрались наружу, где их и отыскали ратники Михальского.
– Государь, мы нашли шпионов, – без тени улыбки сообщил мне Корнилий и выпихнул вперед двух чумазых обормотов.
От увиденной картины у меня упала челюсть и с громким стуком покатилась по палубному настилу. Некоторое время я молчал, собираясь с мыслями, потом выдохнул и изобразил большой боцманский загиб, который, судя по всему, отныне и присно будут именовать ивановским.
Злодеи, едва не доведшие своего государя до инфаркта, проявив несвойственное им благоразумие, предпочли с покаянным видом промолчать, а я продолжал метать громы и молнии, обещая содрать живьем шкуру с Анциферова, слуг, конвойных, а также всех, кто попадется мне под руку. Наконец запал иссяк, и я смог уже почти спокойным тоном спросить:
– На хрена вы это сделали?
– Мы хотели на войну, – шмыгнул носом Петька. – Не ругайте его высочество, это была моя идея!
– Нет, – гордо вскинул голову потомок мекленбургских герцогов и шведских королей, – это я все придумал, а Петер лишь выполнял мой приказ! Не надо его наказывать…
– Но зачем?!
– Отец, даже моя старшая сестра принцесса Мария участвовала в абордаже, а я до сих пор ни одного врага в глаза не видел…
Какое-то время я молчал, переваривая услышанное, после чего меня стал понемногу разбирать смех. Увидев это, позволил себе ухмыльнуться Михальский, затем заржал, как стоялый жеребец, Петерсон, а через минуту к нашему хохоту присоединились все присутствующие.
В общем, дело кончилось тем, что я решил оставить этих двух мелких башибузуков при себе, а в Москву отправить гонца, чтобы не беспокоились. Семнадцатый век – время суровое. Новиков верстают на службу в пятнадцать лет, дают вчерашним недорослям наделы с крестьянами и посылают в бой. Дмитрию уже, слава богу, двенадцать, а Петька всего лишь годом младше.
– Юнги!
– Да, мой адмирал! – синхронно отозвались мальчишки.
– Передать сигнал к атаке!
– Есть! – с щенячьим восторгом в горящих глазах выдохнули они и, топоча по палубе башмаками, ринулись наперегонки к трапу.
Раздался грохот пушечного выстрела, и только и ждавшие этого приказа галеры и струги резко ускорили ход. Наши гребцы тоже налегли на весла, но тяжелому галеасу было не угнаться за своими более легкими собратьями, и нам оставалось лишь наблюдать, как они рвутся вперед, настигая не ожидавших подобного сюрприза турок.
Надо сказать, что вид целого флота, неведомо откуда явившегося из предрассветных сумерек, вогнал османских моряков в глубокий ступор. Из которого они большей частью так и не вышли, отправившись прямиком к гуриям. Первыми атаковали врага струги с набранными на Волге казаками. Судя по всему, брать на абордаж вражеские суда было для них делом привычным. Не успели на пришвартованных к временному причалу каторгах понять, в чем дело, как на их борта со всех сторон полезли голые по пояс бородатые мужики с саблями и топорами в руках.
– Сарынь на кичку! – огласил берега Дона знаменитый на Волге клич.
В какие-то минуты все было кончено: растерявшихся турок рубили, кололи и тут же выбрасывали за борт. По большому счету сопротивление оказали только сгрудившиеся на носу артиллеристы, но и их быстро смяли. Некоторые члены экипажа пытались спрятаться в трюмах, но закованные в цепи гребцы, среди которых было немало русских пленников, при виде их принялись улюлюкать и звать своих освободителей.
Лишь на одном османском корабле успели обрубить концы и отойти от берега в тщетной попытке спастись. Нещадно нахлестывая рабов, надсмотрщики заставили-таки их работать веслами, и казалось, что спасение уже близко, но за ними решительно двинулись сразу две галеры. В другое время турки наверняка сумели бы уйти от русских с их неопытными экипажами, но тут один из пленных заорал что было силы:
– Табань!
Одни гребцы тут же выполнили его распоряжение, другие продолжали грести, но сбились с ритма, и потерявшую ход каторгу закрутило, после чего ее начали быстро настигать. Понявшие, что драки не избежать, турки сгрудились на корме. Лучники стали осыпать догонявшие их галеры стрелами, прочие взялись за сабли, но тут их ожидал новый сюрприз. Русская артиллерия открыла огонь. И пусть их канониры, хорошо знавшие свое дело на твердой земле, оказались не слишком искусными в стрельбе на неверных волнах и лишь один выстрел из шести пришелся по цели, его хватило, чтобы картечь смела османов с верхней палубы.
Единственным русским среди командиров галер оказался Григорий Селиверстов, когда-то угодивший в шведский плен и уже там поступивший ко мне на службу. Родом из Водской пятины[69], он с младых лет ходил по Онеге и Ладоге на ладьях, в неволе, как и Вельяминов с Пушкаревым, был гребцом, а потом в составе посольства к персидскому шаху ходил по Волге и Каспию. В общем, опытным моряком его, может, и не назовешь, но других Нельсонов или Ушаковых у меня нет.
Неожиданно для всех, и особенно для меня, ему удалось сколотить из набранного с бору по сосенке экипажа настоящую крепкую команду, и теперь его «Двина» уверенно настигала пытающегося уйти турка. Несколько выстрелов стоящих вдоль борта на вертлюгах фальконетов добили тех, кто уцелел после залпа «грифонов», после чего Селиверстов филигранно подвел свой корабль к вражескому, причем гребцы и с той и с другой стороны едва успели втянуть весла в клюзы.
Зацепив кошками за фальшборт, русские стрельцы, составлявшие большую часть команды галеры,
