На дверях «Континента» висело объявление «Закрыто на санобработку». За мутным стеклом видны были два ухмыляющихся «шкафа» в белых халатах. Между ними иногда мелькало бледное лицо фотофанатика Семена. У него был такой вид, будто он держит во рту драгоценность и боится ее проглотить. Фрэнк, Люк и Давид вежливо постукивали в стекло. Только один вопрос! Из троллейбуса, прямо к кафе, выпростались Олеха Охотников, Миша Шапиро и Венечка Пробкин, в руках у каждого было по экземпляру альбома. Подгреб приглашенный саксофонист. Приблизились две юных красавицы, гостьи отсутствующего Андрея, остановилось несколько зевак. Группа Огородникова закончила пересечение площади.
А ну-ка, граждане, освободите тротуар, сказал подошедший старшина милиции. А что тут происходит, – спросил зевака. У нас там обед торжественный назначен, объяснил Олеха, а они, глянь, санобработку объявили. Безобразие, с чувством сказал зевака. Аванс взяли, а жулят! – шухарно крикнул Венечка и, присев на корточки, снизу: открывай двери!
Подходило все больше «изюмовцев», их гостей и зевак. Ва-сюша Штурмин в своем высоком цилиндре возглавлял группу концептуалистов. Георгий Автандилович в проеме распахнутой шубы с шалевым воротником демонстрировал свисающие ордена немалого калибра. У вас что, ребята, банкет по случаю диссертации? – спросил зевака. Тяни выше, сказал Шуз, государственную премию хотели отметить. Совсем взбесились, высказалась тетушка. Кто взбесился, мамаша? Да все. Несколько характерных молодчиков с повязками «дружинников» стали раздвигать толпу. А ну-ка разойдитесь, граждане, сейчас здесь дезинфекция начнется. Какая еще дезинфекция, Шуз начал давить плечом, пробираться к дверям. Час назад я звонил, никакой дезинфекции не было! Два «дружинника» стали осторожненько отодвигать его в сторону. Тебе что, больше всех надо, дядя? Один из «дружинников» увещевал зевак. Расходитесь, граждане, разве не видите, что здесь происходит, иностранные корреспонденты собрались! Публика при этих неприятных словах начинала быстро линять, однако новые подходили. Максим поймал на себе очень внимательный взгляд одного из «дружинников». Тот перешептывался с милиционером. Мимо медленно проехала оперативная машина с синим фонарем на крыше. Окна у нее были открыты, несколько рыл щупали глазами толпу у «Континента». Одно из рыл бормотало что-то в бормочущий «уоки-токи». Со всех сторон щелкали затворы фотоаппаратов, но кто снимал, понять было трудно – то ли «фишка», то ли коры, то ли сами фотографы.
Приятная атмосфера, сказал Харрисон Росборн. Напоминает Бульдозерную выставку. Я уже думал, что ничего подобного не может в Москве повториться. Из всех иностранных журналистов этот калифорниец был первым знатоком московского артистического «андерграунда», сидел в Москве третий срок и по-русски говорил почти без акцента.
Бульдозеров поблизости все-таки не было, но вместо них на тротуаре появились два газика с железными щетками. Понадобилось срочно выскоблить асфальт перед пельменной «Континент»: ничего не поделаешь, Москва – образцовый коммунистический город. Братцы, надо Шуза выручать, показал Герман. Два «дружинника» и мент придавили богатыря к фонарному столбу: ты что, позорник, под дезинфекцию хочешь попасть? Субъекты в черных пальто с каракулевыми воротниками подошли к телевизионщикам. Снимать не разрешается.
Ну, Макс, надо это кончать, сказала Настя. А я-то тут при чем? – пожал он плечами. Макс, не прикидывайся, все наши ждут твоего слова, ты – главный! Подскочили Фрэнк и Люк. Вернисаж отменяется? Огородников опять пожал плечами. Да поехали всей кодлой на Хлебный ко мне, там и провернисажируем, что ли, – все как бы нехотя, как бы между прочим, как бы все это дело гроша ломаного не стоит. Позднее казнился – зачем прикидываюсь, зачем сам себя обманываю, почему не могу, как Оскар Рабин, взять на себя все дело? Если бы трусость просто, но это не трусость, а если не трусость, что тогда?
