Иногда лорд-канцлера охватывало отчаяние — и он переставал надеяться, иногда жизнь возвращалась к нему и он с новым упорством начинал просить, добиваться и требовать у королевы. Хоть один взгляд. Хоть единственное свидание. Она была непреклонна. «Он жив, лорд Дар-Эсиль. Но я запрещаю Вам не то что вслух, про себя произносить его имя». И чем больше мерк в его памяти облик Сида, тем активнее работало воображение, подстегиваемое ночным кошмаром. Часами, уставившись в одну точку, за столом, усыпанным бумагами, времени на которые у лорд-канцлера теперь не было, он пытался представить: какие у Соля глаза, волосы, крылья, как ходит он, как летает, на кого он похож. Иногда перед его мысленным взором возникала фигура, напоминающая ту, которую он привык видеть в зеркале, только уменьшенная, с такими же светлыми волосами и молочно-белой радужкой глаз. Иногда глаза у мальчика были черные, а волосы светлые, только не тонкие и волнистые, как у Дар-Эсилей, а пышные, тяжелые, как у Солы. В плохие, ненастные дни вызываемый образ был смутным, угадывались лишь очертания и даже цвет крыльев нельзя было определить.
В эти мечты уходил лорд-канцлер все дальше, не замечая, что все чаще захаживает в его кабинет лорд Дар-Халем, что-то спрашивает, не получая ответа, укоризненно трясет головой, разбирает бумаги на столе на две стопки: одну — поменьше — оставляет лорд-канцлеру, другую — в два раза ее превосходящую — забирает с собой. Однажды, все-таки перебрав оставшиеся после визита Хетти бумаги, лорд-канцлер протянул руку за печатью. Печати не оказалось. Наверное, лорд Дар-Халем прихватил ее вместе с бумагами. Прежде это вызвало бы бурю, но теперь лорд-канцлер не почувствовал ничего, кроме облегчения. Если у Хетти нет более серьезных дел, он может заняться государственными. Для лорда Дар-Эсиля же государственные дела стали лишь способом скоротать время до ночной встречи.
В ночи, когда навязчивый сон давал ему передышку, приходила Койя. Она не во сне приходила, но и не в реальности. В дремотном полузабытье, сковывавшем руки и ноги, позволявшем лишь наблюдать, как женская фигура в алом бархате, на котором — все время в разных местах — темнело расплывшееся пятно, входила через окно, усаживалась грациозно на подоконник, болтая ногами. Спрашивала: «Как Вы поживаете, мой лорд-канцлер?» Не дожидаясь ответа, начинала весело щебетать про Умбрен, про детей леди Мейры и Китти, про то, как пару заблудившихся в горах тейо съел волк-оборотень. Корво старался не слушать, боялся узнать какой-то секрет и выболтать потом королеве. Койя сердилась, топала ножкой, обещала, что не придет теперь вовсе, если он будет таким букой. И исчезала с рассветным туманом, уступая место «Соль. Я назвала его Солем». Покой наступил только во время альцедо, когда Хетти, удивляя себя и лорд-канцлера, не пропуская ни дня, вычесывал его щеткой и не жалел обезболивающих. Лорд-канцлер ненавидел этот покой.
2 мая 1505 года со дня пришествия королевы Лулуллы Уе^^и Рл^-Уллгм
На том, чтобы вириды сменили ярко-зеленые облачения на черные аккалабатские орады, настоял Хетти. Он видеть не мог этих болотных лягушек — так объяснил лорд-канцлеру. И с таким условием согласился сопровождать нежеланных союзников в дариат Кауда — за обещанной и заслуженной ими наградой.
Они прилетели всем скопом, счастливые размахом своих новых владений и робкие от того, что ожидали подвоха. Не дождавшись, дали сигнал и потянулись телеги с их женами и маленькими детьми в сопровождении тейо и слуг-итано. Крестьян взять с собою было не разрешено (в дариате Кауда и так имелось кому обрабатывать землю), а мастеров в Виридисе не водилось. Жены и дети виридов глазели из-под приспущенных боковин на зеленеющие луга, уходящие за горизонт, на плодородные, только что поднятые весенними работами пашни, на богатые поселения, громко радовались, но песни пели тягучие, южные — о юном тейо, утопившемся от любви к благородной деле, о матери, у которой шестеро сыновей погибли на поле брани, об ураганном ветре, сбросившем с крепостной стены молодую вдову (у Хетти аж мороз пробирал по коже: он не понимал, как можно при детях петь про такую тоску зеленую).
В какой-то момент у Хетти возникло опасение, не начнутся ли ссоры между виридами при распределении дариатов. Он не успел подумать, как это сделать — все-таки Хетти был не Дар- Эсиль. На его счастье, выяснилось, что вириды крепко верят в судьбу, и дело было решено жребием. Невезучие легко покорились и отправились мерзнуть в Умбрен. Тех, кого жребий полюбил больше, Хетти распихал по северным дариатам Кауды (южные, как и предполагалось, отошли королеве). Теперь ему оставалось самолично проследить за освоением главной цитадели дариата Кауда — замка, принадлежавшего лорду Рейвену.
Хетти прибыл туда на рассвете серого дня, после дождя, лившего четверо суток. До альцедо ему оставалось меньше недели, поэтому он решил не рисковать и поехал верхом. Лошадь, норовистая каурая, была из последних его приобретений (он не мог удержаться и сразу после разгрома кимнов, вернувшись в столицу, заполнил конюшню лучшими скакунами, как будто Сидана была с ним и могла это оценить). По договоренности, он должен был встретить виридского дара, вытянувшего из шапки судьбы самый лакомый кусок, на поляне у реки, за которой начинался отлогий подъем к замку Рейвена. Там на поляне виридам следовало стоять лагерем и дожидаться его приезда, а без него в замок — ни-ни. Почему Хетти так строго требовал выполнения этих условий, он сам бы сказать не мог. Но согласились — и ладно. В гости к Элле, когда она была жива, Хетти так и не попал, местность была незнакомой, ехать пришлось сквозь туман. Копыта чавкали по размытой дороге, лесное зверье все куда-то попряталось от несколько суток непрерывно хлеставшего ливня и вылезать не спешило. В общем, тишина и непроглядность были пугающие, нарушаемые только вялым чпок-чпок от лошадиных подков. В голову Хетти полезли невеселые мысли: к сестре родной не удосужился заглянуть, а вот теперь еду ввести чужаков в ее замок. скотина! Бессильный, ни на что не сгодившийся своим сестрам маленький братец! Лорд Дар-Халем — спаситель Аккалабата, любимый вельможа своей королевы, главнокомандующий, перед которым склонили головы даже старейшие дары! Бессмысленная скотина. Подонок. Мразь. Последние слова Хетти с чувством произнес вслух. И тут же услышал голоса чуть вдали, за деревьями. Там тоже хлюпали конские копыта — не одной, нескольких лошадей — и раздавались команды. Недовольный голос кричал:
- Оули, прижми внутреннюю ногу! Внешней ногой посылай! Внешней! И детский ему отвечал, чуть не со слезами в голосе:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
