Мы продолжали идти. Я не хотел поддерживать этот разговор. Но понимал, что таких отношений не должно быть, тем более на войне.
К бою все было готово. После мощного короткого огневого налета подразделения нашего 101-го и соседа справа – 102-го гвардейского стрелкового полка перешли в наступление. Противник, видно, не ожидая таких действий, побежал, стараясь выскользнуть из кольца окружения. Преследуя отходящих немцев, мы соединились с частями 32-го гвардейского стрелкового корпуса 5-й ударной армии. В районе Ной-Блейм, Кубрюккен, Форштадт, Безымянный остров на реке Одер и мукомольный завод попала в окружение значительная вражеская группировка. Началась операция по ее уничтожению. Как и предполагалось, противник, чей передний край проходил по дамбе, полностью использовал арсенал вооружений своей крепости. Это накладывало на всю обстановку тяжелый отпечаток. Стало ясно – в тылу нельзя было оставлять этот окруженный гарнизон!
Командир корпуса решил на главный остров, где располагался основной город, высадить десанты с востока и запада. Сделать это на лодках – скрытно и внезапно, под интенсивным прикрытием дымовых завес.
27 марта командир дивизии отдал приказ: 100-му гвардейскому стрелковому полку провести десантирование, 101-му гвардейскому стрелковому полку овладеть дамбой северо-восточнее Кипа и огнем поддержать десанты. 102-му гвардейскому стрелковому полку поддерживать десант с юго-запада.
Наша дивизия действовала в тесном взаимодействии с 82-й гвардейской и 416-й стрелковыми дивизиями. Но противник, контратакуя пехотой и танками, решил ликвидировать захваченные на острове подразделениями 100-го гвардейского стрелкового полка плацдармы. Однако два других полка дивизии активно поддерживали действия наших подразделений на острове и не дали противнику выскользнуть по перемычкам через рукава Одера из окружения и уйти на запад.
30 марта дивизия фактически силами штурмовых отрядов ликвидировала немецкий гарнизон в Кюстрине. Было уничтожено более 1000 человек и взято в плен 950 солдат и офицеров, захвачено большое количество техники, вооружений, боеприпасов. Таким образом, угроза, которая постоянно присутствовала на правом фланге 8-й гвардейской армии, была ликвидирована. Плацдарм на Одере для войск армии был расширен.
С окончанием боев за Кюстрин войска нашей армии закончили проведение частных операций по созданию благоприятных условий войскам на западном (левом) берегу Одера, что, несомненно, положительно сказалось при подготовке и проведении Берлинской операции.
В связи с этим резонно еще раз обратить внимание читателя на тот факт, что в феврале войска 1-го Белорусского фронта не могли одновременно и с ходу форсировать Одер, и продолжить свое наступление, и штурмовать Берлин без паузы. А мысль такая в высказываниях некоторых полководцев присутствовала. Но здесь, очевидно, просматривались элементы излишней поспешности, что повлекло бы за собой тяжелые последствия. А мы уже по этой причине имели уроки (особенно Харьков). Этого мы не могли допустить, тем более на завершающем этапе войны в целом.
Между тем немцы бросали на защиту Берлина и его подступов все и всех – от малолетних подростков до глубоких стариков, обученных стрельбе фаустпатроном. Полоса от Одера до Берлина была максимально подготовлена к обороне. О боях в Кюстрине здесь было сказано весьма в общих чертах. А ведь фактически драться приходилось так, что, пока весь дом не разрушишь, взять его было невозможно.
С падением Кюстрина формально можно было считать, что путь на Берлин открыт. Но это так только для прессы. Фактически же с крушением этой крепости ожесточенность боев и сопротивление противника приобрели еще более высокую фазу. Надо отдать немцам должное – не только фанатизм управлял их чувствами и действиями, но и патриотизм – такой, как они его понимали. Не будем разбирать, на какой почве все это зиждилось, но слово «Фатерланд» для каждого немца было священным. Другое дело их фюрер, если бы он действительно заботился о немецкой нации, то хотя бы в 1945 году, понимая, что разгром неминуем, мог переступить через свой престиж и самолюбие и пойти на капитуляцию. Тем самым сохранились бы еще сотни тысяч немцев и многие города Германии.
