ЛЕОНИД ТРЕФОЛЕВ
(1839–1905)
511. Ямщик[517]
Мы пьем, веселимся, а ты, нелюдим, Сидишь, как невольник, в затворе.И чаркой и трубкой тебя наградим, Когда нам поведаешь горе.
Не тешит тебя колокольчик подчас, И девки не тешат. В печалиДва года живешь ты, приятель, у нас, — Веселым тебя не встречали.
«Мне горько и так, и без чарки вина, Немило на свете, немило!Но дайте мне чарку; поможет она Сказать, что меня истомило.
Когда я на почте служил ямщиком, Был молод, водилась силенка.И был я с трудом подневольным знаком, Замучила страшная гонка.
Скакал я и ночью, скакал я и днем; На водку давали мне баря,Рублевик получим и лихо кутнем, И мчимся по всем приударя.
Друзей было много. Смотритель не злой; Мы с ним побраталися даже.А лошади! Свистну — помчатся стрелой… Держися седок в экипаже!
Эх, славно я ездил! Случалось, грехом, Лошадок порядком измучишь;Зато, как невесту везешь с женихом, Червонец наверно подучишь,
В соседнем селе полюбил я одну Девицу. Любил не на шутку;Куда ни поеду, а к ней заверну, Чтоб вместе пробыть хоть минутку.
Раз ночью смотритель дает мне приказ; „Живей отвези эстафету!“Тогда непогода стояла у нас, На небе ни звездочки нету.
Смотрителя тихо, сквозь зубы, браня И злую ямщицкую долю,Схватил я пакет и, вскочив на коня, Помчался по снежному полю.
Я еду, а ветер свистит в темноте, Мороз подирает по коже.Две версты мелькнули, на третьей версте… На третьей… О господи боже!
Средь посвистов бури услышал я стон, И кто-то о помощи просит.И снежными хлопьями с разных сторон Кого-то в сугробах заносит.
Коня понукаю, чтоб ехать спасти; Но, вспомнив смотрителя, трушу,Мне кто-то шепнул: на обратном пути Спасешь христианскую душу.
Мне сделалось страшно. Едва я дышал, Дрожали от ужаса руки.Я в рог затрубил, чтобы он заглушал Предсмертные слабые звуки.
И вот на рассвете я еду назад. По-прежнему страшно мне стало,И как колокольчик разбитый, не в лад, В груди сердце робко стучало.
Мой конь испугался пред третьей верстой И гриву вскосматил сердито:Там тело лежало, холстиной простой Да снежным покровом покрыто.
Я снег отряхнул — и невесты моей Увидел потухшие очи…Давайте вина мне, давайте скорей. Рассказывать дальше — нет мочи!»
<1868>
АЛЕКСЕЙ ИВАНОВ-КЛАССИК
(1841–1894)
512. В остроге[518]
Звенит за стенами острогаОбычный полуночи бой,И брякнул ружьем у порогаВздремнувший на миг часовой.Назло утомленному взору,Опять сквозь решетку окнаБросает в позорную норуБезжизненный луч свой луна.
На пук полусгнившей соломыПрипал я, и видится мне:Под кровлею отчего домаЖиву я в родной стороне.Я вижу: в семье разореннойБывалого счастья следы,Мне снится отец изнуренныйПод игом нежданной беды.
И образ страдалицы милый,И горю покорная мать,И тот, кто сгубил наши силы,Кто мог наше счастье отнять,Пред кем я, собой не владея,Покончил о жизни вопросВ тот миг, как с ножом на злодеяПреступную руку занес…
И снится, что будто встаю яОт тяжкого долгого сна,Что в очи глядит мне, ликуяБлаженством небесным, весна.Но цепи со звуком упрекаС колен упадают, звеня,И черные думы далеко,Далеко уносят меня…
<1873>
ДМИТРИЙ САДОВНИКОВ
(1847–1893)
513. Зазноба[519]
По посаду городскому,Мимо рубленых хором,Ходит Стенька кажный вечер,Переряженный купцом.
