Ну, или почти любое. Тот кошмар из розовых кружавчиков — ни за что. Хорошо, что рыжим розовое не идёт.
***
Шайна Тарс
Я пребывала в такой растерянности, когда мы с Коулом вернулись в академию, что вместо того, чтобы пойти в свою комнату, направилась в зал памяти.
Нет, я не собиралась прыгать в портальное зеркало. Не только потому, что я была не готова встречаться с Нордом — всё же белый день, не дай Дарида я действительно чем-то помешаю, и его уволят. Могут ведь… посторонние в императорском дворце — это вам не шутки…
Я просто хотела увидеть маму. Я ведь давно собиралась найти её магическую фотографию или портрет. И почти забыла о том, что говорила Эмирин…
«Я не знала Кару Джейл».
Я бродила между рядов с фотографиями и портретами, мечтая увидеть маму. Хотя бы так. Мне нужно было успокоиться. Нужно было наконец понять, что она действительно существовала. Кара Джейл…
Но я не нашла её.
Я нашла Триш. А рядом с Триш, широко улыбаясь невидимому фотографу, стояла Роза Тарс.
«Триш Лаира и Розалин Тарс, группа АР-5-1», — гласила подпись под магической фотографией.
Я долго смотрела на их счастливые лица. А потом села на пол и расплакалась.
Я знала, что ночью мне приснится Триш. Она просто обязана была мне присниться. И я изо всех сил боролась со сном, совершенно не желая её видеть.
Мирра и Дин уже спали, а я всё сидела на постели и лупила глаза. Но в конце концов и меня сморило.
Во сне Триш бежала по коридорам Эйма, и я бежала за ней. В руке она сжимала какую-то тряпочку, белую, с тёмными пятнами, и вид у неё при этом был самый торжественный.
Толстые железные двери, которые она распахнула так легко, будто бы они были сделаны из ткани. За ними оказалась лаборатория, заставленная книжными шкафами, столами с банками, склянками и различными аппаратами непонятного назначения. За одним из наименее заваленных столов сидел Эдриан и рассматривал что-то в здоровенный микроскоп.
— Гляди, что у меня есть! — воскликнула Триш, подбегая к нему. Ей в этом сне было лет шестнадцать…
На стол полетел небольшой белый платочек, измазанный чем-то тёмно-красным.
— Что это? — В голосе Эдриана слышалось недоумение.
— Кровь Эмирин! — Триш даже в ладоши захлопала. — Она наконец разрешила мне поэкспериментировать с амулетом против магии Разума!
— Ничего себе… Щедро… И с чего ты хочешь начать?
— С кровного силового камня. Поможешь?
— Конечно.
Я с интересом наблюдала, как они освобождают пространство на полу посреди помещения, кладут в центр платок с кровью Эмирин, расчерчивают пол при помощи мела, крови Триш и какого-то зелья, рисуя бесчисленное количество неизвестных мне рун. Помещают между этими рунами засушенные травы и цветы, брызгают туда кровью. Шепчут какие-то заклинания, отчего загораются и вспыхивают алым контуры. А потом кладут рядом с платком маленький серый камушек, и он вдруг начинает краснеть, как железо, которое бросили в раскалённую печь.
— Получилось? — еле слышно выдохнул Эдриан, стоя у края начерченных мелом переплетений рун.
— Кажется…
Триш осторожно взяла в руку камень. Поднесла к глазам, повертела, рассматривая со всех сторон, и улыбнулась.
— Да, получилось! Отличная основа для артефакта. Практически безграничный накопитель! Осталось только понять, как сделать так, чтобы он защищал от магии Разума…
— Думаешь, это возможно?
— Уверена!
Я ухмыльнулась, отворачиваясь от Эдриана и Триш.
Все эти дни, с того самого вечера, когда Рональдин рассказала нам с Миррой про амулет, что висел у меня на шее, я гнала прочь от себя любые мысли о нём и словах Дин.
«Я вижу здесь кровь троих».
Троих. Мою, Эмирин и Триш Лаиры.
Должна была быть ещё одна. Кровь моей мамы. Я понимала это, но не хотела думать и рассуждать.
