дочери у прорицателей. В конце – концов, сдался.
Для Нефертари поставили на палубе отдельный пестрый шатер. С собой разрешили взять двух чернокожих служанок. На корабле девушка пользовалась полной свободой. Рамзес, резко и надменно говоривший с вельможами, терялся и мямлил, когда Нефертари задавала ему какой-нибудь вопрос, подносила вино или просто подходила и садилась рядом.
Мерикар хорошо подметил странное поведение Рамзеса, и пользовался этим. Когда соправитель приходил в гнев от чересчур наглых просьб вельмож и готов был вот-вот сорваться, а то и поколотить наглеца, Мерикар звал Нефертари. Та устраивалась недалеко на палубе, поджав под себя ноги, брала в руки тростниковую флейту. Грустная мелодия лилась, словно сновидение, заставляя Рамзеса тут же остыть и взять себя в руки.
К Уасту подплывали в сумерках. Яркая оранжевая полоса над западным хребтом догорала. Сам город Уаст делился на две половины, рассекаемый руслом Хапи. На восточном берегу раскинулся шумный и тесный город живых Не. Западный берег принадлежал мертвым. Там стоял молчаливый Маамон, где возвышались грандиозные поминаль-ные храмы, обелиски взвились в небо, ровными аллеями шли домики для упокоения тела Сах, напоминая небольшие ступенчатые пирамиды.
Рамзес помрачнел, когда заметил множество огней на западном берегу. Он подозвал Мерикара.
– Смотри, в Доме Смерти кипит работа.
– Скоро траур воцарится по всей Кемет, – с тяжелым вздохом подтвердил Мерикар.
Корабль приткнулся к пустынной набережной. Когда добрались к Дому Ликования, уже опустилась ночь. В темных коридорах дворца чуть трепетали язычки пламени масленых светильников. Скорбная тишина встретила Рамзеса. У покоев правителя собралось множество вельмож. Они стояли молча, склонив головы. При появлении Рамзеса все, как по команде, обернулись и поклонились, протянув в сторону соправителя открытые ладони.
Рамзес подошел к двум своим старшим братьям и вопросительно, немного виновато посмотрел им в глаза. Старший Хуфу, чуть ниже Рамзеса, обладавший развитым телом воина, с большой головой ответил ему на немой вопрос:
– Так решил тот, кого любит Амун: тебе править страной. Слово отца – слово Амуна. Мы слуги твои.
Рамзес поклонился ему и взглянул на второго брата, высокого стройного Амунфера с умным тонким лицом.
– Правь Обоими Землями справедливо, и будь народу защитником, – сказал тот. – А мы, твои братья, не щадя сил, будем помогать тебе.
Рамзес поклонился и ему. Наконец разжал сухие губы и тихо спросил, указав взглядом на позолоченные двери покоев правителя:
– Угодный Амуну еще в сознании?
– Да, – ответил Хуфу. – Солнце сказал, что не уйдет на запад, пока ты не примешь от него божественную силу. Иди! Воплощение Амуна ждет тебя.
Маджаи отворили тяжелые резные створки. Побледнев, Рамзес перешагнул порог. Пахнуло ароматными воскуриваниями и притираниями. Но все же, благовонии не могли заглушить тяжелый дух смерти. В полумраке, посреди круглого зала, стояло золотое ложе. Ножки ложа были изящно изогнуты и заканчивались львиными лапами. На ложе возлежал правитель, по пояс укрытый тонкой льняной тканью. Грудь еле заметно вздымалась и опускалась. Из горла исходил жалобный тихий хрип. За ложем на троне сидела правительница Туйя в красной траурной шенти. Сидела гордо и величественно, прижимая к груди атрибуты власти: плеть и золотой крюк. На голове черный парик, поверх него золотой обруч с коброй. Лицо ее выражала скорбь, но не отчаяние. Слезы без рыданий тихо скатывались по щекам. Две мокрые полоски поблескивали от глаз до подбородка. Девять молчаливых бритых жрецов из Великой Касты замерли, словно каменные изваяния, по обе стороны от правительницы.
Рамзес подошел к ложу, поклонился изголовью, так, как там должен стоять невидимый дух Амуна; поклонился другой стороне – в ногах место невидимого духа Анубиса.
– Подойди к нему, – глухим голосом приказала правительница. – Его Ка не покинет тело Сах, пока божественная сила не перейдет к тебе.
Рамзес приблизился к ложу. Тяжелый дух исходил от умирающего правителя. Пожелтевшее лицо осунулось. Нос заострился, щеки впали, а на глаза легли черные круги. Веки чуть приоткрылись. Туманный взор Сети блуждал по лицу сына. Он с трудом узнал Рамзеса и еле слышно произнес:
– Ты нашел звезду?
– Какую звезду? – не понял Рамзес.
– Ты должен найти утерянную звезду. Я тебя за этим послал в Куши.
– Не понимаю, отец. Я присмотрел место для храма…
– Звезду, – все повторял правитель, начиная бредить. – Она принесет тебе счастье… Анх на руке… Проклятье не распространяется на нее. Пусть она простит нас… и мы простим его… Он же хотел счастья для всех… Его прокляли…
Глаза закрылись. Только короткое прерывистое дыхание. Рамзес продолжал стоять в недоумении. О ком он? О какой звезде? Кого простить?
– Пойди, вымойся с дороги, – приказала ему Туйя. – Пусть слуги оденут тебя подобающе. Теперь Амун всемогущий будет держать твою руку и вкладывать слова в уста твои.
В эту же ночь Ка правителя тихо и безболезненно покинуло тело, отправляясь в долгие странствия по Дуату. Останки перенесли в храм Ипетсут, где бальзамировщики приступили к делу.
Семьдесят дней вся страна прибывала в трауре. Запрещалось проводить праздники или, какие бы то ни было, веселья. Во всех храмах шли поминальные службы. Прихожан в святилища не пускали. Толпы мужчин и женщин толпились у ворот. Женщины выли. Мужчины возносили хвалы Ушедшему на Запад правителю. Скотину в эти дни не забивали. Запрещалось вкушать мясо, пить вино и баловать себя сладостями. Умащать тело ароматным маслом и щеголять в красивых париках – считалось дурным тоном и неуважением к усопшему правителю. А за неуважение могли побить камнями.
Сорок дней тело правителя мокло в каменной емкости, наполненной едким раствором. В это время готовили гробницу и собирали все необходимое для погребения: мебель, оружие, украшение. Мастера трудились над тремя саркофагами. Один, самый маленький должен быть золотым. Его укладывали внутрь деревянного саркофага. А деревянный помещали в каменный из желтого песчаника. Резчики доканчивали кедровый наос-усыпальницу, покрывая стены узором и позолотой.
Рамзес нашел Туйю в женских покоях. Правительница, облаченная в строгую траурную синюю одежду, сидела на низеньком стульчике и давала распоряжения писцам. При появлении Рамзеса, писцы тут же с поклонами удалились. Мать и сын остались одни.
– На лице твоем печать забот, – нежно произнесла Туйя. – Не тяжела ноша власти?
– Ничего. Привыкну, – успокоил ее Рамзес.
– По глазам вижу: ты хотел что-то спросить у меня?
– Да.
– Спрашивай.
– Последние слова отца не дают мне покоя. Я так и не понял их, – огорченно признался Рамзес. – Сегодня спрашивал у мудрейших жрецов, но они мне толком ничего и не ответили.
– Что же тут непонятного? – удивилась Туйя.
– Объясни мне, неразумному, про какую звезду он толковал. Звезду, которая должна принести мне счастье.
– Какой же ты невнимательный, – сокрушенно
