— Тогда я пожелаю вам найти ответы на все вопросы прежде всего ради обретения душевного равновесия.
— Как бы в них не запутаться… — Фрэнсис произнесла это с грустной улыбкой.
Церковь Святого Духа была пуста. Солнце почти закатилось, и витражные окна поблекли. Фрэнсис сидела на самой дальней скамье и разглядывала алтарь, огромную Библию на аналое, золотой крест и зажженные свечи в бронзовых подсвечниках. Она прониклась строгой красотой окружающей атмосферы.
Вернувшись в дом Лоуренсов, она нашла там записку Аделаиды с просьбой прийти в церковь. Но в храме не было никого. Сколько еще ей сидеть в сгущающемся сумраке и ждать неизвестно чего?
По пути сюда Фрэнсис выпила в придорожной закусочной две большие чашки черного кофе. Он показался ей слабым, однако подействовал на ее нервную систему. Она ощущала себя накрепко связанной, причем даже не веревкой, а стальной проволокой. Пока еще в храм снаружи проникал свет, Фрэнсис пыталась читать распечатку стенограммы слушания по делу доктора Франка. Это было только начало. Доктор обещал скопировать для нее остальное в ближайшие день-два. После преамбулы следовало выступление обвиняемого. Было ясно, что он зачитывает заранее написанный текст:
«Я проводил курс лечения пациентки более девяти месяцев до того, как она решилась поделиться со мной тайной, касающейся ее противоестественных отношений с отцом, что привело к тяжелым, даже, можно сказать, трагическим последствиям. Полная картина тех событий сложилась из ее отдельных высказываний во время наших многочисленных бесед, а также исследования таких интенсивных психических отклонений, как самоуничижение, позывы к саморазрушению, ненависть к самой себе, болезненное чувство стыда за себя. Мне стало ясно, что душевная травма, полученная пациенткой в результате тех событий, исказила ее представления о собственной личности и подорвала в ней доверие к людям. Хотя пациентка неоднократно утверждала, что ее сексуальные отношения с отцом прекратились после того, как она была госпитализирована в связи с опасными осложнениями, вызванными самостоятельно прерванной беременностью, я счел своим долгом на основании документа 5/А поставить в известность Департамент по охране детства о свершившемся правонарушении. Пациентка нанесла себе непоправимый вред, пытаясь скрыть факт совершенного над ней насилия и его последствия. И все же она призналась, что секс доставлял ей удовольствие и что у нее сохраняется желание интимной близости с отцом. Я не убежден, что пациентка была со мной полностью откровенна и не ведет в настоящее время активную половую жизнь с прежним партнером. Поэтому мое обращение в департамент продиктовано серьезной тревогой за ее будущее».
Звук шагов, эхом отдающийся в пустом церковном помещении, раздался так внезапно, что Фрэнсис вздрогнула. Из бокового придела вышли отец Уитни и Аделаида. Он придерживал ее за локоть, словно опасаясь, что она вот-вот споткнется и упадет. Заметив Фрэнсис, он приветливо улыбнулся. При их приближении Фрэнсис встала, а тетушка, наоборот, бессильно опустилась на скамью.
— Вы проводите вашу тетушку домой? — спросил Уитни.
— Конечно.
Вопрос был настолько странным, что Фрэнсис насторожилась. Неужели еще какие-то новые открытия ждали ее? Судя по состоянию Аделаиды, так оно и было.
— Моя машина на стоянке, — сказала Фрэнсис, хотя путь пешком напрямик от церкви до дома Лоуренсов занял бы гораздо меньше времени, чем поездка по шоссе.
— Я знаю, что это был трудный день для всех вас. Но надо мужаться.
— Вероятно, Аделаида держит вас в курсе дела? — поинтересовалась Фрэнсис.
— Да. И я виноват, что раньше не уделял ей должного внимания… и Хоуп, упокой господь ее душу. Грехи Билла ужасны и вызывают содрогание, но часть вины лежит и на Хоуп, ибо на исповеди она умалчивала о них, не доверяя никому, лишь господу. Сегодня Аделаида говорила его устами и рассказала всю правду.
Фрэнсис посмотрела на тетушку. Та закрыла глаза и словно бы окаменела.
— Аделаиду и Билла ждут тяжелые испытания, но самый тяжкий грех может быть искуплен искренним раскаянием.
