прислуга во главе с Ядвигой смотрела на молодую хозяйку поместья подозрительно и порой даже вызывающе. Слава попыталась узнать у Людвига, как можно связаться с ее супругом. Но камердинер фон Ремберга, который с первого дня настороженно относился к девушке, заявил, что не знает, где искать хозяина, и вообще не в курсе, когда тот вернется, может, через месяц, а может, через полгода.
Уже под вечер в горницу вошел Гриша. Слава к тому времени проштудировала уже большую часть расчетных ведомостей. Молодой человек только что возвратился из ближайшей деревни Ждановки и прямо с порога воскликнул:
— Слава, все чудесно устроилось. Степан Иванович уже в который раз все доложил, как надобно, и сдал вырученные от продажи овощей и гречи деньги. Почти сто рублей. Я обещал ему, как мы и условились, что эти деньги пойдут в погашение оброка его деревенских.
— Замечательно, Гриша, — печально вздохнула Слава.
— Вот деньги, положи их пока в потаенное место. На восстановление дома пойдут.
— Но этого так мало, Гриша. Ты же слышал вчера, как господин Бекетов сказал, что на строительство необходимо двести, а то и двести тридцать тысяч рублей, — тяжко заметила девушка. — Эта такая большая сумма. Где нам раздобыть ее?
— Сестрица, не убивайся ты так. Пожарище со всяким домом может случиться. Твой муж уехал и не оставил тебе ни копейки, вот пусть немедля приедет и разбирается со всем. Ты все же замужем, или как? — возмущенно сказал Артемьев.
— Ах, Гриша, ты не знаешь всего. У фон Ремберга были большие долги. Даже ежели он вернется, у него наверняка нет лишних денег. Да и я сама во всем виновата, мне и надобно разбираться со сгоревшим особняком.
— В чем ты виновата? Что пожар случился? — опешил Гриша.
— Да, — кивнула она.
— Да с чего ты это взяла, сестрица?
— Я знаю это, Гриша, и все.
— Ничего не понимаю, — пробубнил молодой человек и устало плюхнулся на лавку напротив девушки.
Слава вновь уперлась настойчивым взором в ведомости и через четверть часа подняла глаза на Артемьева, несчастно поджав губы.
— Гриша, что же делать? — пролепетала девушка. — Я уже всю голову сломала. Неоткуда взять даже тысячу рублей. Все доходы идут на насущные нужды поместья. А те деньги, что могли бы остаться с прошлых двух урожаев, этот негодяй Дерюгин прикарманил.
— Нужно было все же заявить на него в Юстиц-коллегию. Чтобы его в застенок упекли.
— Не стоит, Гриша, он уже наказан.
— Да уж, наказан, лишился хлебного места, — поморщившись, заметил Гриша. — Вообще, не понимаю фон Ремберга, как можно было такого прохиндея в управляющие нанять? Да еще и не проверять его время от времени. Вот он и обнаглел.
— О чем уж нынче говорить.
— Можно обложить дополнительным денежным оброком деревни. Но доходы эти долгие, только через год полу…
— Нет, — не раздумывая, перебила его Слава. — Крестьяне впроголодь живут. Видела я на той неделе, когда ездила по деревням. Не буду я у нищих людей последнее забирать, только чтобы новый особняк выстроить. Не по совести это…
— Ты права, сестрица, нехорошо это. Прости, не подумал, — нахмурился Гриша и вдруг предложил: — А знаешь, сестрица, не взять ли нам денег у ростовщиков?
— У ростовщиков? — заинтересованно переспросила Слава и быстро добавила: — А это не опасно, Гриша? Ты же слышал, как они наживаются на людях и многих разоряют.
— Послушай, сестрица, я вчера говорил с нашим соседом, господином Ливановым. Так он рассказывал о некоем ростовщике Хартмане, еврее. Он живет в немецкой слободе. Так он берет самый низкий процент в Петербурге. На постройку дома нам надобно первоначально тысяч сто пока, а затем на внутренне убранство еще столько же, так?
— Да, ты прав, — кивнула Слава.
— Так вот. Мы сможем отдавать долг с будущих урожаев. В течение трех лет. Как-никак, Дерюгин воровал по пять тысяч в год. А это за три года почти пятнадцать тысяч. Это пойдет на покрытие процентов ростовщику. В будущем году засадим все поля рожью да пшеницей. Мне Степан Иванович, Лука Ильич да Жиров, все в голос твердили, что последние два года Дерюгин распоряжения давал только треть полей засеивать, чтобы ему было легче управу держать над всем хозяйством. Так вот, мы засеем все поля и по осени продадим урожай на ярмарках. И тем самым отдадим оставшийся долг.
— Но Гриша, ростовщику-то надобно до осени тоже платить, а откуда взять деньги?
— Я думал о том. Можно попробовать открыть ткацкую мастерскую. И с нее доход получать. Я узнал, что в Петербурге требуется хорошее сукно, с также шелк да тонкое полотно. Мы могли бы закупать сырье на юге и затем изготовлять ткани. А потом продавать их по выгодной цене и отдавать часть долга, до того как полностью рассчитаемся.
— Это интересно, братец. Думаешь, мы могли бы получить дополнительные деньги от этой ткацкой мастерской? Да и на большее количества ржи найдутся ли покупатели?
— Я думаю, если хорошо постараться, найдутся. Я сам могу проехать по соседним губерниям, особенно северным, в которых мало что растет, и договориться о продаже зерна. А насчет тканей надобно заключить договоры с теми купцами, которые будут покупать у нас ткани.
— Можно попробовать заключить договоры и с модными лавками, — с воодушевлением сказала девушка. — Ведь им выгоднее и дешевле будет покупать ткани здесь для пошива своих нарядов, чем откуда-то везти.
— Ты права, Слава, — кивнул молодой человек — Но нужно сделать так, чтобы эти модные лавки захотели покупать ткани именно у нас, понимаешь?
— Но как это сделать, Гриша?
— Надо вызвать у них доверие. Я сам от имени твоего мужа фон Ремберга поеду предлагать наши товары.
— Я бы тоже могла в модных лавках договориться.
— Да, конечно. Думаю, и с ростовщиком лучше тебе вести разговор как жена фон Ремберга.
— Мне тоже так кажется, Гриша.
— Но тебе надобно
