«Я не знаю, какая злополучная судьба меня преследует! – сказал он русскому консулу в минуту получения этого известия. – Я только что успел с чрезвычайными усилиями и жертвами восстановить дружбу между двумя государствами, как это ужасное событие разрушает все, что мною было сделано. Да будет проклят Иран с его самовольными жителями! Клянусь перед вами тем Богом, в которого мы оба веруем – ибо Бог один, – что я почел бы за счастье, если бы мог возместить пролитую кровь вашей миссии кровью своих жен и детей!»
На замечание консула, что главную причину несчастья нужно искать в слабости шаха, принц с горечью заметил: «Что мне сказать вам на это? Бранить шаха не смею, а молчать о слабости его не могу. И это шах! Сидит в гареме и не выходит оттуда даже тогда, когда необходимо привести в повиновение подданных… Я не знаю, куда мне деваться от стыда и позора».
Слова эти были сказаны с несомненной искренностью. Но вслед за тем на принца начинает приобретать влияние многочисленная партия войны, и Аббас-Мирза уже обнаруживает стремление к обычным изворотам двуличной восточной политики. Весь двор его облечен в глубокий траур, долженствующий выразить тяжкую скорбь о случившемся, а в Азербайджане усиленно собираются войска, и услужливая Англия уже везет из Трапезунда целые транспорты оружия. Со словами мира на языке персидское правительство укрепляет Дарадизское ущелье, а по дорогам от Маранды и Хоя, как бы в оправдание слухов, ходивших по Грузии, показываются конные разъезды Али-хана Макинского и приходят известия, что эти войска – только передовой отряд одного из шахских сыновей, который идет из Тегерана к Тавризу с пятидесятитысячным корпусом.
В ханстве Талышинском, как сказано выше, военные действия персиян уже начались фактически вторжением Мир-Хассан-хана. 25 февраля он атаковал в Акстафе небольшую русскую команду, которая, несмотря на всю нечаянность нападения, мужественно отстреливалась, пока другая команда не подоспела к ней на выручку, и тогда соединенными силами Мир-Хассан-хан был прогнан за границу. Несмотря на его отступление, генерал-майор Ралл, командовавший войсками в Талышинском ханстве, должен был стянуть в Ленкорань все свои силы, так как получил сведения, что на помощь хану идут персияне и на Гирмийский пост прибыло уже значительное количество сарбазов. Мустафа-хан Ширванский также появился на границах Муганской степи и имел совещания с некоторыми беками. Во всех этих действиях трудно было не видеть простого повторения того, что уже было в минувшем году, когда Мир-Хассан-хан также напал на Талыши с тем, чтобы разорить свое бывшее ханство и перегнать его жителей в персидские владения. Тогда, как было дознано, Аббас-Мирза хотел понудить этим Паскевича уступить ему Талыши, как разоренную и уже необитаемую область. Но хан превысил в то время данную ему инструкцию и предался в стране таким неистовствам, что персидские пограничные власти сами испугались за последствия и послали войска, чтобы заставить его отойти от русской границы. Этим соблюдены были все признаки наружного доброжелательства со стороны персидского правительства, и Аббас-Мирза остался тогда в стороне. Теперь, предпринимая точно такой же поход, Мир-Хассан-хан, очевидно, не рискнул бы действовать на свой страх, без разрешения наследного принца, и Амбургер в своих письмах к Паскевичу прямо высказывал подозрение на Аббас-Мирзу в возбуждении этих беспорядков. Но тот же Амбургер и почти в то же самое время извещал Паскевича, что Аббас-Мирза, опасаясь честолюбия братьев, собрал в Тавриз всех своих сыновей с семействами и, по слухам, намерен отдаться в покровительство русского императора. Легко могло быть, однако, что Аббас-Мирза распускал подобные слухи нарочно, чтобы удерживать русских в бездействии, и выиграл время для своих вооружений. Во всяком случае, во всех разноречивых толках, ходивших тогда, выяснялось несомненно одно, что персияне еще к войне не готовы, и этим обстоятельством следовало воспользоваться. К сожалению, русский консул, вследствие интриг английского посольства в Персии, без всякого приказания оставил Тавриз, и, таким образом, дипломатические сношения с Персией оказались разорванными. Возвратить Амбургера назад или начать переговоры через другое лицо значило бы унизиться в глазах персиян, и главнокомандующий решился выжидать обстоятельств.
В начале марта прибыл в Тифлисский карантин из Персии некто Али-Юз-баши и сообщил, что имеет открыть графу Паскевичу одно важное дело. Оказалось, что Али-Юз-баши был прислан от наследного принца без всякого письма, но с тайным словесным поручением. Главнокомандующий в тот же день лично посетил карантин и из разговора с посланным узнал о крайне затруднительном положении наследного принца. Шах, подстрекаемый другими сыновьями, требовал от него немедленного начатия наступательных действий, угрожая в противном случае прислать в Азербайджан другого наместника. Не зная, как поступить, равно опасаясь и шаха и русских, Аббас-Мирза решился просить совета и помощи у русского главнокомандующего. Паскевич нашел момент удобным для открытия переговоров и отправил в Тавриз своего адъютанта князя Кудашева с секретным письмом следующего содержания:
«Ваше высочество спрашивает меня, как поступить в трудных обстоятельствах предстоящего разрыва с Россией. Рассмотрите внимательно, в каком положении находитесь вы и подвластные вам провинции.
Высокоповелительному шаху угодно начать войну. Предположим, что, исполняя державную волю отца и по тайным проискам братьев, вы откроете военные действия. С целого государства вы не сможете собрать теперь более шестидесяти тысяч войска. Наши провинции, со стороны Персии, действительно, в настоящее время не имеют достаточного прикрытия; войска там остались только в крепостях. В июне вы можете вторгнуться в незащищенный край, можете разорить его, – но крепостей не возьмете, ибо вашему высочеству хорошо известно, что русские крепостей не сдают; продовольствия же у нас достаточно. Итак, успехи ваши остановятся неподалеку от границы; идти вперед вы, конечно, не решитесь, потому что небезопасно было бы оставлять у себя в тылу непокоренные крепости.
Со своей стороны я собираю между тем двадцать пять тысяч войска на границах турецких, иду против турок, разбиваю их на Саганлуге, беру Арзерум, и в октябре, когда горы покроются снегом и никакого сообщения у вас с сераскиром не будет, я обращаюсь через Баязет на Хой и Тавриз. В это время, то есть осенью, войска шахские и братьев ваших расходятся по своим провинциям, вы остаетесь при собственных азербайджанских войсках. Я завоюю Азербайджан, и он уже никогда вам не достанется, а без него ваше высочество не может наследовать престола. Не пройдет года – и, может быть, династия Каджаров совершенно уничтожится. Что было в последнюю войну – будет вновь. Не полагайтесь на обещания англичан и на уверения турок. Султан в самом затруднительном положении; флот наш не допускает к нему жизненных припасов, адмиром Кумани уже за Бургасом; Адрианополь ожидает с трепетом своего падения; воля государя исполняется повсюду единодушно, а исполнение возложено на войска, неустрашимость которых известна Европе. Англичане вас не защитят, ибо их политика относится только к Ост-Индским владениям; в Азии мы можем завоевать государство, и никто не скажет ни слова: это не в Европе, где за каждую сажень земли может разгореться война кровопролитная. Турция нужна для поддержания политического равновесия Европы, но для держав европейских все равно, кто бы ни управлял Персией. Все ваше политическое существование в руках наших; вся надежда ваша на Россию: она одна может вас свергнуть, и она одна может поддержать вас.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
