в этот день!
— А я помню, как дадут нам в детском доме новые учебники, так я оторваться от них не могу. Все странички перелистаю, все книжки в новую бумагу оберну, надпишу, — счастливо улыбается Валя.
— А потом, а потом! — вскакивает Лида. — Когда ещё только подходишь к школе, все кричат: «Здравствуй, Лида! Зорина, здравствуй!» А в классе уже учитель…
— Нет, сначала мы приходим, а потом учитель, и мы прямо сразу, все хором: «Здравствуйте!» — Нюра протягивает вперёд руки, как будто держится за парту.
— Здравствуйте, Сергей Николаевич! — повторяют хором девочки и вдруг смолкают… Снова усаживаются на пень и долго сидят, тесно прижавшись друг к дружке.
— Разве без школы можно жить? — грустно спрашивает Лида.
Нюра покусывает стебелёк и щурится от солнца. Глаза у неё светлые и зелёные, как трава; щёки обветрились, кожа на руках погрубела, но выражение лица стало мягче, спокойнее. Многое изменилось в Нюре за эти трудные дни.
В ней появилась нежная заботливость по отношению к подругам. Ей всегда кажется, что она крепче и сильнее их.
— Валя, надень мои тапочки! У тебя ноги посинели… Давай, Лида, я тебе платок повяжу, — беспокоится она утром, когда они гонят коров.
— Ладно тебе, Синичка! — обнимают её подруги. — Что мы, какие-нибудь особенные, что ли?
Девочки крепко сдружились и полюбили друг друга.
— Мы как сёстры, — часто говорит Валя. — У нас даже все мысли одинаковые.
Сидя втроём на поляне, они без конца говорят о школе, о родителях, вспоминают всякие мелочи из своей прежней жизни и рассказывают их друг другу, как что-то очень важное и значительное.
— Один раз моя мама пироги с калиной испекла, — говорит Лида, срывая ветку калины. — И вот к нам гости пришли. И так весело было! И все спрашивали: «Что это за пироги, что это за пироги?» А моя мама… — Голос у Лиды начинает вздрагивать, с чёрных ресниц спрыгивают капельки слёз. — А моя мама говорит: «Это… с калиной… пироги…»
У Нюры быстро краснеет нос, дрожит подбородок.
Валя, улыбаясь, качает головой:
— А вот у нас в детском доме осенью… Ну вообще… в это время много именинников. И тогда тоже пироги пекут и всем подарки делают. А наша тётя Аня всегда знает, что кому хочется. И как это она всегда знает?
— Вот правда, как она знает? — удивляются подруги.
— А мой папа, наверно, на войну ушёл, а мама одна осталась, — говорит вдруг Нюра.
— Конечно! Все папы сейчас на войне! Разве кто-нибудь будет сидеть дома! Может, даже моя мама пошла! — с гордостью говорит Лида.
Нюра придвигается ближе к подругам и шепчет, зажимая ладонью рот:
— А фашистам вчера опять жару дали! Целый эшелон взорвался на Жуковке. Помните, ночью грохот был? Это партизаны взорвали! Мне Маруська сказала.
— Да что ты!
Девочки радостно смеются.
— Фашисты всех вешают да убивают, а их никто не боится, — презрительно говорит Валя.
— Наши ребята их тоже нисколечко не боятся! Мне Коля Одинцов говорил, что они с Трубачёвым даже ни капельки не струсили, когда на дороге бой начался, — зашептала опять Нюра. — Наши ребята могли бы их сами побить, если бы у них ружья были!
— Очень просто! Мы бы всем отрядом как двинули на них! — разгорелась Лида.
— Глупости это, — хмурится Валя. — Зря болтаете только.
Она обрывает с ромашки белые лепестки и гадает вслух:
— Будем в школе — не будем в школе, будем — не будем…
Девочки внимательно смотрят, как падают на её колени лепестки.
Солнце начинает сильно припекать. Коровы перестают жевать траву и утыкаются мордами в кусты. Полдень.
Из леса доносится хруст валежника и шорох листьев. Девочки вскакивают:
— Тётя Оксана!
Лида радостно бежит навстречу. Нюра сгоняет застоявшихся коров.
Оксана не спеша выходит из-за кустов и, потряхивая подойником, улыбается:
— Что, доченьки, заждались меня?
— Нет, нет! Что вы, тётя Оксана! Мы хоть целый день ждали бы!
Тётя Оксана — близкий и родной человек. Девочки уже давно знают, что она сестра их учителя. У неё такие же глаза, как у Сергея Николаевича, такие же скупые, неторопливые движения и ласковая улыбка. И пока Оксана доит коров, девочки, присев на корточки, торопливо рассказывают ей все новости.
Оксана слушает, кивает головой. Молоко длинными белыми струйками стекает в подойник.
— Не приходил больше командир ваш, золотистый-золотой? — с улыбкой спрашивает Оксана.
— Трубачёв? Нет, не приходил. Но он обязательно, обязательно придёт! Он никогда нас не оставит, ведь мы из его отряда!
Иногда, прощаясь, Оксана тихо говорит:
— Скажите Ульяне — ночью приду.
Девочки радуются и, притаившись, долго не спят в эту ночь. Ждут…
Стук у Оксаны тихий, неторопливый, как дождь по стеклу. И сама Оксана спокойная, неторопливая. Войдёт в хату, присядет к столу, пошепчется с Миронихой, вытащит из-за пазухи какие-то бумажки, разложит их перед собой. Мирониха поднимет на припечке под золой кирпич, подаст ей круглую печатку. Оксана подует на печатку, приложит её к каждой бумажке, поглядит на свет… Закончив свои дела с Миронихой, она заплетёт на ночь свои гладкие волосы, неторопливо сбросит кофту, останется в широкой деревенской юбке и, задув коптилку, большая, тёплая и уютная, ляжет на подстилку из сена, рядом с девочками. В сумраке мягкие руки её с материнской лаской обнимут всех троих сразу.
