И видела, чувствовала, как Азар молил внутри: «Пожалуйста, пожалуйста, скажи, что она ничего не успела себе сделать, прошу, только бы была жива. И лучше пусть сбежала, чем её больше нет». И она рассказала, что нашла её на мосту, пообещала выкрасть амулет и помочь вернуться в её мир, если она пообещает жить. Он тогда спросил:
— Она что-то… говорила… обо мне?
— Нет, Ваше величество. Ничего. Только поблагодарила и… — А ведь он хотел, отчаянно хотел, чтобы говорила. Хоть что-то, чтобы знать, что думала о нём, исчезая навсегда.
— И? — В его глазах затаилась слабая надежда, Айвери словно вслух слышала его мольбы: "Хоть словечко, хоть что-то, пожалуйста".
— Я сказала, что от её жизни зависит судьба каждого дракона в нашей стране, ведь разорвать пару — великий грех, за который расплачивается весь род…
— И что? Она пожелала нам всем скорейшей гибели? — Он наигранно усмехнулся. Ведь понимал, что бы она не сказала, он это заслужил, но на лице Айвери отразилась боль от воспоминаний.
— Она сказала, что её судьба вряд ли имеет значение для всех драконов, или хотя бы… одного…
Прекрасное лицо человеческой девушки тогда было искажено от боли. Айвери почувствовала её остаточные эмоции, пробивающиеся сквозь кокон пустоты, и ей было очень плохо. Она говорила о нем, ведь точно о нем. И считала, что…
Айвери посерела. Её тошнило, казалось она вот-вот упадет.
— Ваше величество, можно я пойду, не могу больше…
— Не можешь что? Вспоминать её эмоции?
— Да… но и… чувствовать Ваши….
Сам Азар уже привык к тому, как выворачивает его душу одно только её имя. А вот для Айвери это была каждый раз новая пытка.
— Конечно, иди.
— Ваше величество…
Когда-то она правда называла его по имени, пока не узнала лучше…
— Я прошу позволения уехать в монастырь. Мне трудно находиться рядом с Вами, я не могла терпеть её чувства, не могу и Ваши. И женой Вам стать у меня не выйдет. Позвольте служить Великому алмазному духу…
Он смотрел, как она кусает губы, заламывает руки и думал, на сколько же ей тут плохо, что добровольно в монастырь… и ведь он даже не принуждает её к браку. Но монастырь казался ей желанной свободой, недосягаемой мечтой.
— Ты вольна поступать как знаешь. И… спасибо… что помогла ей сбежать, сохранив.
— Я сделала это, чтобы получить снисхождение Великого, но кажется, мои молитвы не были услышаны… так я буду молиться больше и дольше.
— Поезжай.
Глава 73
Азар
Когда Айвери призналась ему, что это она помогла сбежать Эмми на Землю, даже не разозлился. Он заслужил то, что с ним теперь происходит. Заслужил страшную высасывающую силы пустоту одиночества, которая однажды поглотит его целиком. Каждодневную боль и страх. Желание умереть.
Как же он сейчас понимал Эммили.
Ему тоже было теперь очень страшно. И погибнуть совсем на каплю страшнее, чем продолжать жить без неё. Он признался сам себе, что он трус. Не достойный ни трона, ни страны, ни любви. Даже жалости принцессы не достойный. Она первое время, когда он находился в бреду после исчезновения Эмми, кормила его с ложечки и в глазах стояли слезы. Хотя понимала, что он может обратиться и разорвать её в любой момент.
Она почти всегда плакала, когда он появлялся рядом. Чувствовала его боль. Сопереживала. Ему. Чудовищу. За то, что он растоптал наивную девочку из другого мира, которая открылась ему, доверилась, полюбила, наделила силой, не задумываясь… Подарила себя. Свое тело и душу. Целиком. Всю. А взамен не получила от него даже грамма искренности и тепла. Он даже не извинился…
Во время их последней ночи, когда так и не смог закончить начатое, просто старался не касаться жуткого ожога и шрамов на спине, боясь причинить боль. Но не сказал, что эти шрамы теперь навсегда у него на сердце. А она наверное тогда думала, что ему просто неприятно, боялась, что он снова так же накажет её. Ведь он не сказал до этого, что такого больше не случится.
