— Значит, вы установили, что картина находится в галерее в Амстердаме. И сделали первоначальный запрос…
Постучав в дверь, Мириам приносит кофе. Пол ждет, пока она поставит чашки на стол, виновато качает головой, словно секретарша прервала их на самом интересном месте, беззвучно шевеля губами, изображает «спасибо», на что Мириам удивленно таращит глаза.
— Да, я написала им письмо. Как, по-вашему, сколько она стоит?
— Простите?
— Как, по-вашему, сколько она стоит?
Пол отрывает глаза от документов. Женщина сидит, свободно откинувшись на спинку кресла. У нее красивое, хорошо очерченное лицо, гладкая кожа без признаков старения. Но лицо какое-то безжизненное, будто она привыкла скрывать свои чувства. А возможно, все дело в ботоксе. Он украдкой смотрит на ее густые волосы. Вот Лив в два счета определила бы, натуральные они или нет.
— Потому что Кандинский стоит кучу денег. По крайней мере, так говорит мой муж.
— Несомненно, если удастся доказать, что картина принадлежит вам, — осторожно подбирая слова, отвечает Пол. — Однако мы забегам вперед. Давайте вернемся к вопросу собственности. У вас имеются какие-либо свидетельства о том, где была приобретена картина?
— Ну, мой дедушка дружил с Кандинским.
— Понятно. Но у вас есть какое-либо документальное подтверждение? — спрашивает Пол и, увидев озадаченное выражение ее лица, уточняет: — Фотографии? Письма? Упоминания о том, что они дружили?
— Ой, нет. Но дедушка часто об этом рассказывал.
— Он еще жив?
— Нет. Я уже говорила об этом в своем письме.
— Простите меня. А как звали вашего деда?
— Антон Перовский. — Она произносит фамилию по слогам, одновременно показывая на то место в его бумагах, где приводится фамилия Перовский.
— А остался ли кто-нибудь из членов семьи, который мог бы об этом знать?
— Нет.
— А картина уже где-нибудь выставлялась?
— Нет.
Пол с самого начала знал, что давать рекламу их агентства было большой ошибкой, поскольку это неизбежно привело бы к появлению сомнительных дел типа этого. Но Джейн настояла.
«Мы должны работать на опережение, — перейдя на лексикон из области менеджмента, заявила она. — Нам необходимо стабилизировать свое положение на рынке, упрочить репутацию. Мы должны занять все ниши этого рынка». Джейн составила список аналогичных агентств и предложила отправить туда Мириам под видом клиентки, чтобы узнать методы их работы. Пол сказал, что она сошла с ума, но Джейн упорно стояла на своем.
— Вы пробовали узнать историю картины? Например, в Google? Или в книгах по искусству?
— Нет. Полагаю, именно за это я и собираюсь вам платить. Вы ведь лучшие в этом бизнесе. Так? И именно вы нашли картину Лефевра. — Она выпрямляется в кресле, скрестив ноги, и бросает взгляд на часы. — Как долго обычно тянутся такие дела?
— Ну, это трудно сказать. Некоторые дела удается решить на редкость быстро, но только в том случае, если у нас имеются все необходимые документы и провенанс. Но некоторые тянутся годами. И вы, наверное, знаете, что само судебное разбирательство может обойтись очень недешево. Так что мой вам совет — все хорошенько обдумать.
— А вы работаете за комиссионные?
— Когда как. Хотя обычно мы берем небольшой процент от окончательной стоимости. И у нас есть штат специальных сотрудников.
Пол еще раз просматривает бумаги. Но там всего несколько фотографий картины и нотариально заверенный аффидевит[36] Антона Перовского о том, что Кандинский подарил ему картину в 1938 году. В 1941-м всю семью забрали прямо из дома, и больше они картины не видели. В деле имеется письмо правительства Германии о признании претензии, а также письмо из музея Рикс в Амстердаме, где говорится, что такой картины в экспозиции нет. Да, зацепиться особенно не за что.
Пол как раз взвешивает все за и против, когда клиентка подает голос:
— Я была еще в одной фирме. «Бригг и Состой», кажется. Они сказали, что возьмут на процент меньше, чем вы.
Рука Пола застывает на открытой папке.
— Я не понял?
— Комиссионные. Они сказали, что вернут картину и возьмут на процент меньше, чем вы.
С трудом взяв себя в руки, Пол говорит:
— Мисс Харкот, у нашей фирмы безупречная репутация. Если вы хотите использовать наш многолетний опыт, профессионализм и деловые контакты для того, чтобы мы попытались найти любимую картину вашей семьи, я, естественно, рассмотрю вашу просьбу и постараюсь сделать все от меня зависящее. Но я не собираюсь сидеть здесь и торговаться с вами.
