Я старался определить уровень культуры странного народа, в руки которого я попал, и имена Мортиллье, Флоуэра, Гепбёрна и других известных антропологов начали так неотступно всплывать в голове, что прогнали мысли о неопределенном будущем.
И так несли меня, безоружного и хромого, неспособного к отпору и вынужденного без движения ожидать развязки всей этой странной истории.
Стоял густой туман. То там, то здесь раздавалось хриплое воронье карканье.
Мы миновали ольховый кустарник, влажный от окружающей сырости, и карликовые вербы, не превышавшие рост человека.
Во многих местах почва прорывалась, и под ногами несущих выскакивали пузыри грязной воды. Упругий слой почвы, казалось, плавал на поверхности скрытых вод. Вдоль нашего пути тянулись обширные топи.
Вскоре я убедился в существовании новой, неожиданной опасности, которыми так богата эта страна.
Вдруг рядом послышался треск кустов, топот тяжелых ног, чье-то фырканье и сопение. Одновременно с этим было видно, что охотники страшно взволнованы. Они начали кричать, и в их крике несколько раз повторялось странное слово:
«Пгруу! Пгруу!»
Они жалобно завыли и разбежались во все стороны.
Мои носилки закачались, словно на волнах прибоя, и полетели под охрану вербных кустов. Обернувшись на бок, я увидел громаднейшее существо, которое молнией вылетело из клубящихся паров. Это был носорог невиданных размеров, с почти полутораметровым рогом, — носорог, покрытый косматой рыжеватой шерстью, влажной и заиндевевшей, что придавало ему фантастический вид.
Я угадал в нем эласмотерия[7] — носорога, жившего в первобытной сибирской тундре. Эласмотерии нападают, нагнув голову и выставив свой страшный рог.
Животное было разъярено и мчалось в слепом бешенстве. Учуяв нашу процессию, оно напало на нее внезапно и без всякой причины. У меня мелькнуло сожаление, что в руках нет ружья, чтобы показать дикарям, как можно уничтожить такую скотину разом, одним движением пальца.
Из кожи охотника, который тащил мои вещи, с шумом вылетел мой примус и покатился по земле. Разъяренный носорог, в слепой ярости не видя другого предмета, на который мог бы излить свою злость, бросился на несчастный примус, который дикари вытащили со мной из ямы.
Кремневые копья и стрелы не могли бы ничего поделать против твари с такой толстой кожей. Поэтому охотники довольствовались тем, что спрятались в ближайших кустарниках.
Туман закрыл от нас носорога, и в то время, как мы быстро уходили, еще долго было слышно сопение громадного животного и жалобное тренькание несчастного примуса, который звенел под ударами его страшного рога.
XXII
По моим предположениям, поход наш продолжался около двух часов. Потом охотники остановились и развели огонь.
Они сделали это не так, как разводят огонь примитивные народы нашего времени, а также и эскимосы, трением двух кусков дерева различной твердости; они высекли искры из двух кусков кремня на особый сорт гриба, растущего в этой стране на деревьях, мицеллий которого доставляет им отличный трут. Огниво и трут каждый охотник носит в кожаном мешке на шее.
Сухая трава занялась; ветви затрещали. Тут впервые я заметил, что эти дикари каждое разведение огня сопровождают каким-то обрядом.
Когда вспыхнуло первое пламя, каждый охотник молча ударил ладонью левой руки о землю.
Возможно, так они изображают удар молнии, — огня, падающего с небес.
Люди эти необыкновенно молчаливы. Они могут долгие часы сидеть без движения и мрачно смотреть на огонь. С удовольствием узнал бы я, что делается в их примитивном мозгу в течение этих долгих периодов молчания.
Лежа на своих носилках, я мог спокойно наблюдать за их деятельностью. Они искусно разделили на четыре части оленя и жарили окорока.
Прежде всего они очистили кости с мозгом; выпекли их на огне, разбили камнем и высосали, как лакомство, их содержимое. Они с удовольствием ели горячий мозг. К сожалению, я убедился, что они имеют общую с эскимосами северную привычку — пожирать сырым желудок убитого зверя.
Ели они медленно, подолгу разжевывая пищу сильными челюстями. Зубы их были белы, а клыки сильно развиты. Они молча подали мне часть внутренностей, которые еще дымились, но я отстранил их с гримасой отвращения. Тогда они принесли мне кусок полусырого, обгорелого и покрытого пеплом мяса. Я быстро, с голодной жадностью, съел его.