Не пообещал и что защитит, когда она признавалась, что её били и обижали другие слуги. Вообще ничего не сказал. Ему тогда даже в голову не пришло, что нужно ей это озвучить.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Он не подумал, что она считает его подлым лицемером и жестоким лжецом. Что поводов его бояться у неё гораздо больше, чем поверить в его исправление. И ведь он, дурак, готовил сюрприз — дурацкий бал, который ей совершенно точно был не нужен. Сколько она ему говорила, а он не слышал.
Главное, что вот тут, — он приложил ладонь к сердцу.
Оно билось рвано и порывисто, причиняя боль изнутри. Тоже наказывая.
Почему же его так тянет к ней? Ведь связь разорвана… Неужели в этом и состоит его наказание?
Дракон стал вовсе неуправляем. Как-то в порыве чувств едва не сжёг деревню.
Поэтому Азар был вынужден приготовить для него — себя клетку. А потом запереться там, оставив страну на Эдварда. Тот был алчным, но не глупым, и король надеялся, что он справится. Если первое время давал советы, вникал, то после попросил не приходить так часто, потом — и вовсе.
Он вспоминал каждый её жест, взгляд, прикосновение. Теперь на контрасте так отчетливо была видна разница, как она вела себя с ним до и после его рокового поступка. Как он мог считать, что в любое время сможет просто позвать её и получить то, что она давала раньше? Как можно быть таким идиотом?
Он просто сгорал от ужаса содеянного. От одиночества. От того, что скучал. От того, что понял, что сделал с любимой. Своей наивной светлой девочкой. Эмми…. Теперь он называл её так действительно ласково.
Когда-то ей нравилось, что он так зовёт её, а он лишь смеялся над ней. Теперь ему некого звать, и всё, что у него осталось — придуманное им тогда нелепое прозвище, ставшее самым желанным в мире, и отрезанная белоснежная коса.
Это всё, что он взял с собой в башню.
Глава 74
Настоящее время
Арсель
После того, как брат покинул комнату, всё своё внимание Арсель сосредоточил на племяннике. Мальчик отчего-то не выглядел больше расстроенным, словно до этого чувствовал только боль отца, а сам… Принц не мог понять его поведение. Неужели так быстро поверил в то, что мама спасена и поэтому больше не боится? Он окинул взглядом бледную Эммилию, которая буквально сливалась с цветом белоснежного покрывала.
Эльма одела свою госпожу в лёгкий шёлковый халат, потому что платье не застегнулось бы поверх кинжала, а сверху ещё укрыла одеялом. Служанка рыдала как на похоронах, хотя Арсель объяснял ей, что бояться нечего, обряд должен помочь, и Эммили будет жить.
Что чувствовал он сам, готовясь к нему? Ни страха, ни сомнений. Эта девушка единственная любила его по-настоящему. И нельзя было остаться равнодушным к таким искренним чувствам. Он не видел матери, натерпелся от отца и придворных, чувствовал холодность и презрение брата. И только она подарила ему столько тепла, сколько он не получал за всю жизнь. Хотя Арсель знал, что её любовь очень сильно граничит с жалостью.
Но почему-то именно её жалость не обижала его. Напротив, она была какой-то высокодуховной что ли, словно благословение. Эммили считала его слабым, старалась поддержать, давала всё, о чем он её когда-либо просил (а порой он просил слишком много) именно поэтому. Считая, что он не справится сам. И стиснув зубы, принц понимал, что отчасти так оно и есть. Ведь с каждым её жестом ему навстречу он чувствовал себя всё сильнее и увереннее.
И готов был отплатить ей той же монетой. Отдать то, что нужно ей, чтобы жить дальше. Мысль потерять её была невыносимой. В ней был весь его мир. Потерять сразу и единственного друга, и сестру, и любимую девушку, и мать… Он сам не мог словами объяснить, что именно чувствовал к ней. Но видя её счастье, был счастлив сам. Видя её боль, тоже мучился. Не ревновал ни к кому, не старался получить больше внимания, чем она давала.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
