— Нет, я так не думаю, милый. Вы ведь знаете. Но что же делать? — Она нежно погладила его тонкую, нервную руку с длинными пальцами. — Вот что, прибавила она, подумав: — Моя сестра живет в Гомере, это тоже в штате Нью-Йорк, тридцать пять миль к северу отсюда. Я как-нибудь скажу, что поеду к ней в субботу после обеда или в воскресенье. Она давно писала и звала меня, но раньше я не думала ехать. А теперь я могла бы съездить… то есть… я могла бы…
— Ну, конечно! — с жаром воскликнул Клайд. — Великолепно! Прекрасная мысль!
— Надо подумать, — продолжала она, не обращая внимания на его возгласы. — Если не ошибаюсь, сперва нужно доехать до Фонды, там пересадка. Отсюда я могу поехать на трамвае в любое время, а из Фонды по субботам идут только два поезда — в два часа и в семь. Значит, я могу выехать в любое время до двух, а потом, понимаете, я просто могу опоздать на двухчасовой поезд, вот и все. Тогда можно ехать семичасовым, правда? А вы будете там или встретите меня по дороге, чтобы здесь никто не видел нас вместе. В семь часов я поеду к сестре, а вы вернетесь в Ликург. С Агнессой я все устрою, я уверена. Я напишу ей.
— А до тех пор как же? — спросил он, недовольный и огорченный. — Ведь это еще не скоро!
— Я постараюсь что-нибудь придумать, милый, но не знаю, выйдет ли. И вы тоже подумайте. А теперь я должна идти, — прибавила она беспокойно.
Она тотчас встала, заставила и Клайда подняться и посмотреть на часы; оказалось, что уже около десяти.
— Но как же нам быть? — настаивал он. — Разве вы не можете сказать Ньютонам в воскресенье, что идете в какую-нибудь другую церковь? А вместо этого встретиться где-нибудь со мной. Откуда они узнают?
Сказав это, Клайд тотчас заметил, что лицо Роберты омрачилось: он вторгался в область, которую она, верная своим убеждениям и воспитанию, пока еще считала неприкосновенной.
— Ну нет, я так не хочу, — ответила она очень серьезно. — Я чувствовала бы себя виноватой. И это в самом деле нехорошо.
Клайд сразу понял, что вступил на опасный путь, и забил отбой: он совсем не хотел ее оскорбить или испугать.
— Да, вы правы. Я подумал об этом только потому, что вы, кажется, не находите другого выхода.
— Ничего, милый, — ласково сказала Роберта, заметив, что он боится, не обиделась ли она. — Все хорошо, только мне не хотелось бы поступать так. Я не могу.
Клайд кивнул. Он ведь и сам несколько лет назад чтил всякие правила. Пожалуй, нехорошо было предлагать Роберте кривить душой.
Ничего не придумав, кроме поездки в Фонду, они повернули обратно к Тэйлор-стрит. Клайд только сказал, целуя ее на прощанье, что им надо постараться придумать, как бы увидеться поскорее. А Роберта на мгновенье порывисто охватила руками его шею — и побежала домой, и Клайд видел, как мелькала в лунном свете ее маленькая фигурка.
Но если не считать еще одного краткого свидания вечером, которое Роберте удалось устроить под предлогом второго визита к миссис Брейли, они больше не встречались до следующей субботы, когда Роберта отправилась наконец в Фонду. Клайд выехал из Ликурга немного раньше и присоединился к ней на первой же остановке. С этой минуты до самого вечера, когда ей пришлось сесть на семичасовой поезд, они пробыли вместе, несказанно счастливые, блуждая по окрестностям почти незнакомого обоим городка.
Не доезжая нескольких миль до Фонды, они увидели небольшой парк под названием „Звездный“; тут были всевозможные дешевые развлечения: подвесные аэропланы, воздушное колесо, карусель, старая мельница и площадка для танцев, а кроме того, маленькое озеро и лодки. Это было в своем роде идиллическое местечко: почти посредине озера, на островке — раковина для оркестра, а на берегу, в клетке, — мрачный медведь. За время жизни в Ликурге Роберта ни разу еще не решалась побывать в каком-нибудь из здешних увеселительных мест, — все они были похожи на это, только гораздо вульгарнее. При виде „Звездного парка“ оба воскликнули в один голос: „Смотрите!“ И Клайд сейчас же предложил:
— Давайте сойдем здесь, хотите? Это ведь почти что Фонда. И тут нам будет веселее.