Зазнобила атамана,Отучила ото снаРаскрасавица Алена,Чужемужняя жена.
Муж сидит в ряду гостиномДа алтынам счет ведет,А жена одна скучает,Тонко кружево плетет.
Стенька ходит, речь заводит,Не скупится на слова;У Алены сердце бьется,Не плетутся кружева.
«Полюбилась мне ты сразу,Раскрасавица моя!Либо лаской, либо силой,А тебя добуду я!
Не удержат ретивогоНи запоры, ни замки…Люб тебе я аль не люб?Говори мне напрямки!»
На груди ее высокойТак и ходят ходенемПерекатный крупный жемчугС золотистым янтарем.
Что ей молвить?.. Совесть заэритСлушать льстивые слова,Страхом за сердце хватает,Как в тумане голова…
«Уходи скорей отсюда! —Шепчет молодцу она. —Неравно старик вернется…Чай, я — мужняя жена…
Нешто можно?» — «Эх, голубка,Чем пугать меня нашла!..Мне своей башки не жалко,А его — куда ни шла!
Коль от дома прочь гоняешь,Забеги через задыВ переулок, где разбитыВиноградные сады…
Выйдешь, что ли?» — «Неуемный!Говорю тебе — уйди!Не гляди так смело в очи,В грех великий не вводи!..»
— «Ну, коль этак, — молвит Стенька, —Так, на чью-нибудь беду,Я, непрошеный, сегодняНочью сам к тебе приду!»
Отошел, остановился,Глянул раз, пообождал,Шапку на ухе поправил,Поклонился и пропал…
Плохо спится молодице;Полночь близко… Чу!.. Сквозь сонПоловица заскрипела…Неужели ж это он?
Не успела «ах» промолвить,Кто-то за руки берет;Горячо в уста целует,К ретивому крепко жмет…
«Что ты делаешь, разбойник?Ну, проснется, закричит!..»— «Закричит, так жив не будет…Пусть-ка лучше помолчит.
Не ошиблась ты словечком, —Что вводить тебя в обман:Не купец — казак я вольный,Стенька Разин — атаман!
Город Астрахань проведатьЗавернул я по пути,Чтоб с тобой, моя голубка,Только ночку провести!
Ловко Стеньку ты поймала!Так держи его, смотри,Белых рук не разнимая,Вплоть до утренней зари!..»
1882
514. Песня («Из-за острова на стрежень…»)[520]
Из-за острова на стрежень,На простор речной волныВыбегают расписные,Острогрудые челны.
На переднем Стенька Разин,Обнявшись с своей княжной,Свадьбу новую справляет,И веселый, и хмельной.
А княжна, склонивши очи,Ни жива и ни мертва,Робко слушает хмельные,Неразумные слова.
«Ничего не пожалею!Буйну голову отдам!» —Раздается по окрестнымБерегам и островам.
«Ишь ты, братцы, атаман-тоНас на бабу променял!Ночку с нею повозился —Сам наутро бабой стал…»
Ошалел… Насмешки, шепотСлышит пьяный атаман —Персиянки полоненнойКрепче обнял полный стан.
Гневно кровью налилисяАтамановы глаза,Брови черные нависли,Собирается гроза…
«Эх, кормилица родная,Волга матушка-река!Не видала ты подарковОт донского казака!..
Чтобы не было зазорноПеред вольными людьми,Перед вольною рекою, —На, кормилица… возьми!»
Мощным взмахом поднимаетПолоненную княжнуИ, не глядя, прочь кидаетВ набежавшую волну…
«Что затихли, удалые?..Эй ты, Фролка, черт, пляши!..Грянь, ребята, хоровуюЗа помин ее души!..»
1883
МАКСИМ ГОРЬКИЙ
