подошв ступней, вдоль вожделенных икр и достиг губами лона.
Очнулся он сидя по пояс в ручье. Тело всё ещё горело от возбуждения, хоть продолжать секс и было бы физически больно. Алиса, уже одетая, складывала успевшее высохнуть на камнях бельё в корзину.
— Ты едва в обморок не упал. Пришлось окунуть тебя пару раз, — пояснила амазонка.
На её шее затягивались путём регенерации многочисленные следы губ Эспена.
— Признаюсь, у меня ещё ни с кем такого не было, — чисто по-женски улыбнулась она. — Если у тебя снова когда-нибудь будет жена, то я ей завидую.
— А… да… — вяло кивнул Эспен и, сложив руки лодочкой, набрал немного воды, вылив её себе на голову.
— Твои вещи я сложила просушиться. Вы ведь будете ночевать здесь? — спросила напоследок Алиса.
— Только старик, вернёмся поздно.
— Хорошо, тогда я постелю вам на всякий. И да… приходи поужинать, а то малёк ваш всё никак с охоты не вернётся.
— Да… сейчас…
Эспен всё никак не мог понять: что он сейчас чувствовал? Алису он воспринимал исключительно как другого адепта, но… Почему-то из всех знакомых, именно её он больше всего… понимал.
Неужели, он наконец-то нашёл ровесницу? Неужели, как и говорил Гарольд, ему открылось доселе не испытываемое чувство?
* * *
Когда он только-только поселился в Малых Дубках, ему очень трудно было понять: почему люди так пекутся о стариках? Ведь у животных всё было иначе!
Паразиты откладывали свои яйца в безопасном месте и на этом забота о потомстве заканчивалась, а потому, ни матери, ни отца у Эспена не было. Но даже глядя на стаи волков или шакалов, он приходил к выводу, что возраст среди животных не значит ничего.
Есть всего два состояния: полезный и бесполезный. Старые самцы воспринимались как конкуренты. Их убивали, либо прогоняли более молодые особи, а вот старые самки и вовсе воспринимались как обуза: они не давали потомства, не могли его даже кормить и драться за них никто не спешил.
Неважно сколько тебе было лет, существовали лишь общие, довольно узкие диапазоны. Ты либо ещё щенок, о котором только заботятся, либо взрослый волк, который сам должен заботиться о благополучии стаи. Если ты не подпадал под эти категории, то оставалось надеяться только на удачу и собственное немощное тело.
Но у двуногих всё было иначе. Молодые ребята, которые в два счёта могли бы одолеть старого мужа, тем не менее, слушались его и делали всё, что он им прикажет.
И Эспен, несмотря на некоторое непонимание, принял эти правила. Ярон был его тестем, а также «вожаком» их «стаи», который вёл её к процветанию. Молодые волки как Вульф, Бьорн, Лейф и сам Эспен прокладывали этот самый путь, но в отличии от диких зверей, их «стая» не оставляла стариков позади.
Сейчас же, Эспен понял какого это, общаться с ровесниками. Да, его суммарный возраст всё ещё оставался двенадцать лет, что делало его, скорее, ровесником Моди, но из-за животной природы, сознание героя давно было на уровне взрослого человека.
Энас был слишком юн по сравнению с ним, Гарольд и Бессмертыч наоборот — слишком стары, а вот Алиса… Их жизненный опыт был похож, да и психологический возраст колебался в одном диапазоне.
Его срок жизни давно перевалил за допустимый для простого паразита, но Эспена всё ещё было сложно назвать человеком. Цели изменились. Раньше он должен был вылупиться, оплодотворить самку и стать чьим-нибудь обедом, но сейчас…
Всё стало слишком сложным, но одновременно и более привычным для мозга червяка. Он бы ни за что не хотел вернуться к прежней жизни, несмотря на все страдания, что он перенёс в теле двуногого.
Наверно, именно это люди и называли «жизненным опытом» и именно в этот день, Эспен в полной мере осознал, что это такое.
Целых два чувства стали ясны за минувшие сутки… Неплохо!
Глава 19. Жнец Таверн
Ополоснувшись в ручье, Эспен вернулся в шатёр, ощутив холодок тени, после нескольких часов под палящим Кустосом. В дальнем углу оловянными солдатиками игрался мальчик, воображая битвы между адептами, каждая из которых была достойна отдельной легенды и парочки песен бардов.
Глядя на то, как Моди несуразно произносит названия техник, которые, по видимому, знала сама Алиса, а также добавляя нелепые атаки от себя, как например, «Топот Ужасного Гуся» или «Клич Воинственной Мандрагоры», паразит невольно улыбнулся.
Чёрт его знает из-за чего. Ни то из-за самой игры, ни то из-за своей детской наивности, не знавший лишений и смерти пацанёнок вызывал у Эспена приятные воспоминания о детворе из Малых Дубков, которая всякий раз пыталась повиснуть у него на шее, да задать сотню-другую вопросов по поводу его аметистовых глаз.
Если бы не культ Аммаста, все они бы уже выросли достойными мужами и, наверно, имели бы своих детей…
— Держи, я покидала в кашу мяса, чтобы посытнее была, — произнесла Алиса, протягивая медную миску.
— Благодарю, — ответил Эспен.
Гарольд дремал на левом боку в двух шагах от котелка, подложив под голову мешок со своими травами и снадобьями. В самом другом углу палатки, в кромешной тьме сидел бессмертный кочевник.
Лишь пробыв некоторое время в его компании, Алиса заметила странность: кочевник, мало того, что выглядел оборванцем на фоне остальных, так ещё и не моргал, а грудь его не вздымалась, поскольку потребности в воздухе бессмертный также не испытывал.
— Не хочешь поужинать, воин? — спросила амазонка.
— Прости, я не голоден.
«Он «ничтожество»? Почему я не чувствую его присутствия через Тельмус? Нет, он бы тогда не смог столько здесь находится.
Неужто этот адепт пришёл из-за средней стены? Я слышала, что тамошние обитатели невероятно сильны в сравнении с нами и потому, они могут запросто исчезнуть не только из энергетического, но и обычного поля зрения», — задумалась Алиса.
Взяв еду, Эспен подошёл к кочевнику и присел рядом.
— За что ты сражаешься с Аммастом? — спросил он с ходу.
— Ты и сам догадываешься, — хмыкнул Бессмертыч.
— Позволь хотя бы имя узнать твоё, а то «Бессмертыч» звучит несерьёзно.
— Меня устраивает… — ответил кирениец. — Я потерял право носить своё имя. Я не защитил свой аул и сам стал неумирающей куклой Шайтана.
— Так вот, как вы называете Аммаста… Хм, забавно звучит, — пожал плечами Эспен и взял в рот ложку каши. — Слушай, не то, чтобы я искал выгоды из нашего с тобой знакомства…
— Мне восемь тысяч лет… или девять, точно не помню. Говори напрямую, — перебил кочевник.
— У меня есть свиток с вашей техникой, — Эспен сунул руку в короб
