— Вы собираетесь замуж? — решил уточнить я.
— Да, — уныло ответила Мария.
— И кто же он? — задал я вопрос, который обычно задают в таких случаях.
— Уильям Кэри. Один из ваших благородных придворных.
Кэри… Это имя ни о чем мне не говорило. Значит, хорошего ждать не приходится. Должно быть, он слишком зауряден, чтобы я мог его вспомнить.
— Его выбрал мой отец! Более того, он еще приплатил ему! Отец хочет пристроить меня… С тех пор, как он заметил… или ему показалось… что у меня будет ребенок.
Ох.
Меня охватила печаль. Мне будет не хватать Марии. Да и этого ребенка я не смогу назвать своим… Какое расстройство.
— В общем, пришлось дать денег жениху, чтобы сделать меня благопристойной дамой. Отец стремится преуспеть на придворной службе, и ему не подобает иметь внука-бастарда. Никому не хочется прослыть королевским сводником, — язвительно рассмеялась она.
— Когда же произойдет сие событие? То есть венчание?
— На следующей неделе. В воскресенье.
Сегодня четверг. Следовательно, больше свиданий не будет…
— Роль жены совсем не так… не так ужасна, как вы опасаетесь, — заверил я.
— Уильям Кэри выглядит привлекательным кавалером, — произнесла она в ответ.
— Тогда вам повезло.
— Привлекательным и… уступчивым…
Внезапно я понял, на что она намекает. Сначала я почувствовал отвращение. Но оно быстро сменилось облегчением.
— В таком случае повезло мне, — заключил я.
Уилл:
Насколько мне известно, именно в том году появились на свет вы, Кэтрин. Что скажете на это?
Генрих VIII:
После рождения уродца Екатерина больше не могла зачать, несмотря на то что я продолжал исправно исполнять супружеские обязанности. Казалось, проклятым стало само ее чрево, извергнувшее монстра. Это случилось, когда королеве было всего тридцать три года. Сейчас ей исполнилось сорок… Как быстротечна пора женской плодовитости. Для Екатерины она закончилась навсегда. Впервые я увидел ее, когда она едва вступила в девический возраст. А теперь мне оставалось лишь созерцать ее увядание. Время пролетело слишком быстро.
XXXI
В год своего тридцатилетия я отправил Льву X «Assertio Septem Sacramentorum», и он одарил меня титулом «Защитника веры». Такое звание воодушевило меня, и мысли о нем неизменно улучшали мое настроение.
Но эта радость подобна бриллианту, сверкающему на темном бархате. Ведь в действительности благоволение ко мне Господа проявлялось мало, и постепенно я начал задумываться о том, приобщен ли Его Святейшество к Божьему промыслу. Вместо отрады одобрительная санкция Папы вызвала у меня сомнения в непогрешимом превосходстве самого папства.
Ибо я почти уверился в том, что Господь отвернулся от меня. Долгожданный наследник так и не появился, а лекари подтвердили то, чего я давно боялся: детей у Екатерины больше не будет. Я опустошил казну, однако Франция опять выскользнула у меня из рук. Лет десять назад мы разбили скоттов, но они вновь собрали войска… Боже мой, неужели без конца придется воевать с ними? Омрачилась моя собственная вера в величие Англии. Все мои планы заканчивались полным провалом. Очевидно, Всевышний не намерен способствовать моему благоденствию, а следовательно, и процветанию моего королевства, покуда я не искуплю неведомой вины перед Ним.
Но в чем я виноват? Что за ужасный грех я совершил, чтобы заслужить отлучение от Его милостей? Я покаялся в прелюбодействе. Однако (да не сочтут меня непочтительным) в Старом Завете Господь вроде бы благосклонно взирал на эту слабость. У Авраама, Иакова и Давида были наложницы, от коих они имели немало отпрысков. Меня всегда озадачивало, почему Бог разгневался на Давида, возжелавшего чужую жену Вирсавию, однако смирился с тем, что в старости его утешала Ависага. И мое несчастье происходило от сознания того, что я по неизвестным причинам отдалился от Создателя. В поисках непреднамеренного греха, за который приходилось столь дорого расплачиваться, я неустанно ворошил свое прошлое.
* * *
Однако и настоящее грозило тяжкими последствиями. Что предпринять, дабы исправить свое сложное положение? Нашей дочери Марии уже исполнилось девять лет. Она стала единственной моей отрадой! Училась девочка прекрасно, хорошо освоила латынь, испанский (на котором с ней говорила Екатерина) и французский. Больше всего ей нравились занятия музыкой, и ее успехи были многообещающими. Она росла кроткой и ласковой.
Уилл:
А выросла в ожесточенную мстительницу, от правления которой все мы теперь страдаем. Куда же делась ее прежняя кротость?
Генрих VIII:
При всей моей любви к дочери я был обязан заботиться о будущем своего народа. Мария после замужества будет подчиняться супругу. А ее приданым станет королевство…
Нет! Я не мог допустить такого унижения! Разве может Англия стать провинцией Священной Римской империи или Франции? От одной этой мысли у меня голова шла кругом! А если выдать Марию за менее родовитого человека, к примеру, подыскать жениха в одном из германских княжеств или мелких герцогств Италии? Но под силу ли ему управлять великим королевством? Вдруг он нанесет Англии непоправимый ущерб?
А если Марии отпущен недолгий век (меня терзало уже одно это предположение, но я должен учитывать такую возможность), то кто же будет следующим претендентом на трон?
Мой тринадцатилетний племянник из Шотландии Яков V, малыш Джейми? Я не доверял шотландцам.
У другой моей сестры, Марии, были две дочери и сын. Однако их отец — не королевской крови, так что неизбежно появятся другие охотники за английской короной.
Те, кто предъявит на нее права, будут иметь весьма отдаленное родство с королевским домом. Но сие, к удивлению и большой печали, вовсе не умеряет аппетит. Если забытый в веках предок был облечен высшей властью, то его далекий потомок без особых усилий воображал себя на троне.
Именно это вбил себе в голову Эдуард Стаффорд, герцог Бе-кингем, ведший свой род от шестого и младшего сына Эдуарда III. У нас с ним был общий прадед: Джон Бофор, сын четвертого сына Эдуарда III, Джона Гонта. Поэтому Стаффорд похвалялся, что в нем больше крови Плантагенетов, чем во мне.
Одной похвальбой дело не обошлось. Он связался с неким монахом-предсказателем, коему якобы открылось, что герцог «будет иметь все». И Бекингем заявил: «Если уж говорить о королевском достоинстве, то я являюсь очередным претендентом на корону». А самое удручающее, по его словам, то, что Господь явно наказывал меня (за что?), «лишая процветающего потомства посредством смерти сыновей».
После ареста Стаффорда пытали и сочли виновным в измене, а в итоге вскрылось его полнейшее вероломство. Он испросил у меня аудиенции, на которую намеревался принести кинжал, спрятав его в складках одежды. Бекингем собирался смиренно преклонить колени, а потом неожиданно вскочить и заколоть меня. Но предателю не представился случай «покончить с королем Генрихом так же, как отец хотел покончить с Ричардом III».
Уилл:
Бекингем не отличался большим умом, впрочем, глупостью страдали многие отпрыски именитых родов. Наверное, ему втемяшилось, что титулы и родство обеспечивают его особе своеобразную неприкосновенность — странная уверенность в свете того, что на памяти нынешнего поколения убили трех королей: Генриха VI, Эдуарда V и Ричарда III.
Генрих VIII:
У меня были и другие родственники, еще более дальние и весьма многочисленные в силу древности нашего рода. В общем, известных мне претендентов насчитывалось предостаточно.
Я не мог оставить трон только Марии. Лишь одна женщина в Англии царствовала с 1135 года самостоятельно — Матильда. Но ее кузен Стефан (а он состоял с Мод в таком же точно родстве, как Яков V с Марией) отобрал у нее корону в результате кровавой и разорительной гражданской войны. Такого я допустить не мог.
Если бы только у меня был наследник! Если бы…
Впрочем, сын-то у меня есть. Бесси родила мне здорового мальчика. Почему же я забыл о нем?
Потому что он незаконнорожденный. Да, я признал его, но бастарда лишали прав наследования.
Льющийся из окна солнечный свет разукрасил пол узорами. Я мерил шагами свой кабинет, ломая орнамент из теплых золотистых стрел. «Неужели это действительно помешает ему стать королем? — размышлял я. — Разве не известны истории подобные примеры?..»
Скажем, Маргарита Бофор вела свой род от внебрачного сына Джона Гонта. Ходили слухи, что Оуэн Тюдор так и не стал мужем королевы Екатерины. Однако меня не устраивали такие сравнения, поскольку они подрывали устои моих собственных прав на трон. Конечно, можно вспомнить и самого Вильгельма I Завоевателя, незаконного отпрыска нормандского герцога. Имелись также сомнения по поводу того, что Эдуард III был сыном Эдуарда II. Вероятнее всего, отцом его являлся Мортимер, любовник королевы Изабеллы. А Ричард III заявил, что его братец Эдуард IV, зачатый от любовника, появился на свет, когда праведный герцог Йорк сражался во Франции.