Они быстро вышли из трамвая. Сдав на хранение чемоданчик Роберты, Клайд направился прежде всего к стойке, где продавали сосиски. Потом его внимание привлекла безостановочно кружившаяся карусель: Роберта должна непременно прокатиться с ним? В самом веселом настроении они взобрались на карусель; Клайд посадил Роберту на зебру и стал рядом, одной рукой обнимая и поддерживая ее; при этом оба пытались ухватиться за медный поручень. Все это было банально, вульгарно, безвкусно — и, однако, уже просто потому, что они были наконец вдвоем и никто за ними не следил, оба пришли в полный восторг, который никак не соответствовал пустячной дешевой забаве. Круг за кругом неслись они на громоздкой, трескучей машине, и перед ними мелькали другие любители развлечений — катающиеся на лодках по озеру, кружащиеся над землей на аляповатых бело-зеленых подвесных аэропланах, взлетающие на качелях.
Клайд и Роберта глядели на деревья, на небо над озером. На большой площадке под взглядами зевак мечтательно и страстно кружились пары. И вдруг Клайд спросил:
— Вы танцуете, Роберта?
— Нет, не танцую, — ответила она не без грусти. В эту минуту, глядя на счастливых танцоров, она слегка завидовала им. Как жаль, что ей никогда не позволяли танцевать! Может быть, это не совсем хорошо, не совсем нравственно, — так учит церковь, — но все-таки… ведь они здесь, и так любят друг друга… и все эти пары кажутся такими веселыми и счастливыми, и так красив этот водоворот красок в своем непрерывном кружении на фоне деревьев… Все это не казалось ей таким уж плохим. Они с Клайдом молоды, почему бы им и не потанцевать? Ее младшие брат и сестра, несмотря на взгляды родителей, уже заявили, что при первом удобном случае начнут учиться танцевать.
— Вот досада! — воскликнул Клайд, представляя себе, как было бы восхитительно, танцуя, держать Роберту в объятиях. — До чего было бы весело, если б вы умели. Я научу вас в несколько минут, хотите?
— Ну не знаю, что из этого получится, — шутливо сказала она, но по ее глазам было видно, что предложение ей нравится. — Я, наверно, буду не слишком способной ученицей. Знаете, в наших краях не очень одобряют танцы. И церковь их осуждает. И мои родители тоже были бы недовольны.
— Чепуха! — беспечно и весело воскликнул Клайд. — Это вздор, Роберта. Ведь теперь все танцуют или почти рее. Как вы можете думать, что это плохо?
— Да, я знаю, — странным, несколько натянутым тоном возразила Роберта. — Может быть, в вашем кругу это так. Правда, я знаю, многие работницы тоже танцуют. Конечно, если человек богат и у него хорошее положение в обществе, тогда все можно. Но для девушки вроде меня — другое дело. И потом, я думаю, ваши родители не такие строгие, как мои.
— Вы думаете? — засмеялся Клайд, который сразу отметил ее слова о „вашем круге“ и о богатом человеке с положением в обществе. — Но ведь вы ничего не знаете о моих родителях, — продолжал он, — они такие же строгие, как ваши, наверняка даже строже. А все-таки я танцую. В этом нет ничего дурного, Роберта! Давайте я вас научу. Право же, это замечательно. Хотите, дорогая?
Он обнял ее и посмотрел ей в глаза, — и она почти сдалась, слабея от страстного влечения к нему.
Карусель остановилась, и они, не раздумывая, направились к огороженной площадке, где кружились в танце немногочисленные, но неутомимые пары. Довольно большой оркестр играл фокстроты и уанстепы. У турникета сидела хорошенькая билетерша: с каждой пары взималось десять центов за танец. Это красочное зрелище, музыка и ритмические, скользящие движения танцующих совсем заворожили обоих.
Оркестр умолк, танцующие выходили с площадки. Но не успели все они выйти, как кассирша стала продавать пятицентовые билетики на новый танец.
— Нет, я не сумею, — говорила Роберта, когда Клайд вел ее к турникету. — Боюсь, что я слишком неуклюжая. Ведь я никогда не танцевала.
— Вы неуклюжая, Роберта? — воскликнул он. — Какая чепуха! Вы такая грациозная, такая прелестная! Вот увидите, вы будете замечательно танцевать.
Он заплатил, и они вошли.
Клайда охватил порыв самоуверенности, которая на три четверти объяснялась убеждением Роберты, что он богат и принадлежит к сливкам ликургского общества. Он отвел Роберту в уголок и показал основные несложные па; при ее врожденной живости и грации они дались ей без труда. Когда оркестр заиграл и Клайд привлек ее к себе, она легко уловила ритм и безотчетно следовала каждому движению своего партнера. Какое это было блаженство — чувствовать себя в его объятиях, послушно скользить туда, куда он увлекал ее, ощущать, как в едином, чудесном ритме движутся их тела.
— Милая, — шепнул Клайд. — Вы великолепно танцуете! Вы уже все поняли. Нет, вы просто удивительная, даже не верится!
