2
Отношение Пушкина к Петру – тема обширная, непрестанно изучаемая и не до конца изученная. Отношения Пушкина с Петром (личные) освещены еще меньше. Между тем они не только были, но и, безусловно, влияли на развитие Пушкина, особенно после 1825 года. У Пушкина были предшественники и старшие собратья по перу, но вряд ли кто в России того времени мог взять на себя действительную роль наставника, учителя или кумира: как сравнительная величина Пушкин сразу одинок, как гений. Байрон… после «Цыган» Пушкин не может скрыть раздражения по поводу настойчивого стремления современников понимать его в «байронической» традиции. Другие двое занимают его воображение: Шекспир и Гёте (в значительно меньшей степени). Им в основном посвящены его труды 1825 года. «Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!» – в восторге этом по поводу окончания «Бориса Годунова» есть и момент восхождения на шекспировскую вершину. «Сцена из Фауста» – легкий пролет не то сквозь, не то над, не то мимо Гёте. И, наконец, «Граф Нулин», через месяц с небольшим после «Годунова», – уже пародия на Шекспира – чистый вздох и усмешка освобождения от кумира. Пушкин в русской литературе уже встал на мировую дорогу всей стопой. Пушкин – это не только уже Пушкин, но уже только Пушкин. Литературная его роль перерастает в роль историческую. И Петр начинает его занимать более Байрона и Шекспира.
Нельзя сказать, что он так и подумал: Петр и я, я и Петр… Так задолго до него подумали другие. Эта идея носилась и оседала. Она была во многих головах. Это была общая мысль. Мысль самого времени.
Баратынский писал в то же время Пушкину в ссылку:
«Возведи русскую поэзию на ту степень между поэзиями всех народов, на которую Петр Великий возвел Россию между державами. Соверши один, что он совершил один…»
И Бестужев писал ему туда же:
«В доказательство тому приведу и пример: что может быть поэтичественнее Петра? И кто написал его сносно?»
Жуковский все подталкивает под локоток:
«Ты создан попасть в боги – вперед».
«На всё, что с тобою случилось и что ты сам на себя навлек, у меня один ответ: ПОЭЗИЯ. Ты имеешь не дарование, а гений».
И так много раз. И хотя Пушкину про Петра и не пишет (из постоянных своих «педагогических» соображений) – Вяземскому, мечтая о будущем Пушкина, пишет (26 декабря 1826 г.):
«Нет ничего выше, как быть писателем в настоящем смысле. Особенно для России. У нас писатель с гением сделал бы более Петра Великого».
Пушкина же напутствует: «Пиши Годунова и подобное: они отворят дверь свободы».
В 1825 году Пушкин впервые вчитывается в «Деяния Петра» И.И. Голикова…
Эти десять лет буквально «посвящены» Петру, составляя значительнейшую часть всего его творчества: первое большое произведение в прозе, хотя и неконченное, «Арап Петра Великого» (пушкинская проза начинается с Петра…), «Полтава», «Стансы», «Медный всадник», «Пир Петра I»… И, наконец, бесконечная работа над будущей «Историей Петра», прерванная лишь смертью.
Пушкин гордился своим прадедом особо, через «арапа», Петрова крестника, роднясь с Петром. В набалдашник его палки была вделана пуговица с мундира Петра…
14 декабря 1835 года, открывая последнюю тетрадь конспекта, Пушкин записывал:
«1724. Петр во время праздников занялся с Феофаном учреждениями, до церкви касающимися. <…>
Петр указом превратил монастыри мужские в военные гофшпитали, монахов в лазаретных смотрителей, а монахинь <…>
Указ о вольности брака. Родители должны были давать присягу, что детей не принуждают <…>
Незаконнорожденных записывать в художники <…>
О доносах по службе подчиненного на начальника.
За бранное слово, крик etc. штраф (в присутственном месте) <…>
Петр занялся планом Академии наук – и списывался о том с Лейбницем, Вольтером, Фонтенелем <…>
Библиотекарю Шумахеру для угощения посетителей кунсткамеры определено 400 р. <…>
Петр, издав множество еще указов, отправился в феврале к Олонецким водам и лечился…»
Пушкин виднеется из-за страницы конспекта – с его интересом и удовольствием. Конкретность и живость государственной заботы прельщает, так или иначе, его в Петре. Быстро меркнущий ассоциативный блеск за каждой строкой человека, живущего через 110 лет, человека, торопящегося сейчас, собирающегося написать всё это потом. Изредка ассоциация современника прорывается все же в текст:
«Аврамов был при шахе в Ардевиле. На него нападала чернь, но он был счастливее Грибоедова. Он отстрелялся и бутылкою вина утушил всё сие дело <…>
5 ноября Петр…»
3
5 ноября 1836 года Пушкин уже отослал вызов Дантесу в связи с получением накануне анонимного письма с посвящением его в историографы Ордена рогоносцев, 5 ноября он уже ждал ответа и решения своей судьбы. Тут же в дело вошел Жуковский со своим искренним, как всегда, и неблагодарным стремлением все уладить в судьбе Пушкина. С этого момента и до трагического конца он в своей переписке становится невольно основным «историографом» дуэли Пушкина, растянувшейся почти на три месяца. Теперь продолжим чтение конспекта Пушкина о последних днях Петра от 14 декабря 1835 года, но параллельно «конспекту» Жуковского о последних днях Пушкина…
ТЕКСТ ЖУКОВСКОГО
(4–5 ноября 1836 – 29 января 1837 г.)(По поводу вызова 5 ноября): Еще я не дал никакого ответа старому Геккерну, я сказал <…> что не застал тебя дома <…> Итак, есть еще возможность всё остановить. Реши <…> Но, ради бога, одумайся. Дай мне счастие избавить тебя от безумного злодейства, а жену твою от совершенного посрамления. Ты вчера, помнится мне, что-то упомянул о жандармах, как будто опасаясь, что хотят замешать в твое дело правительство <…> Он (Геккерн. – А.Б.)в отчаянии… сказал: «Я приговорен к гильотине; я взываю к милосердию, если это не удастся – придется взойти на эшафот…» Вот что приблизительно ты сказал княгине третьего дня, уже имея в руках мое письмо: «<…> через неделю вы услышите, как станут говорить о мести, единственной в своем роде; она будет полная, совершенная…» (О 27 января):…по выборе места надобно было вытоптать в снегу площадку. <…> Пушкин сел на сугроб и смотрел на роковое приготовление с большим равнодушием. <…> Он оперся о левую руку, лежа прицелился, выстрелил, и Геккерн упал <…> Пушкин, увидя его падающего, бросил вверх пистолет и закричал: «Bravo!»
«Что делает жена? – спросил он однажды у Спасского. – Она, бедная, безвинно терпит! в свете ее заедят».
…ни слова, ниже воспоминания о поединке. Однажды только, когда Данзас упомянул о Геккерне, он сказал: «Не мстить за меня! Я всё простил».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