И если бы Кара Джейл действительно существовала на свете…
Но увы — это было всего лишь имя.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Сон переменился.
Теперь я находилась не в Эйме. Я шла вместе с Триш вверх по широкой деревянной лестнице, и сам дом тоже был деревянным, и в воздухе пахло деревом, свежескошенной травой, смолой и мёдом.
Скорее всего, это Арронтар — лес оборотней, в котором выросла Триш. Она, кстати, была ещё совсем мелкой — лет одиннадцать, не больше.
— Ри! — закричала Триш, врываясь в какую-то комнату. — Гляди, что я придумала!
Это был кабинет. Эмирин сидела за столом и что-то писала на листке бумаги. Увидев воспитанницу, она улыбнулась и встала из-за стола.
— И что же ты придумала, волчонок?
Меня вдруг будто бы иголкой кольнуло.
Как я могла забыть?! Нет, правда — как я могла?..
«Спокойной ночи, Шани, мой родной волчонок».
«Завтракать будешь, волчонок?»
«Нет, волчонок, это заклинание нужно читать иначе…»
Мама часто называла меня так. Не постоянно, но довольно часто…
И её голубые глаза… Это ведь были глаза Эмирин. Только без золотых искорок, но всё же — они…
Вот почему мне так нравится в них смотреть.
— Накопители! Накопители, в которые мне нужно сбрасывать излишки силы, чтобы не перегореть! Я их немного изменила. Теперь они могут светиться не круглые сутки и не будут мешать мне спать!
Триш взмахнула рукой — и прямо перед ней появился фонарик на длинной тонкой ножке, с абажуром, напоминающим шляпку гриба. Он светился так ярко, что я поморщилась.
А потом она хлопнула в ладоши — и фонарик погас.
— Здорово, правда? — Триш радостно улыбнулась, и Эмирин кивнула. Привлекла её к себе и поцеловала в щёку.
— Умница моя.
Да… Я помню эти накопители. Они появлялись в любом постоялом дворе, где ночевали мы с мамой. И в нашем доме в Тихоречном они тоже были.
Мама называла их «наши грибочки-светлячки»…
Я только на секунду закрыла глаза — и оказалась в другом месте.
Здесь было темно, хоть глаза выколи. Я с трудом рассмотрела очертания глухого леса, небольшой полянки и быстрой, но явно очень холодной речки. Я понятия не имела, где нахожусь — тут не было ничего, что могло бы сказать мне о том, какие это земли.
А потом ярко вспыхнул силовой портал, и оттуда вывалилась Триш. Силовые порталы —экстренные порталы на чистой силе, после подобного перемещения можно и умереть…
Но она была жива. Потрепана, но жива. В рваном местами платье, какая-то грязная, в крови и земле. Дыхание вырывалось из её груди с хрипами, из носа лилась кровь, лицо опухло и было не только грязным, но и заплаканным.
А потом я заметила, что у Триш больше нет красного глаза. Теперь её глаза были обычными — карими.
Она подползла к речке, волоча по земле будто бы перебитые ноги, и стала жадно пить ледяную воду. Закашлялась, но упрямо продолжала пить, а потом погрузила туда руки по локоть, и я увидела, как засветились её ладони.
Да… это был известный мамин трюк. Она научила меня наполнять резерв, используя силу текущей воды, ещё когда мне было шесть.
Наконец Триш отползла от речки, взяла в руки острый сук и принялась очень быстро чертить им на земле какие-то руны, не переставая что-то бормотать. Я не понимала, что она делает.
Я вообще была не уверена, что хочу это понимать.
В конце концов она села в центре нарисованной пентаграммы, зубами расковыряла уже почти засохшую ранку у себя на ладони и сбрызнула землю несколькими каплями крови. Потом взяла в руку амулет, который висел у неё на шее — хорошо знакомый мне амулет, — и зашептала:
— Эйя рейз лори… Эйя рейз лори… Эйя рейз лори… — закашлялась и продолжила: — Кара джейл неррит… Кара джейл неррит… Кара джейл…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Контуры пентаграммы засветились ярко-алым, и мне показалось, что Триш застонала от боли. Из глаз её брызнули слёзы, но она стёрла их ладонью и упрямо продолжила:
