class="p1">— Тогда почему ты сразу же завопил благим матом? — поинтересовался Пэт. — До сих пор твой крик в ушах стоит: «Какого дьявола! Что за идиотские шутки! Сейчас же достаньте меня отсюда, или я откажусь играть в этом фильме!» Ты ругался и орал как бесноватый, пытаясь выкарабкаться из ямы, но всякий раз почти на самом верху срывался и сползал обратно, при этом корча такие зверские рожи — упаси господь! Потом ты начал рыдать — и все это время четыре камеры непрерывно вели съемку. Где-то минут через двадцать ты сдался и просто лежал на дне воронки, пыхтя и отдуваясь. Билл отснял сотню футов пленки и только после этого разрешил двум рабочим вытащить тебя из ямы…
В этот момент к участку подъехал автомобиль капитана полиции. Вскоре и сам он появился в дверном проеме на фоне светлеющего утреннего неба:
— Что тут у вас, сержант? Пьянчугу задержали?
Сержант Гаспар подошел к «обезьяннику», отомкнул замок и жестом предложил Пэту выйти. Пэт заморгал на свет, а затем повернулся к Филу Македону и погрозил ему пальцем.
— Теперь убедился, что я и вправду тебя знаю? — сказал он. — Билл Коркер смонтировал отснятый материал и присобачил к нему титры, изобразив тебя бесстрашным солдатом, который только что потерял лучшего друга и хочет вылезти из воронки, чтобы отомстить врагам за его смерть, но вокруг продолжают рваться снаряды, и взрывы снова и снова сбрасывают тебя вниз.
— Что он такое несет? — спросил капитан.
— Я всего-навсего пытаюсь доказать, что давно знаком с этим типом, — заявил Пэт. — Билл считал самым эффектным моментом во всей картине тот, когда ты вопил из ямы: «Я уже сломал один ноготь, помогите!» А в титрах появилось: «Я отправлю в ад кучу фрицев чистить твои ботинки!»
— Здесь у вас написано: «Авария и пьяная потасовка», — сказал капитан, сверившись с журналом. — Отвезем их в больницу и протестируем на алкоголь.
— Секундочку, — сказал актер с профессиональной улыбкой. — Меня зовут Фил Македон.
Капитан был очень молод для своей должности, заполучив ее по протекции. Он смутно помнил имя и лицо, но был не слишком впечатлен — в Голливуде полным-полно всяких «бывших».
Все четверо направились к стоявшему у входа полицейскому фургону.
…По результатам теста Македон был задержан в участке до внесения залога его друзьями, а Пэта Хобби отпустили на все четыре стороны, однако его машина после аварии была не на ходу, и сержант Гаспар вызвался отвезти его домой.
— Где вы живете? — спросил он, трогаясь с места.
— Сегодня — нигде, — сказал Пэт. — Потому и раскатывал ночью по городу. Когда проснется один мой приятель, я одолжу у него пару баксов и сниму номер в отеле.
— Зачем ждать? — сказал сержант Гаспар. — У меня как раз лежит без дела пара баксов.
Проезжая мимо величественных особняков Беверли-Хиллз, Пэт приветственно помахал им рукой.
— А ведь когда-то, — сказал он, — я мог запросто входить в эти самые дома в любое время суток, даже воскресным утром…
— Скажите, это правда — то, что вы рассказывали в участке? — спросил Гаспар. — Как его спихнули в яму, ну и так далее.
— Чистая правда, — сказал Пэт. — Зря он задавался и воротил от меня нос. По сути, он такой же обломок прошлого, как и я.
Не вырубишь топором[164]
I
Смуглый мужчина с шустрыми глазами — двигавшимися так, словно они были закреплены внутри его головы на резинках, — откликался на обращение «Дик Дейл». Его очкастый долговязый собеседник, похожий на верблюда без горба — хотя горб смотрелся бы здесь вполне гармонично, — звался Э. Брансуик-Хадсоном. Местом действия был помост для чистки обуви — несущественный винтик в гигантском механизме киностудии. Эту сценку мы наблюдаем вечно красными глазами Пэта Хобби, который занимал стул по соседству с режиссером Дейлом.
Помост располагался под открытым небом, напротив входа в студийную столовую. Голос Брансуик-Хадсона дрожал от гнева, однако разговор он вел на полутонах, стараясь не привлекать внимания проходящих.
— Я вообще не понимаю, что такой серьезный писатель, как я, делает в таком месте! — сказал он желчно.
Пэт Хобби, будучи ветераном кинобизнеса, мог бы ответить на этот вопрос, однако он не был знаком с участниками диалога.
— В нашем деле есть свои нюансы, — сказал Дик Дейл и обратился к чистильщику: — Смажь вон тем кремом!
— Нюансы?! — возвысил голос писатель. — Правильнее назвать это свинством! Вопреки голосу разума и своим замыслам я пишу буквально под вашу диктовку, а теперь меня увольняют под предлогом, что я, видите ли, с вами «не сработался»!
— Вполне вежливая формулировка, — сказал Дик Дейл. — Или вы хотите, чтобы я отправил вас в нокдаун?
Брансуик-Хадсон снял очки.
— А ну, попробуй! — предложил он. — Во мне сто шестьдесят два фунта и ни единой унции плоти… — На этом смелом утверждении он запнулся. — То есть ни единой унции жира.
— Да плевать я хотел на все ваши унции! — сказал Дик Дейл презрительно. — Не собираюсь я с вами боксировать — мне фильм делать надо. А вы отправляйтесь к себе на восток, сочиняйте новые книги и забудьте эту историю. — Он быстро взглянул на Пэта Хобби и улыбнулся: мол, уж он-то понимает такие вещи, как понял бы любой другой человек, кроме Э. Брансуик-Хадсона. — Мне и трех недель не хватит, чтобы объяснить вам, как делается кино.
Хадсон водрузил очки обратно на нос.
— Я напишу новую книгу, — пообещал он, — и сделаю вас посмешищем всей страны.
Засим он удалился — потерянный, подавленный и посрамленный. Спустя минуту Пэт вслух прокомментировал увиденное:
— У этих литераторов никогда не бывает толковых идей. Не припомню случая, чтобы кто-нибудь из них выдал что-нибудь стоящее, а я уже двадцать лет в этом бизнесе, на сценариях и рекламе.
— А сейчас вы в работе? — спросил Дейл.
Пэт слегка замешкался с ответом:
— Только что закончил проект.
Это «только что» было пять месяцев назад.
— Какие фильмы вы делали? — спросил Дэйл.
— Все и не упомнишь — я в титрах с двадцатого.
— Зайдем ко мне в офис, — предложил Дик Дейл. — Есть интересный разговор — теперь, когда этот ублюдок свалил обратно на свою новоанглийскую ферму. Не понимаю, зачем нужны эти новоанглийские фермы, когда на западе полно еще не освоенной земли?
Пэт бросил свой предпоследний десятицентовик чистильщику и слез со стула.
II
Теперь мы наблюдаем разговор по существу.
— Проблема в том, что этот композитор Реджинальд Де Ковен[165] — личность совершенно бесцветная, — говорил Дик Дейл. — Он не был глухим, как Бетховен,
