— А ты видел, как пули от неё отлетали?
— Не от неё, а от клинков этих! По касательной шли. Так что не выдумывайте сказок! Но какова! Нет, вы видели?! Какова!
— Техники болтают, — вмешался Макги, — что она какие-то свои языческие ритуалы перед боем проводит, и оружие её заговорено островным шаманом. Потому, наверное, и пули не берут…
— И ты в это веришь? — хмыкнул Бойд.
— Да хрен знает, — с сомнением отозвался Макги, — но стали бы так просто болтать?
— Конечно! — Бойд хлопнул себя ладонью по колену. — Она — единственная в воздушной пехоте женщина, подполковник, не проиграла ни одного сражения, да ещё сама вон какая, ты посмотри на неё! Как тут сплетен не навертеть? А у них там, на островах, женщины наравне с мужчинами, девочки с трёх лет с оружием на «ты». Если б тебя так муштровать, тоже бы не хуже был, хоть и не такой фигуристый. Причём здесь какое-то шаманство, язычество, что там ещё? Бред это, выдуманный теми, кто сам в бою не ахти, и думает, что другим тоже не под силу!
— А я верю, — подал голос Вальдес.
— Да ты и в зубную фею веришь! — оскалился Бойд. — А вы, господин капитан, — неожиданно обратился он к Винтерсбладу, — вы-то хоть во всё это не верите?
— Нет, — равнодушно отозвался Блад, — но на её пути вставать бы не советовал.
***
Шли дни. «Заклинатель воронья» стал для 286-го полка домом. Бывало, они не сходили с цеппелина неделями (если не считать момент боя, когда им приходилось покидать свой дирижабль). Подполковника Тен направляли в самое пекло: туда, куда никто больше соваться не смел; туда, где без неё было не справиться; туда, где для победы требовалось её вмешательство.
Она оказалась права: в их первом бою погибло почти пятьдесят солдат, но в последующих потери были минимальны и не дотягивали даже до десятка. Тень придирчиво отбирала себе бойцов, особенно офицерский состав. Когда на смену погибшим присылали новых, она лично беседовала с каждым и кого-то могла отправить обратно.
— Он будет хорошим воином, — говорила Юна, — но сейчас, со мной, погибнет в первом же бою ни за что. Пусть дозреет.
Вообще, её чутьё относительно смерти вызывало любопытство, а у солдат, склонных к мистицизму — почтительный трепет. Кто-то рассказывал, что подполковник перед боем тет-а-тет беседует за закрытыми дверями своего кабинета с теми, кто завтра погибнет. Винтерсблад не верил: вызывала она к себе кого-то редко, далеко не перед каждой схваткой (покойный адъютант не в счёт: быть при командире — его работа), а потери всё-таки были всегда, пусть и небольшие. То, что она однажды вызвала к себе одного из ротных накануне его смерти — всего лишь совпадение. Хотя вид погибшего особо мнительных заставил поёжиться: молодой (не старше тридцати лет) мужчина в одно мгновение стал седым. Штык насквозь прошёл через его тело, пронзив грудь под ключицами и перебив позвоночник. Офицер умирал не дольше двух минут, но за это время его тёмно-каштановая шевелюра стала абсолютно белой.
— Мне кажется, он что-то видел, — задумчиво произнёс за ужином Вальдес, — там, на границе смерти. Что-то, недоступное глазам обычного человека. Оттого и поседел.
— Что он мог увидеть, не неси бредовщины! — поморщился Бойд. — Тебя на штык надень — думаешь, краше окажешься?
— А ещё — он будто всё заранее знал, — не унимался Вальдес, — как будто предчувствовал. Я слышал, как он перед боем сказал: «Жаль, не смогу похвастаться своими приключениями! Да и всё равно никто бы не поверил». О чём это, как думаешь?
— Ну не о посмертной же седине!
— А о чём тогда?
— Всё! — вмешалась в разговор со своего места Тень. — Имейте уважение к павшему, господа! Хватит теребить его душу нелепыми байками, дайте ей спокойно найти свою птицу! — Юна ссадила с плеча на стол сороку, сосредоточенно отковыривавшую клювом звёздочку с подполковничьего погона.
— Что это значит, сэр, — оживился Вальдес, — «найти свою птицу»?
Остальные солдаты прекратили тихие беседы и с любопытством повернули головы на командира. Сорока Точка похромала по центру стола, удерживая равновесие при помощи оттопыренного крыла и заглядывая единственным глазом в чужие тарелки: где что осталось повкуснее?
— Мой народ верит, что души людей создают боги, — начала Юна, — прячут их меж маховых птичьих перьев, и птицы — посланники между мирами — приносят их из мира богов в наш. А после смерти — уносят души обратно. Но не каждую, а только те, которые достаточно легки, чтобы подняться в облака, где их подхватит одна из птиц. Если душа тяжела, она не сможет воспарить на высоту птичьего полёта и на рассвете следующего дня упадёт обратно на землю — росой или инеем. И земля поглотит её.
— И что тогда станет с такой душой? — поинтересовался Вальдес.
— Ничего. Она перестанет существовать. А поднявшиеся в небо познают истинное счастье. А может быть, вернутся в этот мир вновь, если того захотят боги.
— Каково ж им, бедным, познав истинное счастье там, — Бойд возвёл взгляд на потолок, — брякнуться обратно, сюда, — он опустил глаза в кружку со своим чаем.
— Никто не помнит своих прошлых жизней, — спокойно ответила Тень, — и не знает, были ли они вообще. Но, как верит мой народ, — лучшие, мудрейшие из людей живут не первый свой круг. И каждый вернулся для определённой цели.
Точка остановилась у руки одного из солдат, требовательно клюнула его за палец и выжидательно склонила голову на бок. Но рядовой был так увлечён рассказом Тени, что не обратил на птицу внимания. Сорока потопталась рядом, воровато оглянулась и выдернула из пальцев солдата корочку хлеба, которой он собрал со дна миски подливку, но заслушался и не успел сунуть кусочек в рот. Издавая странное тихое кудахтанье, похожее на ехидное хихиканье, птица ускакала подальше от потерпевшего и нахохлилась над своей добычей, спрятавшись за чьей-то кружкой.
— А остальные? — поднял глаза от своей тарелки Винтерсблад. — У них тоже какая-то цель? Каждый должен сделать что-то великое — или как повезёт?
— Цинизм здесь лишний, господин капитан, — глаза подполковника улыбнулись. — Разумеется, по-настоящему великие дела даются не каждому. Но каждый может сделать такое дело для себя. Получить то, что необходимо для смерти.
— Например, штык в грудь?
— Нет, господин капитан, — мягко возразила Юна. — У