Немецкое командование сделало все, чтобы сосредоточить основные оставшиеся силы на защите Берлинского направления и столицы непосредственно. Учитывая теперь уже скромные возможности в ресурсах и материально-техническом обеспечении, гитлеровский генеральный штаб не позволял распыления сил и поэтому не проводил каких-либо частных операций и вообще активных действий, в т. ч. на этом направлении. Главной его заботой было – сохраняя живую силу и технику для решающей схватки, всячески затруднить нашим войскам организованно подготовиться к наступлению. На основе разведывательных данных он постоянно наносил огневые удары артиллерией и авиацией, а по переправе, кроме того, еще и удары самолетами-снарядами.
Только против нашей дивизии противник выдвинул в первый эшелон усиленные артиллерией и танками две свежие укомплектованные дивизии: 303-ю пехотную и 20-ю моторизованную. Но надо еще иметь в виду, что немецкие войска были буквально завалены боеприпасами, в том числе фаустпатронами, в чем мы убедились, в полную меру ощущая огневые удары на себе. Захватывая позицию за позицией, мы брали в качестве трофеев штабеля снарядов, мин, патронов и других боеприпасов, которые не вмещались в окопы и траншеи и были выложены прямо на грунт. Кстати, сами позиции были оборудованы отлично и в оперативно-тактическом, и в инженерном отношениях. Читатель может представить себе, какое почти неприступное препятствие находилось реально перед нами. Ведь по устоявшимся канонам войны было общеизвестно, что прорыв обороны может состояться в случае, когда наступающий имеет трехкратное превосходство над обороняющимся. У нас же на этом ответственном этапе даже по количеству дивизий обстановка сложилась совсем наоборот. А если учесть, что немецкая дивизия количественно превосходила нашу, то у всех возникал вопрос – как же командование намерено решать эту проблему? Тем более когда речь идет о последней решающей операции (правда, после Берлинской еще были тяжелые бои, но Германия уже капитулировала, и те схватки оказались всего лишь инерционными проявлениями маньяков, не хотевших смириться с поражением).
Не менее важным фактором было и то, что противник фактически знал, когда наши войска перейдут в наступление, допускалась ошибка в два-три дня, что для оперативно-стратегической обстановки не имеет никакого значения. О хорошей осведомленности немцев свидетельствует, например, показание пленного немецкого офицера 3-й роты 300-го пехотного полка 303-й пехотной дивизии, захваченного в ночном поиске. Он заявил: «Наступление русских мы ожидали около 12 апреля» (ЦАМО, ф. 345, д. 360, л. 16). У читателя не должно сложиться впечатление, что кто-то где-то что-то недосмотрел: то ли были нарушены меры предосторожности, то ли сказалось несоблюдение маскировки и т. п. Нет, все это у нас было уже отработано прекрасно, и все требования четко выполнялись всеми – от солдата до маршала. Просто такую махину, как ударные группировки на плацдарме, конечно, невозможно спрятать. А здесь было сосредоточено все на «пятачке». И немцы понимали, что русские не позволят англо-американцам первыми выйти к Берлину. Поэтому несложные аналитические расчеты могли определить предполагаемую дату нашего наступления.
Итак, началась крупнейшая стратегическая Берлинская операция.
На рассвете 14 апреля 1945 года шквал огня обрушился на передний край противника. Проводилась разведка боем в составе усиленного стрелкового батальона от каждой дивизии первого эшелона. Была поставлена задача – уточнить передний край противника, его систему огня в обороне и определить слабые и сильные его стороны. Цель в основном была достигнута, но противник всю систему своего артиллерийского огня, особенно той ее части, которая была расположена на Зеловских высотах, не раскрыл.
Наша полковая артиллерия и два дивизиона 76-мм орудий артиллерийского полка дивизии были на прямой наводке. Они вели огонь по хорошо разведанным и вновь обнаруженным целям. Минометные подразделения имели свои огни на переднем крае. С переходом от огневой подготовки к огневой поддержке (а это был мощный огневой вал) артиллерийские орудия от стрельбы прямой наводкой переходили к стрельбе по целям на предельной дальности – кроме 57-мм орудий, которые сопровождают пехоту «огнем и колесами» (есть такое понятие, когда орудия перемещаются вслед за атакующими).
В течение двух дней передовым отрядам удалось вклиниться в оборону противника, местами до пяти километров. Фактически оборона уже была нарушена. Противник понимал обреченность этой полосы и, делая ставку на Зеловские высоты, отводил наиболее мощные артиллерийские средства на этот рубеж. В ответ наше командование вновь организует артиллерийскую подготовку.
