«Третья революция» была вдохновлена идеями антиавторитарного социализма, которые лишь отчасти имели своим источником собственно социалистические и анархистские организации. Народное сознание в условиях революции и большевистской диктатуры стихийно воспроизводило идеалы антиавторитарного социализма. Но отсутствие организационной основы не позволило новой волне революции добиться политического успеха.
Это предопределяло гибель большинства вождей повстанчества.
Но Махно не собирался сдаваться в плен. С небольшим отрядом в несколько десятков человек он прорвался через всю Украину к румынской границе. Несколько кавалерийских дивизий пытались найти этот отряд, но 28 августа 1921 г. он переправился через Днестр в Бесарабию.
Таким образом завершилось крупнейшее на тот момент социальное движение под знаменами анархии. Последний период в истории махновского движения характеризуется серьезной корректировкой его стратегии, поиском путей преодоления локальности революционного очага, обращением к синдикалистским идеям, переносом центра тяжести внутренней политики на повышение уровня культуры жителей района. Однако, несмотря на частные успехи, антибольшевистским движениям в 1920-1921 гг. не хватило времени и сил для того, чтобы переломить общие тенденции развития Российской революции.
За что боролись?
В конце 1921 г. пространство бывшей Российской империи представляло собой выжженную землю. Голодали Поволжье и Украина – хлебные житницы. Промышленность лежала в руинах. Война закончилась не только из-за уступок большевиков крестьянству, но и в результате всеобщего изнеможения. Но дым рассеется, и выяснится, что Великая Российская революция стала началом могучего рывка страны в будущее.
В 1917-1922 гг. за короткий в историческом масштабе срок страна неузнаваемо изменилась. Царскую символику вытеснили красные флаги и звезды, в коридорах власти аристократов во фраках и золотом шитье сменили относительно молодые люди в кожанках и френчах, общественная атмосфера веяла духом перемен, устремленности в будущее, неповторимости происходящего — страна Советов впервые в мире пробивала дорогу к социализму — неведомому светлому будущему человечества. Среди тех, кто составил новый правящий класс, было немало бывших участников оппозиционных коммунистам организаций от эсеров до анархистов. Они принимали цели компартии, хотя по-прежнему были не в восторге от методов. В этом отношении, впрочем, они мало отличались и от стопроцентных коммунистов, также разделившихся на фракции и живо обсуждавших вопросы «За что боролись?» и «Куда идти». Махно мог быть среди них, если бы «вовремя сориентировался», отказался от своих принципов. Тогда он носил бы чин комкора, дружил бы с Антоновым-Овсеенко, поправил бы здоровье и дожил бы не до 1934 года, а до 1937-го. Но он не отказался от принципов…
* * *
Иным был выбор Каландаришвили, который в 1921 г. вступил в компартию. Его биограф И. Подшивалов ставит в связи с этим финалом сибирского Дедушки более общую проблему: «Имя Нестора Каландаришвили среди сибирских партизан гремело также, как имя Нестора Махно среди украинских повстанцев. Оба принадлежали к одному политическому направлению – анархо-коммунизму, оба участвовали в революции 1905 г., оба сидели в тюрьмах, и оба даже получили от большевиков орден Красного Знамени. Но, несмотря на сходство биографий, жизненный путь двух этих людей завершился по-разному. Украинский крестьянин Махно из последних сил бился с большевиками, ушел за кордон и умер, оклеветанный в глазах своего народа, в Париже, а грузинский дворянин Каландаришвили был убит, подавляя восстание якутов и эвенков, после чего канонизирован. Махно лежит на кладбище Пьер-Лашез возле Стены Коммунаров, Каландаришвили похоронен в Иркутске на горе Коммунаров. Разные оказались Коммунары...
О подвигах Нестора Каландаришвили написано предостаточно. Нас же интересуют причины перерождения любимого крестьянами и рабочими партизанского командира в верного слугу большевистского режима. Ведь он не был одинок в своем выборе. Тем же закончил свой путь "последний гайдук" Бесарабии Григорий Котовский... И любимец черноморских матросов анархист Борис Мокроусов, через четверть века получивший звание Героя Советского Союза..., матрос-балтиец Павел Дыбенко залил кровью родной Кронштадт, восставший против большевиков в 1921-ом г. Все остальные народные вожаки, народом выдвинутые, а не Москвой назначенные, в конце концов пали жертвами троцкистско-ленинской "борьбы с партизанщиной".
И. Подшивалов считает, что "главная причина падения Каландаришвили заключается, на наш взгляд, в том, что сибирский Дедушка никогда не был по-настоящему идейным анархистом. Кондотьер революции, он примыкал к тем, кто "забирал круче", не вдумываясь, чем это может закончиться"[698]. Стоило Каландаришвили получить почет и ответственные посты у большевиков, встретиться с Лениным (как не вспомнить встречу Ленина и Махно), и он окончательно перешел в стан большевизма.
При всей справедливости слов И. Подшивалова, такое объяснение не достаточно. Во-первых, разделение героев гражданской войны на тех, кого «приручили», и кто «пал жертвой», в большинстве случаев не связаны с анархической идейностью. Большинство «народом выдвинутых» советских командиров все же приняли власть компартии как наиболее понятную их неискушенному в теории солдатскому мышлению. Даже такой классический красный генерал, как Буденный, был «народом выдвинутым», а Москвой только утвержденным – и не без проблем. Но он в конце концов он принял коммунистический централизм. В то же время среди жертв "борьбы с партизанщиной" были далеко не только "по-настоящему идейные анархисты", но и «беспартийные большевики», в какой-то степени "кондотьеры революции". Большевики тоже учились, и приручать "кондотьеров", но и, если обстановка позволяет, превентивно расправляться с колеблющимися. А ведь ни Миронов, ни Думенко идейными анархистами не были. В этом смысле судьба Каландарищвили тоже не была гарантирована – не срази его пуля повстанца, он после очередного конфликта с каким-нибудь чиновником мог оказаться и в ОГПУ.
