Я спрашивал у Беловича, но краем глаза косил на Юлию. Она кивнула.
– Похоже, Борис Борисович всегда будет на меня ссылаться, когда нужно перевести стрелки. Впрочем, так руководитель и должен делать. Все, что может быть неприятным для других, исходит не от него, естественно!.. Да, Борис Борисович, выбираете место встречи вы. Если хотите завуалированно отказаться, то можете выбрать место, куда точно не придут.
Я засмеялся.
– Нет, теперь мы знаем, чего хотят! Разговоры про отставку меня не пугают. Василий, передай, встретимся в ресторане «Золотой гусь», он у нас только что открылся. Район новый, застраивается, все три зала пустые. Сядем в любом месте и поговорим. За соседними столами подслушивать не смогут, да и вообще некому будет на меня смотреть, как на Гитлера.
Я открыл для Юлии дверь автомобиля, дождался, пока сядет: не так, как обычно плюхаются на сиденье женщины, когда влезают в салон и там садятся, а сперва присела, потом только убрала обе ноги, закрыл дверь и обошел машину, чувствую себя дураком, какое к черту равноправие, когда ведешь себя вот так, открыл свою дверь и ввалился на сиденье водителя.
– Вам удобно, Юлия? – спросил я. – Кресло можно подвинуть вперед и взад, даже наклонить…
Она засмеялась.
– Правда?
Я запоздало вспомнил, что мог бы об этом сказать и раньше, пристыженно умолк, только наклонился к ней и попробовал слегка отодвинуть ее кресло, чтобы дивные стройные ноги могли вытянуться во всей красе.
Юлия терпеливо ждала, когда я справлюсь с задачей, а когда я наконец взялся за руль, заметила, прищурив глаза:
– Воспитанный мужчина, трепля за уши спаниеля, не будет более трех минут пристально разглядывать грудь его хозяйки.
Я пробормотал:
– Неужели целых три?
– Да, – подтвердила она обвиняюще. – Или около того.
– С ума сойти, – сказал я. – Мне показалось, не больше трех секунд. Виноват, не мог оторвать взгляда.
– Признавайтесь, – сказала она инквизиторским тоном, – что именно в своем воображении со мной проделали?
– За три минуты? – переспросил я. – Тем более что как три секунды… Ничего не успел, чесс слово! Видимо, я рожден быть эстонским спринтером. В истоме находился, значит. Забалдел, проще говоря. Поплыл. Что делать, очень уж у вас, Юлия, и мордочка, и фигура, даже ноги… особенно левая. А эти духи так вообще… Они для атаки или для самозащиты?
Она посмотрела мстительно, помедлила, подыскивая ядовитый ответ, но вместо этого лишь очаровательно улыбнулась, спросила ангельским голосом:
– Люблю сильных грубых мужчин. У вас, Борис Борисович, все тело такое волосатое или только ноздри?
– Как-нибудь проверите, – пообещал я. – Правда, если у вас есть справка об арийскости. Наш Глеб Васильевич, знаете ли, бдит!
Она сказала огорченно:
– Увы, насколько я знаю, в моих жилах течет русская, грузинская, польская, молдавская и татарская кровь!
– Ну и порезвились же ваши предки! – сказал я с завистью в голосе. – Говорят, навыки передаются по генетической карте…
Она сощурила глаза.
– А вам-то что? Арийскости нет и не предвидится!
– Зато и евреев нет, – утешил я. – Грузины – древний народ арийского корня, поляки – заблудившиеся славяне, молдаване ведут свое происхождение от персов, а тех еще Гитлер считал самыми чистокровнейшими арийцами, а татары… вы читали новейшие исследования, что даже Чингисхан был динлином, голубоглазым красавцем-атлетом с рыжими волосами до плеч, как у диджея.
– А вы политик, – сказала она одобрительно.
– Это вы к тому, что берусь за грязное дело?
– Нет, все средства для вас хороши.
По длинной дуге, куда я влетел на скорости в сто двадцать, вынесся на Окружную дорогу. По обе стороны красиво выгнулись полупрозрачные зеленоватые ребра пластиковых щитов, ограждающих автомобильную трассу. Не знаю, насколько задерживают шум, но выглядят просто невероятно, чувствуется будущий век, такое видел раньше только в фантастических фильмах, а сейчас мой авто мчится мимо этого гигантского плавника, похожего на вздыбленный гребень исполинского дракона.
Затем ребра исчезли, справа и слева то озеро, то клочок леса, то великолепный район с изумительными домами, все новенькое, с иголочки, по самым новым технологиям…
Над широченной десятиполосной дорогой перекинуты полупрозрачные суставчатые переходы. Они напоминают мне то непомерно увеличенные бамбуковые удилища, то побритых гусениц, внутри которых смутно передвигается нечто пережеванное, но всякий раз восхищаюсь этим вроде бы незамысловатым решением: красиво, элегантно…
Машина мчалась так, что свистит ветер, по обе стороны дороги весело проплывают замысловато выстроенные дома: Южное Бутово – самый молодой район, оно стремительно застраивается, и сейчас это самый элитный район, все дома строятся по индивидуальным проектам, все коммерческие, что значит – строители очень уж заинтересованы, чтобы суметь продать, потому изощряются в проектах один другого круче, так что не только Юлия, но я сам вертел головой по сторонам, замечая выросшие чудо-дома там, где месяц назад было пустое место.
Время от времени то справа, то слева тянулся лес, по-настоящему густой, дремучий, темный, почти не прорезанный дорожками для бегунов или велосипедистов. Юлия взглянула в окно, охнула:
– Как здесь красиво!
– Очень, – буркнул я.
– А почему так хмуро?
– Юлия, первому дому в Южном Бутове недавно отметили семь лет. Когда выстроили первые многоэтажные кварталы, в лесу было полно белок, птиц, а зайцы и лисы не только выскакивали на дорогу, но и забегали на улицы и детские площадки! Но подростки ходят в лес с пневматическими ружьями и пистолетами… Понятно, перестреляли все живое… Сейчас этот лес мертв. Одни горы мусора. Наши люди ухитряются за часовой пикник оставить столько дряни, как будто там неделю жил чумной полк.
Она вздохнула печально.
– Умения загаживать все, – произнесла тихо, – до чего дотянется, у русского человека не отнять. Если уж на оживленной улице бросают бумажки и пустые бутылки прямо на газон, хотя урна в трех шагах, то о какой чистоте в лесу может быть речь?
– Рассмеются, – согласился я. – У нас не тесная Европа, а просторище!.. Загадил в одном месте – переходи дальше.
– И никто этим подросткам не скажет, – проговорила она невесело, – что когда-то это «дальше» кончится, как закончилось в Европе.
– А они ответят, что на их век хватит, – возразил я. – Да и кто скажет, если сами родители такие же… Эх, все можно быстро восстановить, как живность в лесу, так и привычку соблюдать законы, только расстрелами! Или за брошенную мимо урны бумажку, если это зафиксировано телекамерой, лет на пять в тюрьму. Вот тогда все сразу заговорят о необходимости чистоты, о нравственности, о правильности.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
