правда ведь?
– Тут вот какая чертовщина выходит. Я не уверен в том, что ревность – это правильное слово, – сказал Д. У., остановившийся, чтобы бросить косой взгляд на Софию и Эмилио, игравших в домик с Аскамой возле хампийи. Снова повернувшись к Энн, он криво и коротко ухмыльнулся, а потом посмотрел, щурясь, на запад, через реку. – Это как смотреть на матч какого-нибудь Нотр-Дам с командой Техасского университета в Хлопковой чаше. Я просто не знаю, на что надеяться.
Энн многозначительно рассмеялась и припала головой к его плечу.
– Ой, Д. У., обожаю вас. В самом деле. И, конечно же, в сердце своем всегда питала слабость к парням в мундире.
Калитка открылась, и, улыбнувшись, он вошел в нее.
– И вы тоже?
– Морская пехота ищет хороших парней, – напомнила ему Энн старый лозунг вербовщиков, когда они повернули на юг.
– Ну и я тоже. – Глаза его, в общем и целом, глядели прямо перед собой, и он пропел: – Но было то давным-давно и далеко-далёко.
– Именно. – Энн улыбнулась. – Мой дорогой, ближайшая келья находится в четырех с третью световых годах отсюда. София это знает. Я тоже. Марк…
– Он мой духовник.
– Джимми и Джордж не имеют ни малейшего представления, однако им это абсолютно без разницы, – сказала Энн. – Остается только Эмилио.
Д. У. медленно опустился на колени и жестом велел, чтобы Энн оставалась на месте. Осторожным движением он занес руку над грудкой пыльных сиреневых листьев и на несколько секунд задержал ее в этом положении. А затем резким движением накрыл ладонью маленькую двуногую змеешейку, практически незаметно прокладывавшую себе путь в чью-то норку в надежде на перекус. Поднявшись на ноги, он передал тварюшку Энн.
– Какая милашка! А видите у этой пару рудиментарных передних лапок, – восторженно воскликнула та, показывая ему. – Я никогда не замечаю ничего похожего. Какой вы зоркий!
– О, человек, выросший в таких условиях, как я, мэм, хочет он того или не хочет, но будет разбираться в камуфляже.
– Нисколько не сомневаюсь, – проговорила она, аккуратно опуская животинку возле норки, после чего они продолжили путь. – Эмилио в вас души не чает, Д. У. Да что говорить. Возможно, голова его полна неведомым мачистским вздором, который ему следует переосмыслить, однако он способен изменить свою позицию.
– Блин, я это знаю, – отозвался Д. У. – И не стыжусь себя, такого, каков я есть. Но если бы подростком он знал, что я представляю собой на самом деле, то и на милю бы не подошел ко мне. И если за все годы нашего знакомства он так и не понял этого, то зачем рассказывать ему?
– Чтобы сложить с себя бремя. Чтобы он принял вас целиком. – Он улыбнулся, не глядя на Энн и обхватил ее за плечи. – Не думаете ли вы, что он станет хуже относиться к вам?
– Ну да, вот. В этом и вся проблема, Энн. Я боюсь, что он станет еще больше ценить меня. То есть я опасаюсь того, что вся тема в какой-то мере отвлечет его, а я не хочу в данный момент занимать его пустяками. Конечно, он все продумает и поймет, что я всегда был с ним честен…
– Так сказать.
Д. У. рассмеялся:
– Дело не в словах.
Остановившись, он выковырял ногой камешек из земли.
– Не то чтобы я когда-то лгал ему. Я никогда не спрашивал его о том, блюдет ли он себя, и его так же не интересовало, блюду я себя или нет. Ближе всего к этой теме мы подошли много лет назад, когда он спросил меня о другом парне. И я сказал ему тогда, что не все мы воздерживаемся от одного и того же.
– И как он отреагировал? – с улыбкой спросила Энн.
– Понял как надо. – Д. У. посмотрел на юг, на горы. Где-то там, по ту сторону хребта, осталась могила Алана Пейса. – Вот что, Энн. Сейчас все в порядке. И мне от Эмилио ничего не надо. А что творилось у меня в голове годы назад, исключительно мое дело. Вопрос истории.
Оспорить эти слова она не могла. Должно быть, Энн и сама произнесла бы их, окажись она на его месте.
– Ну ладно, ладно. Намек понят.