С другой стороны, вполне идейные анархо-коммунисты могли прийти к большевизму, как, например, Я. Новомирский. Ярким примером такой эволюции станет также идейный учитель Махно П. Аршинов.
Таким образом, логика революции делила людей на своих и чужих вне прямой зависимости от их приверженности анархо-коммунизму. Человек мог встать на пути государства, почувствовав, что оно душит «его» революцию, а мог прийти к большевизму, исходя из логики своей идеологии.
Как раз анархо-коммунизм открывал перед человеком две дороги – к антиавторитарному социализму либо к коммунизму. А вот к белым – ни-ни. Каким бы ни был Каландаришвили «кондотьером», а Махно – готовым вступать в союзы, но они не могли даже тактически подчиняться белым. И это – их принцип, через который они не переступали.
Практика революции показала анархистам, что сразу достичь анархии и коммунизма не получается. Значит, нужно либо выбирать что-то одно (отсюда – выбор части анархистов и левых эсеров в пользу коммунизма), либо бороться за более скромные цели, «переходное» общество – синдикализм, самоуправленческий социализм.
До анархии – долгий путь. Да и до коммунизма оказалось не ближе.
Один из ведущих анархистских идеологов Яков Новомирский, которого трудно обвинить в том, что он не был идейным анархистом, вступил в РКП(б) в 1920 г. Он так объяснял свой шаг: "Р.К.П. не состоит из одних ангелов и гениев. Она делала ошибки, и очень досадные. Но, во-первых, она своих ошибок не скрывает и никого не уверяет в своей непогрешимости. И, во-вторых, ее ошибки были полезнее революции, чем безгрешная декларация анархистов, которая привела к такому прелестному бутону (вероятно, имелся в виду букет – А.Ш.), как Махно, грабеж советской казны и взрыв в Леонтьевском переулке. Р.К.П спасла революцию от Колчака, Деникина и Юденича"[699]. Как мы видели, РКП разбила белых не в одиночестве, а во многом благодаря тому же Махно. Взрыв в Леонтьевском, при всей его бессмысленности, уступает по количеству жертв, скажем, разгрому анархистов в апреле 1918 г. Сторонам было, что поставить в вину друг другу, и понятно, что коммунист Новомирский обязан предъявить своим бывшим товарищам по анархистскому движению компромат на них, тем более, что его статья публиковалась в «Правде». Но он не ограничивается этим, и дальнейшие его разъяснения гораздо ближе к сути дела. "Значит, анархизм – утопия, мираж или глупость? Нет, анархизм – мечта (и благородная мечта) о полном торжестве человеческой личности над косностью и тиранией среды, как физической, так и социальной. Анархизм – мечта о цельной, свободной и сильной человеческой личности. Это – не программа, а мечта"[700]. У коммунистов тоже есть своя мечта – это «программа-максимум», стратегическая цель коммунизма. Анархисты отличались тем, что у них не было общепринятой программы-минимум, собственно программы. Отсюда непонимание многими из них того, что большевистский путь к коммунизму – это – не путь к анархии, а скорее в обратном направлении. Но Новомирский смотрит на вещи еще глубже. В отличие от большинства коммунистов, и даже самого Ленина, Новомирский понимает, что РКП создает не коммунизм. "Для того, чтобы анархизм стал живым учением, движущим людей в их практической повседневной работе, а не в часы поэтического досуга, нужны некоторые предварительные условия, а именно: создание такого общества, в котором каждая личность могла бы свободно дышать, то есть организация общежития, способного обеспечить каждому сносное существование и сносный досуг. К такому обществу идет наша великая революция под руководством Российской Коммунистической партии"[701]. Это – не агитка. Это – почти критика РКП(б), которая ведет не к коммунизму, а к "сносному" обществу – по сути, социальному государству. Возникновение социального государства – предпосылка для развития личности и движения к анархии. Столкнувшись с практикой революции, значительная часть анархистов поняла, что социальный взрыв ведет не прямо к анархии, а к некоторому переходному обществу. Некоторые увидели такое общество уже в военном коммунизме, и им, подобно Каландаришвили, была прямая дорога в компартию. Другие, подобно Новомирскому и позднее Аршинову, лучше разбираясь в теории, хорошо видели недостатки коммунистического режима, но считали капитализм большим злом. Социальное государство, "сносное" общество все же ближе идеалу, как позиция, с которой можно двигаться дальше. И лишь анархо-синдикалисты Г. Максимов, А. Шапиро и их единомышленники стали разрабатывать идею некоммунистического, а собственно социалистического переходного периода, который вел бы от революции к анархическому идеалу по прямой, а не окольными путями коммунистического режима и капиталистического социального государства. Эта модель переходного периода очень близка к идеям прудонистов XIX в. и конструктивных социалистов 20-30-х гг., которые шли к тем же выводам не от анархо-коммунизма, а от народничества и марксизма. Практическое подтверждение их выводам даст революция в Испании.