— Ну, это же куча денег. Если Кандинский стоит миллионы, в моих интересах заключить сделку на более выгодных условиях.
Пол чувствует, как у него начинают играть желваки на подбородке.
— С учетом того, что еще восемнадцать месяцев назад вы и понятия не имели об этой картине, в случае если мы ее найдем, это так или иначе станет для вас выгодной сделкой.
— То есть тем самым вы хотите сказать, что не желаете обсуждать более… приемлемые условия оплаты? — тупо смотрит она на него.
Она сидит с абсолютно неподвижным лицом, но элегантно скрестив ноги в изящно болтающихся на пальцах босоножках. Женщина, явно привыкшая получать то, чего хочет, не вкладывая в это даже частицы души.
Пол кладет авторучку. Закрывает папку и придвигает ее к посетительнице.
— Мисс Харкот, было очень приятно с вами познакомиться. Но, думаю, мы закончили.
— Простите? — удивленно моргает она.
— Полагаю, нам больше нечего сказать друг другу.
Джейн входит в офис с коробкой рождественских шоколадок в руках и встает как вкопанная, услышав шум перебранки.
— Никогда еще не встречала такого грубияна, как вы, — шипит мисс Харкот, зажав под мышкой дорогую сумочку.
— Позвольте с вами не согласиться, — отвечает Пол, который выпроваживает дамочку из кабинета, одновременно пытаясь всучить ей папку с бумагами.
— Если вы считаете, что так можно вести дела, то вы еще глупее, чем я думала.
— Вот и договорились. Тогда вам нет нужды возлагать на меня эпохальные поиски вашей ненаглядной картины, — бесцветным голосом говорит Пол.
Он открывает дверь, и мисс Харкот, оставляя за собой шлейф дорогих духов и выкрикивая нечто невразумительное, выскакивает в приемную.
— Какого черта здесь происходит? — спрашивает Джейн, когда мимо нее на всех парах пролетает мисс Харкот.
— Лучше не начинай. Не надо. Договорились? — просит Пол и, захлопнув за собой дверь, садится за стол, а когда наконец поднимает голову, первое, что он видит, — это портрет «Девушки, которую ты покинул».
Он набирает ее номер, стоя на углу Гудж-стрит, рядом со станцией метро. Всю дорогу по Мэрилбоун-роуд он думал, что ей сказать, но, услышав ее голос, тут же обо всем забывает.
— Лив?
Она долго не отвечает, значит, прекрасно знает, кто звонит.
— Что тебе надо, Пол? — Голос у нее резкий, усталый. — Если ты о Софи…
— Нет, я звоню совсем по другому поводу… Просто… — Он хватается за голову и оглядывается на забитую транспортом улицу. — Просто хотел узнать… как ты там. Все ли у тебя в порядке.
В трубке снова длинная пауза.
— Ну, я все еще здесь.
— Я вот что подумал… Может, когда все кончится… мы сможем встретиться. — Он слышит свой голос, слегка дрожащий и неуверенный, и неожиданно понимает, что словами тут не поможешь. Не исправишь того, что он сделал, перевернув всю ее жизнь. Разве она это заслужила?
Поэтому ее ответ не стал для него неожиданностью.
— Извини, но сейчас я могу думать только о следующем судебном заседании. Все… слишком усложнилось. — И снова молчание.
Мимо с ревом пролетает автобус, и он прижимает трубку к уху, чтобы лучше слышать. Закрывает глаза. Она даже не делает попытки прервать затянувшуюся паузу.
— Ты куда-нибудь уезжаешь на Рождество?
— Нет.
«Потому что суд сожрал все мои деньги, — словно слышит он безмолвный ответ. — Потому что ты так со мной поступил».
— Я тоже. Собираюсь сходить к Грегу. Но это…
— Как ты уже однажды мне сообщил, Пол, мы даже не имеем права разговаривать друг с другом.
— Ну хорошо. Ладно, я рад, что ты в порядке. Думаю, это все, что я хотел тебе сказать.
— У меня все отлично.
На сей раз тишина становится просто невыносимой.
— Тогда до свидания.
— До свидания, Пол. — И она вешает трубку.
Пол стоит на Тоттенхэм-корт-роуд, бессильно опустив руку с мобильником, а в ушах у него звучат рождественские хоралы. Затем он решительно засовывает телефон в карман и медленно бредет обратно к своему офису.
28
— Итак, здесь кухня. Как вы уже могли заметить, отсюда открывается потрясающий вид на Темзу и на весь город. Справа вы увидите Тауэрский мост, а внизу — Лондонский глаз. А в солнечные дни стоит нажать на кнопку — правильно, миссис Халстон? — и крыша открывается.