Фрэнсис чувствовала себя так, будто ее начинили порохом и поднесли горящий фитиль. Ласковый тон священника вызывал у нее омерзение. Она едва удержалась от взрыва и подавила в себе гнев на святошу, призывающего простить насильника, извращенца и вдобавок подлого юридического крючкотвора. Присутствием справедливого господа в этом храме не пахло. И где он вообще — зоркий наблюдатель и Верховный Судия?
— Аделаида поделилась со мной и тем, как проходит расследование. Я огорчен тем, что убийца до сих пор не найден.
— Я тоже, — сказала Фрэнсис.
Ее сарказм не дошел до отца Уитни.
— Вы верите, что Карл непричастен?..
— Верить можно в бога, а для суда нужны доказательства, — сказала, как отрезала, Фрэнсис. — Я знаю только одно. Карл любил Хоуп, и она доверяла ему, не утаивая ничего, никаких своих секретов.
— Вот как! — удивился священник. — И каких же?
— Отец, я не на исповеди у вас…
— Да, конечно, простите. Вы вправе и даже обязаны не разглашать то, что известно властям, как и я обязан хранить тайну исповеди. В чем-то наше положение сходно.
— Пожалуй, да. Но есть и разница. Хоуп была усердной прихожанкой и открывала вам душу, а мне до ее кончины удалось перекинуться с ней лишь парой слов.
— Поверьте, что, исповедуясь мне, Хоуп не говорила ничего такого, что могло бы указать на ее будущего убийцу, — заверил преподобный Уитни.
— Я согласна поверить, но при одном условии… Договоримся, что вы не будете возбуждать общественное мнение против Карла, пока его вина не доказана. Время судов Линча прошло, и Манчестер не то место, где их стоит возрождать.
— У вас сложилось превратное мнение о нашей маленькой конгрегации. Не судите, да не судимы будете.
Последнее слово все-таки осталось за отцом Уитни.
30
Впервые за истекшие двое суток Фрэнсис набрала номер Сэма. Ей настоятельно требовалось услышать его голос, ощутить хотя бы на расстоянии его заботу и любовь. Длинные гудки в трубке возвестили, что его нет на месте, а Сэм, ненавидящий бездушную технику, принципиально не завел себе автоответчика. Разочарованная Фрэнсис набрала свой домашний номер. Вдруг он заглянул к ней покормить собак, но после щелчка она услышала собственный голос и просьбу оставить сообщение. Сообщение Фрэнсис предпочла не оставлять.
Она уже собралась отключить телефон, как вдруг на светящемся экранчике возникло изображение крошечного конверта. Это означало, что для нее есть послание. Нажав нужную кнопку, она услышала записанный на пленку мужской голос:
— Фрэнсис, это Карл. Кое-чего я не мог рассказать вам в присутствии Тедди. Я думаю, что нам надо встретиться еще раз. У меня есть дневники Хоуп. Пожалуйста, приходите одна.
В трубке раздался треск, потом чей-то отдаленный кашель.
— Я звоню вам с уличного автомата. Буду ждать вас на лодке.
Фрэнсис прокрутила запись дважды, стараясь по интонации определить настроение Карла, но речь его была удивительно монотонной, а помехи на линии раздражали. В раздумье она подошла к окну и поглядела через лужайку на спрятанный за деревьями домик Тедди. Ей захотелось сейчас быть там, сидеть напротив бабушки со стаканом вина или водки с тоником, вдыхать аромат ее ментоловых сигарет и вести неторопливую беседу.
Почему она заодно с Тедди сомневается в результатах проделанной полицией работы? Почему она начала раскапывать и извлекать из потемок на свет ужасное прошлое Хоуп? Ей виделась некая связь между теми давними событиями и убийством, но связи пока не находилось, зато каждое новое открытие усугубляло ее отвращение к близким людям и вселенскую печаль.
Ничего из того, что удалось ей узнать, не указывало впрямую на убийцу. Вероятно, ей следовало бы, подобно своей тетушке, закрыть на все глаза, залепить уши воском и вернуться домой, к собакам, к Сэму, к прежнему укладу жизни. Что нового принесет ей поездка в Глочестер, в рыбацкий порт? Какие сведения Карл предпочел не разглашать в присутствии Тедди, единственного человека, кто верил в его невиновность с самого начала? И что это за дневники, обнаруженные Карлом?
