В гробнице были обнаружены следы большой перестройки. Вся левая стена была выстроена заново. Первоначальные массивные колонны с канелюрами, напоминавшими дорический стиль греков, были безжалостно обтесаны, чтобы уравнять стены в новом помещении. Соседняя гробница содержала хорошо сохранившиеся надписи и прекрасные рельефы, воспроизводящие классические танцы египтян.
Дальнейшие работы были прекращены. Неоконченными остались опорные колонны, поддерживающие потолок, который грозил обвалом. В широкой трещине потолка установлены гипсовые смычки, чтобы проверить, продолжается ли осадка; трещина увеличивается.
Половина гробницы за стеной со времен Птолемея ждет раскопок и новых находок произведений искусства. Трехлетний труд, энтузиазм, неиссякаемое терпение, все новые и новые попытки и радости по поводу возрождения погребенных творений — все это не принесло плодов. Нехватило кредитов. Всего лишь 50 фунтов было израсходовано на зарплату рабочим, камень, дерево, цемент и краски. И все-таки этих 50 фунтов хватило, чтобы еще одно новое доказательство прибавилось к бесчисленным свидетельствам тонкого вкуса мастеров древнего Египта.
Было успешно закончено более половины работ. Еще 50 фунтов с лихвой хватило бы на раскопки второй, более ценной и не поврежденной пожаром половины гробницы. Однако в Египте нет средств на научную работу археологов. Большинство знаменитых египтологов приезжало сюда из-за границы. Они работали по собственной инициативе и на собственные средства или на деньги предприимчивых музейных компаний, которые просто-напросто увозили большую часть богатств древнего Египта в парижские, лондонские и нью-йоркские музеи. Остальное они продавали или сбывали с аукциона менее предприимчивым музеям всего мира.
В самом Египте, в местах раскопок и в каирском музее, осталась лишь незначительная часть этих исторических памятников, прежде всего, разумеется, те, которые по техническим причинам нельзя было вывезти в заморские страны. Это произошло лишь потому, что Египет никогда не мог содержать своих собственных археологов и широко раскрывал ворота древних столиц и погребений предприимчивым иностранцам.
И сейчас в Египте нет 50 фунтов для завершения дела всей жизни Мухаммеда Захарии Гонейма. На ум невольно приходят воспоминания о помпезном убранстве каирских улиц в день окончания рамадана, о тысячах конных и пеших полицейских, о балдахинах над главными магистралями города, о тоннах мелкого морского песка, которым усыпали мостовые перед проездом королевской процессии. Перед глазами мелькают огромные суммы денег, поглощаемые ежегодно для поддержания архаического королевского великолепия, которое, безусловно, является безнравственным пережитком, особенно в стране такой безграничной нищеты миллионов людей, как Египет.
Египет не располагает 50 фунтами для окончания раскопок гробницы министра царицы Теи…
Мы молча стояли с Захарией Гонеймом в «его» гробнице. Астральные фигуры древнеегипетских танцовщиц выступали из мягких контуров рельефов на стене и выстраивались друг за дружкой в ряд, чтобы показать свое хореографическое искусство, как они это делали когда-то в отдаленные тысячелетия. После долгого молчания мягкий приглушенный голос нарушил могильную тишину.
— Вы слышите их пение и музыку?.. Время от времени я хожу сюда послушать древнеегипетскую лютню и канун…[54]
Веки под толстыми стеклами очков несколько раз странно вздрогнули. Захария Гонейм молча вышел в пустыню, расстилающуюся у скал Эль-Курны.
Аллаху, яхсин…
Над Луксорской долиной угасал еще один знойный день. Рыбаки причалили к берегу свои лодки и отдыхали. Южные стены храма Мединет-Хабу с хвастливыми надписями об удалых подвигах фараона Рамсеса покраснели в лучах заходящего солнца. Далеко к Нилу над полями дозревающего тростника неслось высокое тремоло цикад. На другом берегу реки ложились длинные тени посреди гигантских гипостилей Карнака и Луксора. Как всегда по вечерам, среди колонн скользили тени голодных шакалов, изображения которых еще в далекие времена высекали на стенах храмов древнеегипетские скульпторы.
Мы сели в нильскую фелюгу с болтающимися парусами на высокой мачте. Два гребца подали нам руки, когда мы осторожно переходили по узкой доске с болотистого берега в лодку. Затем они сели за весла, уперлись ногами в противоположные сиденья, и мягкие всплески воды нарушили вечернюю тишину.
Вскоре к этим ритмичным звукам прибавился голос, за ним другой. Старый египтянин-лодочник, чей резко очерченный профиль запал нам в память еще с утра, скандировал под ритм весел подбадривающие слова, обращенные к сыну. Нам удалось уловить лишь несколько слов его выразительного, ритмичного арабского языка. Они потрясли нас.
— Будь сильным, сын, будь сильным! Вперед, вперед к другому берегу! Пусть наши гости не поминают нас лихом. Вперед, вперед!
— Аллаху, яхсин, аллаху, яхсин, Аллаху, яхсин… — звучало ритмично из уст сына, как ответ на призыв отца. — Аллах, о покровитель лодочников, Аллах, о придающий силы…
Приближались огни другого берега. Около борта фелюги промелькнули светящиеся буи, в нильское топкое дно несколько раз воткнулись длинные шесты с железными наконечниками, а затем снова ритмично заплескалась вода под сильными ударами весел.
— Мин хена, угрус, угрус!
— Берись за весла, вперед, будь сильным!..
Когда мы вечером сидели перед открытыми дверцами «татры» в саду луксорской дирекции ведомства раскопок и слушали после чешских последних известий радиоконцерт из Праги, в его музыку невольно вливался правильный ритм, услышанный на фелюге. «Аллаху, яхсин, угрус, угрус, Аллаху, яхсин — мин хена, Аллаху, яхсин…»
Притушенные фары машины выхватили из мрака сада две статуи, которые привез сюда с раскопок Захария Гонейм: Рамсес II и богиня Сахмет с львиной головой.
Внизу у берега тихо пели рыбаки.
Глава XV
ЭТОТ ЧЕЛОВЕК ПОХОРОНИЛ ИХ
Дорожные карты Египта заканчиваются Луксором.
Однако лишь немногие посетители древнеегипетских памятников отваживаются проделать на машине путь от Нильской дельты до Верхнего Египта. Почти все туристы предпочитают пыльной дороге спальные вагоны экспрессов, кабины самолетов или быстроходные экскурсионные пароходы.
За Луксором кончается и эта дорога. Она еще бежит несколько десятков километров вдоль канала, превращающегося постепенно в высыхающие лужи, затем через подозрительный мост, который кажется нам неодолимым препятствием, вдруг поворачивает к Исне в виде узкой запущенной колеи. Выходим из машины и, опасаясь за ее шасси, измеряем взглядом огромные обломки скал перед ступенчатым въездом на мост. Потом осторожно преодолеваем расстояние в 20 метров между высокими берегами канала, переезжаем через насыпь узкоколейной железной дороги и без всякого перехода попадаем в пустыню. Пыльная колея, которая послушно повторяет изгибы рельефа, — последнее воспоминание о приличной дороге в европейском смысле этого слова. Здесь уже не встретишь автомобилиста. Лишь редкая машина время от времени отправляется к Асуану, самому крайнему бастиону Верхнего Египта.
