Брезгливо отстранив его руку, Маша холодно произносит:
— Мне не о чем с вами говорить. Очень спешу к тому же.
— Времени это у вас не отнимет. Мы по пути будем разговаривать. Вы ведь к метро, наверное? Вот и отлично. Я же понимаю, что эти типы настроили вас против меня…
— Ах, никто меня против вас не настраивал! — сердится Маша. — Я и сама во всем разбираюсь.
— Ну хорошо, хорошо, не будем ссориться. Я ведь не собираюсь вам в любви объясняться. У меня к вам деловое предложение. У нас на студии идет сейчас подготовка фильма из цирковой жизни, а у меня с режиссером отличные отношения, и я мог бы…
— Нет, спасибо! — не дает ему договорить Маша. — Для кино я недостаточно фотогенична.
— Не торопитесь отказываться, Машенька! — снова пытается схватить ее за руку Холопов. — Это будет грандиозный фильм. Похлеще александровского “Цирка”. А вам могут дать роль главной героини, знаменитой воздушной гимнастки. И мальчиков ваших можно будет пристроить…
— Да не надо нас никуда пристраивать! И что за забота такая то о Юре, а теперь уже и о нас?
— А что же в этом удивительного? Почему не помочь старым друзьям?
— С каких это пор стали мы вашими друзьями? И потом- зачем нам все это? Мы вполне довольны нашей работой в цирке. Особенно новым номером, который готовим.
— Еще бы не быть им довольными! — усмехается Холопов. — Последнее слово современной науки и техники. Ультрасовременно и абсолютно безопасно.
— А почему вы думаете, что так уж безопасно?
— Да потому что вам разрешили отказаться от сетки и лонжей. У вас же теперь балет в воздухе, а не цирковой номер. В балете к тому же гораздо больше риска. Споткнуться можно и ногу вывихнуть, а у вас…
— Не болтайте, чего не знаете! — раздраженно перебивает его Маша. — О том, какому риску мы подвергаемся, даже не подозревает никто.
— Разве гравитационное поле над манежем не так уж устойчиво?
— В том-то и дело…
— И никто, кроме вас, не знает об этом?
Поняв, что непростительно проговорилась, Маша изо всех сил старается теперь скрыть свое смущение.
— Те, кому нужно, всё знают, конечно, — продолжает она небрежно. — Да и за риск разве ценится артист цирка? Кому доставит удовольствие канатоходец, пусть даже идущий на огромной высоте, но на полусогнутых ногах? Ведь так называемые “смертные номера” именно тем и отвратительны, что они убивают у зрителя способность воспринимать артистичность нашей работы. Зрители если и не жаждут крови, то замирают, наверное, от страха за нас, сидят с мокрыми руками и только о том и думают: сорвемся мы или не сорвемся? Где уж там оценить мастерство и изящество артистов в таком состоянии!
— Да вы просто идеалистка, Машенька! — усмехается Холопов. — Цирковой зритель, поверьте мне, всегда жаждет крови. А в том фильме, о котором я вам говорю, будут такие цирковые номера, созерцание которых заставит их просто визжать от страха.
— Вот и ищите себе цирковых ремесленников, а настоящие артисты не пойдут к вам на такие роли. А вот, кстати, и метро! Спасибо вам за то, что вы меня проводили, дальше я и сама доберусь.
Холопов пытается последовать за ней, но Маша решительно протягивает ему руку и просит оставить ее в покое.
…С тех пор проходит около недели, а Маша все еще не может простить себе, что проговорилась Холопову о нестабильности гравитационного поля. Ее не покидает опасение, что он сообщит об этом Илье Нестерову или Анатолию Георгиевичу. И всякий раз теперь, когда главный режиссер приходит на репетицию, Маша буквально дрожит от страха. Лишь в начале следующей недели она успокаивается немного. Выходит, что Холопов либо не придал значения ее словам, либо не такой уж плохой, как она о нем думает.
Маша, однако, напрасно успокоилась. Холопов вовсе не пропустил мимо ушей ее обмолвку. Он раза два уже наведывался в цирк, пытаясь разузнать что-нибудь о Зарнициных у униформистов. Но они и сами ничего не знали, а падению Маши не придавали большого значения. Считали его обычным явлением в период репетиции нового номера.
“Значит, о нестабильности гравитационного поля над манежем знают только Зарницины, — решает Холопов. — И держат это в секрете. Но ничего, я им покажу… Всем! И не сейчас, а поближе к премьере… Сейчас они всполошатся, конечно, но найдут, пожалуй, какой-нибудь выход — у них есть еще время для этого. А вот в день премьеры!..”
27
В первых числах апреля начинает бурно таять снег. Почти все дни радостно сияет солнце, рождая шумные ручьи и звонкую капель. А ночью снова все прихватывает морозцем, и тогда хрустят под ногами тонкие пленки льда, обрастают хрусталем сосулек кромки крыш и подоконников.
А администрация цирка будто и не рада этим признакам весны. Директор, главный режиссер и даже артисты с явным трепетом переворачивают каждый новый листок календаря. До премьеры остается менее месяца, а переезд из старого здания в повое только начался. Правда, кое-что было сделано еще в марте, но нужно не только перевезти, но и разумно разместить все сложное цирковое хозяйство.
Не готовы еще и многие номера. Не все успели снять на пленку, не отрегулировали панорамную киноаппаратуру, не закончили репетиции оркестра. Словом, незавершенного гораздо больше пока, чем завершенного.
У Михаила Богдановича тоже не все ладится с его клоунами. Да и свой номер требует еще отработки.
Окончательно поправившийся Юрий Елецкий с Антоном Мошкиным тоже теперь целыми днями в цирке. На их ответственности эскизы декораций, костюмов, грима. Много хлопот доставляют им светящиеся краски и система освещения манежа. Хорошо еще, что у заведующего конструкторским бюро, Виктора Захаровича Миронова, тонкий художественный вкус и он не только не мешает им, но и подсказывает многое.
За Зарнициных Ирина Михайловна теперь почти не беспокоится. Да и номер их почти готов. Пусть только отшлифуют то, что сами считают нужным, в чем не очень еще уверены.
У них действительно все идет вполне благополучно, если не считать того, что неожиданно срывается и летит через манеж в первый ряд партера Алеша. У него, правда, получается это так изящно, а униформисты подхватывают его так удачно, что со стороны можно подумать, будто все это сделано им нарочно. К счастью, при этом никого, кроме униформистов, не оказывается, а им Алеша объясняет, простодушно улыбаясь:
— Надо же было проверить вашу готовность к страховке. Вижу теперь, что на вас вполне можно положиться. Если и в самом деле придется сорваться, то уже не страшно. Только в следующий раз пассируйте меня не втроем, а вдвоем. Этого будет вполне достаточно. Третьему приходится ведь бежать с противоположного конца манежа, а надо, чтобы зрители и не подозревали даже, что кто-нибудь из нас сорвался. Пусть думают, что полет из-под купола на манеж — всего лишь один из элементов нашего номера.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