– Я воспринимаю эту мысль, Энн, конечно же, понимаю, в других обстоятельствах, вы могли бы оказаться правой. Но здесь и сейчас… – Наклонившись, Д. У. подобрал выковырянный камешек и швырнул его через ущелье, точно и умело поведя плечами. Камень немного не долетел до противоположного края и, гремя, скатился к реке. – Меня интересует общая картина. Вам, как и мне, понятно, что все в нашей миссии складывалось едва ли не самым чудесным образом. Причем именно благодаря Эмилио. Я не хочу мутить воду! Я не хочу, чтобы он начал думать обо мне. Или о Мендес, если на то пошло. Я не собираюсь вмешиваться в их совместную работу, поскольку они прекрасно справляются с делом. У них там уже целая наука. Точнее говоря, дохнуть боюсь.
В наступившей тишине Энн села на край карниза, спустив вниз ноги. Постояв немного, Д. У., явно не доверявший прочности камня, присоединился к ней и занялся швырянием камней в пустоту.
– Д. У., я не спорю с вами, но хочу только спросить, хорошо? – Он кивнул, так что она продолжила: – Предположим, что Век Чудес для нас еще не закончился, хорошо? Разговора ради? Кроме того, мы сходимся в том, что Эмилио – человек очень и очень необычный. Но ведь и София тоже, так?
– Не спорю.
– Так вот, мне кажется, что любовь, половая и семейная жизнь освящены весьма могущественной теологией. И еще, помнится мне, некая чрезвычайно авторитетная персона однажды сказала, что «нехорошо человеку быть одному»[75]. А Рим с его кельями находится очень далеко отсюда, – слукавила Энн. – Нас не было дома почти два десятилетия. Быть может, священникам уже разрешили жениться! A в таком случае я никак не могу понять, какой ущерб может Эмилио нанести Богу своей любовью к Софии.
– Энни, вы ступаете на истоптанную всеми тропу. – Д. У. запустил руку за спину и подобрал новую горсть камешков. Гримаса боли на миг исказила его лицо, однако Энн поняла гримасу как реакцию на выбранную ею тему. – Фигня какая, не знаю я. Быть может, для Господа в этом нет никакой разницы. Возможно, они будут счастливы, нарожают кучу детишек, и Он будет всех их любить…
Какое-то время они посидели, прислушиваясь к плеску воды и разглядывая западную часть небосвода, на которой уже пылали краски первого заката. Д. У. явно что-то обдумывал, и Энн ждала, пока он снова заговорит.
– Не будем торопиться, вопрос совсем не прост. Однако, Энн, – проговорил он негромко, – мне кажется, что святость, подобно гениальности, коренится во вдохновенной настойчивости. В осознанном желании единственной цели. И эту настойчивость и упорство я вижу в Эмилио.
– Д. У., вы серьезно? – широко открыв глаза спросила Энн. – Вы считаете Эмилио св…
– Я этого не сказал! Я рассуждаю в общем. Но мы с Марком пока что помалкивали об этом, и да, я вижу в нем потенциал и по должности обязан защитить его, Энн. – Помолчав мгновение, он признался: – Возможно, мне не следовало бы говорить об этом, но на самом деле я помянул это самое слово на «с» в одном из отправленных в Рим отчетов. Я написал им, что мы, в его лице, возможно, располагаем подлинным и масштабным мистиком… «обрученным с Богом и в некоторые моменты полностью пребывающим в Его любви», – так я выразился тогда.
Отбросив последние остававшиеся у него камни, он стряхнул грязь с ладоней и чуть наклонился вперед, наблюдая за тем, как, постукивая, они перескакивают вниз. Опершись локтями в колени, он спустил крупные ладони вниз между ног.
– И вот возникает новая проблема управления: как мне дальше руководить нашей экспедицией, – проговорил он по прошествии какого-то времени. – И дома, в высшей школе имени знаменитого отца нашего, не имеют о ней никакого представления.
Энн поняла, что ей совершенно нечего сказать на это. И потому уставилась на облака, собиравшиеся на западном горизонте стеной, подобной взбитым сливкам с прослойками клубники, малины, черники и манго. Она никогда не уставала созерцать игру красок на здешнем небе.
– Кстати о Мендес, Энн, – задумчивым тоном продолжил Д. У. – Я очень беспокоюсь за нее во всей этой истории. Эта девочка мне ужасно нравится, и я не хочу, чтобы ей было больно. Если