Тела дикарей были покрыты седым инеем от осевшего тумана, шкуры покрыты росой, а дико запутанные волосы пропитались влагой.
Их черные ступни были твердыми и нечувствительными, а множество полузаживших, скрытых под шерстью язв доказывало их равнодушие к физической боли.
Самым симпатичным из всех был молодой дикарь, менее зверского обличья. Его глаза были спокойны. Ел он с меньшей жадностью, чем остальные.
Когда туман стал сгущаться, троглодит[8] перебросил черную бахромчатую шкуру через оба плеча и скрепил этот плащ при помощи сухой оленьей жилы с двумя деревянными шпильками на концах, которые он протащил через отверстие, в куске оленьего рога.
Подобные куски костей и рогов я часто видел в музеях. Эти куски украшены изображениями разных зверей и ошибочно считаются знаками родовой власти. Это не что иное, как запонки и застежки.
Мои дикари носили с собой запас больших кремневых стрел просто за поясом, сделанным из высушенных кишок. Копья их оканчивались обломком, высеченным из кремня или агата, острым, как бритва, прикрепленным к ивовому древку крепким шнуром из сухих жил. У одного из дикарей был каменный молот. Другой, имевший особенно страшный вид, косматый великан, покрытый струпьями и ранами, засунул себе за пояс нижнюю челюсть пещерного медведя. В сильной и искусной руке она, вероятно, должна была представлять страшное оружие.
Не имея до сих пор случая познакомиться с их изделиями и образом их жизни, я не решался точно определить степень и тип их культуры. Но все же мое научное любопытство было возбуждено. Я с нетерпением ждал возможности узнать их быт и нравы.
Насытившись, охотники взяли носилки и остатки мяса, после чего энергично двинулись вперед. Носилки снова начали свое однообразное качание.
Влажность тумана пронизывала меня. Я дрожал от холода и лихорадки, которую вызвала у меня боль в колене. Несмотря на это, от меня не ускользала ни одна подробность этого странного путешествия.
Два или три раза из-под самых наших ног с шумом вылетали стаи куропаток. Охотники не обращали на них внимания. Как потом выяснилось, они вообще не бьют птиц.
Мы перешли через несколько потоков и несколько покрытых камнями полей. Почва тут была сухой и твердой. Болота остались позади.
Я как раз думал о горе, похожей на колокол, которую я видел с гребня Красного каньона, когда мои мысли были прерваны продолжительным воем, доносившимся из мглы.
Процессия остановилась. Один из дикарей быстро исчез в клубящихся парах. Мы ждали. Потом, хотя я и не заметил никакого сигнала, мы снова двинулись в путь.
Но вот я почувствовал едкий дым горящего сырого дерева, который проникал сквозь туман. На меня пахнуло отвратительным запахом гниющих отбросов.
Со стоном повернувшись на бок, я увидел проникавшее сквозь мглу расплывчатое сияние огня. Мои носильщики направились прямо к нему.
Вдруг из-за серой завесы выступила песчаниковая скала. В нескольких метрах над землею верх скалы образовывал навес. В нише горел огонь. Несколько странных, покрытых шкурами фигур сидели вокруг тлеющих ветвей.
Мы продолжали наш путь. Но вот носильщики споткнулись о какое-то препятствие. Это были огромные кости, выбеленные, обглоданные, громадные кости ужасных тварей, остатки диких пиров. Почва была усеяна черными пятнами старых огнищ. Звериные черепа глядели на нас своими пустыми глазницами.
Едва огонь, горевший под навесом, исчез, как впереди, сквозь туман, засветилось новое сияние. Мы шли вдоль скалы, огибая острые углы и обходя громадные камни, когда-то свалившиеся с гор.
Зажурчал ручей. Между голышами тек неглубокий прозрачный поток, и от его холодной воды поднимался пар. И хотя мои носильщики проделали трудный путь с действительно тяжелой ношей, они не казались усталыми.
Проворно перескакивали они с камня на камень, поднимаясь каменистой дорогой в гору, — и свет приближался. Мы подходили к становищу.
Скала сходила к земле уступами, и у самой земли виднелось узкое и темное отверстие пещеры. Около него горел огонь, окруженный вооруженными охотниками. Из-под свода пещеры лениво выползал едкий дым.
Мы остановились, и носилки опустили на землю. Мои провожатые разошлись. Только двое из них — старый великан с медвежьей челюстью и молодой воин в волчьей шкуре — остались около меня. Они обменялись несколькими непонятными словами. Но тут легкими тихими шагами со всех сторон стали подходить другие охотники.
