— И свой бумажник давай, мудила, — сказал стриженый. — Если здесь не все, мы тебя в жопу отымеем, прямо при бабах, отвечаю.
— Это беспредел, братва, — выдавил из себя бледный Вальтер, на всякий случай сжимаясь.
Но удара не последовало — налетчик считал выручку. Зато Чукча уже вовсю тискал рижанку, торопясь стащить с нее крошечные трусики, она нерешительно сопротивлялась, вцепившись в них руками, и уже не обращала внимания на рот Чукчи, поглотивший ее бледный сосок.
В этой скованной тишине вдруг прозвучал мелодичный звонок в дверь.
— Ох, мать-перемать, — сдавленно сказал третий бандит, подходя к дверному глазку. Стриженый замер с пачкой валюты в руке. Я злорадно ухмыльнулась. За дверью мужской голос произнес какую–то немецкую фразу.
— Это клиенты пришли, — спокойно сказала я, стараясь не выдать волнения. — Мы всегда работаем в такое время…
— Заткнись, сука проклятая! — сдавленная ругань стриженого налетчика звучала для меня музыкой.
— Хэлф мир! — вдруг заорал охранник, о котором все успели забыть, и он задвинулся в проход, ведущий к маленькой кухне. — Хэлф мир! Полицай! Хэлф!
Град ударов обрушился на этого щуплого паренька, и он умолк, скорчившись на полу. Голос за дверью выкрикнул что–то грозное, в дверь принялись стучать.
— Валим! — крикнул стриженый, сгребая все деньги себе в карман. — Пока менты не подтянулись.
Но они были уже тут как тут, и дверной косяк с грохотом отвалился — люди в зеленых мундирах заполнили пуф. Их было всего четверо, но здоровы же были германские парни — места в небольшой комнате почти не осталось. Стриженый разбил окно и попытался выпрыгнуть, но сильная рука поймала его за куртку и втащила назад. Самый высокий из налетчиков едва доставал до подбородка самому низкому из полицейских. Потом я ощутила озноб, но, наверное, виноват был холодный воздух из разбитого окна.
— Оденься, — сказала я Сабрине, — простудишься ведь.
*.*.*
— Ты не имела права работать в Германии, — повторила переводчица по фамилии Рабинович, миловидная брюнетка лет под тридцать. — Ты и твои подруги находились в пуфе незаконно.
— Ну, и что теперь? — вяло спросила я.
— Поедете к себе домой, в Россию.
— А что с бандитами будет? — поинтересовалась я, не обращая внимания на холодный тон и подчеркнутое «к себе» — домом переводчица уже бесповоротно считала Германию, где всего несколько десятилетий назад ее соплеменники ходили с желтыми звездами на груди, миллионами сгорая в печах крематориев. Странное место — этот наш мир…
— Насчет них суд решит, — переводчица, похоже, считала себя существом особенным, и общалась она со шлюхой, будто бы исключительно по своей милости, а не за гонорар от баварских властей.
— Откуда они вообще? — спросила я.
— Кажется, из Донбасса.
М-да, разговорить эту дамочку было нелегко.
— Скоро нас отправят в Россию?
— Это зависит от вашего консула.
— Тогда нескоро, — сказала я, припомнив родную бюрократию. И была не совсем права.
Консул появился в женской тюрьме буквально через пару дней. Держался он холодно, видимо рассматривая возню с нами как досадную обязанность, которая подмачивала дипломатический имидж великой державы. Консулу мы с Сабриной поведали нашу вымышленную историю в третий раз. Первый вариант был изложен мною по-английски следователю в ночь задержания, а второй — повторен следующим днем по-русски в присутствии переводчицы.
Немецкая тюрьма оказалась наполнена разными женщинами, среди которых преобладали наркоманки и нелегалки из всех развивающихся стран. Пожалуй, интернациональный состав этого пестрого контингента позволял провести Олимпиаду, или, на худой конец, игры Доброй Воли. К несчастью, желания заниматься спортом у наркоманок не возникало, а я не успела обзавестись в Германии спортивной одеждой, и поэтому ограничивалась тоскливыми взглядами на спортивную площадку и зал с многочисленными тренажерами — куда там какому–нибудь бандитскому спорткомплексу у нас в России.
Но выход нашелся: я договорилась с одной колумбийкой, и за сотню марок (заработок последнего дня был нам возвращен в полиции до пфеннига) ее бойфренд приволок ладный костюмчик, сидевший на мне, как влитой, и стоптанные кроссовки тридцать шестого размера. Вообще–то мне нужен был тридцать пятый, но тюремному коню кто ж заглядывает в зубы — я надевала две пары носков и тренировалась все время, которое оставалось до нашей отправки — уже в 97-м году.
На Рождество и Новый Год нас кормили всякими вкусными вещами, но выпить не дали даже пива — так впервые после детства мы с Сабриной провели безалкогольную встречу этих праздников. Я подарила подружке выкупленную у той же колумбийки футболку, чтобы приобщалась к спорту, а она где–то достала сборник рассказов Роберта Шекли на английском, чтобы я упражняла свой интеллект.
За полтора месяца, проведенных в баварской тюрьме, я успела познакомиться с некоторыми интересными женщинами. Зная, что нас готовят на депортацию, они не подозревали во мне стукачку (моя судьба совершенно не зависела от германских властей, и они не могли применить ко мне кнут или пряник, необходимые для вербовки) и снабжали меня весьма любопытной информацией.
Если отбросить конченых наркош, заключенные делились в целом на три категории: меньшинство составляли заурядные уголовницы, чуть больше было тех, кто попался на разных нелегальных бизнесах, и наконец, большинство сидело за неуплату налогов. Любопытство толкало меня узнать побольше об их жизни, и я старалась выискивать среди женщин тех, кто охотно шел на контакт, тяготясь однообразными буднями тюрьмы.
Колумбийка, с которой мы сошлись вдобавок на взаимном незнании немецкого, сидела вовсе не за кокаин, как все думают, шаблонно ассоциируя название ее родины с Медельинским картелем. Ее закрыли за незаконную переправку латинских эмигрантов в Европу, и задержали в Мюнхене по чистой случайности, это могло произойти в любом другом месте Старого Света. Оказывается, девушки из Латинской Америки поставлялись в бары и стрип-клубы Европы, где работали на консумации. То есть, они считались не проститутками, как мы, а снимали клиентов, якобы по взаимной симпатии, и шли с ними в отели. Разные заведения в разных странах получали доход с входных билетов в такие места, и, конечно, за выпивку, заказанную клиентами. Только немногие владельцы отгребали свой процент за непосредственно секс, большинство же не жадничало, сохраняя тем самым внешнюю законность. Доходы девушек в таких местах были не выше, чем в нашем пуфе, но и работали они с меньшим числом клиентов, вдобавок, отказывая тем, с кем не хотели иметь дела.