Так или иначе, после приглашения на Хлебный эпизод стал раскручиваться. Не ломать же двери, «гориллы» только этого и ждут, обратают и в Бутырки на пятнадцать суток, а то и из Москвы вон за «злостное хулиганство». В Хлебный, однако, ехать не с руки, в «охотниковщину» тоже глупо – записываться на «фишкины» пленки. А вот Цукер к себе приглашает. Айда, свалим все к Цукеру на Плющиху! Не поеду, вдруг заявил Шуз Жеребятников, не поеду, пока не отдадут, за что заплочено. Вот по списку: шампанского «Массандра» шесть ящиков, икры зернистой два кило, хлебобулочных изделий, то есть калачей, двенадцать кило, коньяк… После дезинфекции получите, вечером, сказал вдруг молчавший до этого посторонний наблюдатель, неопознанный майор Крость. Хер вам, возразил Шуз, после вашей вони продуктам на помойке место. Да я скорей сяду, чем не получу «за что уплочено». Сесть, Жеребятников, успеете, пообещал неопознанный майор Крость и распорядился вынести из кафетерия заказанные продукты по списку. Двери открыли, пробежал с выпученными глазами Семен, резанул пальцем по горлу. Вали сразу на Колпачный, Сенька! – крикнул ему Шуз.
Решено было ехать кто как может на Плющиху, а возле «Континента» оставить Охотникова и Штурмина, чтобы предупреждать тех, кто будет еще подгребать для участия в изящном шаловливом вернисаже первого независимого московского фотоальбома «Скажи изюм!».
С ящиками на плечах и с пакетами в руках группа Огородникова пересекла непомерно широкую площадь в обратном направлении. «Волга» и «Мерседес» стояли на прежнем месте, только что-то было странное и общее в позициях этих двух не очень-то близких по духу машин – присели обе на заднее левое! Ах, как неприятно, хлопнул себя по бокам Росборн, товарищи в своем прежнем репертуаре! Что такое? – ахнула Настя. Да шины прокололи ублюдки! – завопил Огородников. Посмотрите, посмотрите, люди добрые, идеологическая охранка шины прокалывает! Он вдруг взорвался и орал, как будто именно перспектива менять колесо на морозе оказалась последней взрывной каплей. Публика молча проходила мимо, никто слов-то таких не знал – «идеологическая охранка». Между тем по всему пространству площади иностранные корреспонденты и «изюмовцы» уже вытаскивали домкраты: у всех машины присели на заднюю левую, как будто передняя правая сделала черное дело.
ІІ
Кое-как переставили колеса, погрузились и прибыли на Плющиху. Цукеровская квартира гостей не вместила, но оказалось, что соседи по лестничной клетке очень свободомыслящие, «отказники», бывшие математики, а ныне циклевалыцики полов фирмы «Заря». Итак, пошла гулять вся лестничная площадка да еще два марша лестницы. К альбому, выставленному в цукеровской мастерской, установилась очередь, как в Мавзолей. Явился подосланный «фишкой» участковый капитан Прохорчук. Ему поднесли с ходу стакан и в карман дали бутылку джину. Народ все подваливал с Сокола. Все друг друга поздравляли. Поздравляем, поздравляем! Да с чем? С праздником, господа, с выходом свободного русского фотоальбома! Вдруг суматошный звонок. Охотникова и Штурмина на Соколе все-таки схватили и приволокли в 12-е отделение милиции. С ними еще двух «изюмовцев» и одного поэта. Теперь допрашивают, шьют попытку ограбления сберкассы.
Шуз тут же связался с 12-м отделением. Здравствуйте, сказал он эдаким военно-морским баском, вас из фотогруппы «Новый фокус» беспокоят. Ответственный секретарь Жеребятников. А с кем имею честь?… Майор Сетаных? Очень приятно, майор. Вы там наших людей незаконно задерживаете. Давайте, давайте, не повышайте голос! Ограбление сберкассы? Отлично. В таком случае поговорите, пожалуйста, с корреспондентом газеты «Нью-Йорк уэйз» господином Росборном. Он как раз собирает материал для статьи о борьбе с преступностью в Москве. Мистер Росборн, майор милиции Сетаных на проводе!
Добро пожаловать, сказал в трубку Харрисон, он знал, как разговаривать в таких случаях. В конечном счете вы без возражений в сторону маленький интервью? Майор Сетаных после этого в панике бросил трубку. Через час прискакали на такси «грабители»: их отпустили, взяв подписку о невыезде.
Между тем сосед Цукера Боб Вайнер оказался вообще золотым человеком. Он взялся вулканизировать проколотые камеры жертвам идеологической борьбы двух миров. Иностранцы из новичков удивлялись: зачем «вулканизировать» эту ерунду, не проще ли выбросить? Те, кто поопытней, и среди них Харрисон Росборн, советовали: слушайтесь умного человека, все автомобильное дело здесь – «дефицит»! У Боба Вайнера, конечно, во дворе сарайчик, и там все под рукой, работа шла споро, пока до огородниковской камеры дело не дошло. Внутри у нее что-то бренчало и прощупывалось. Боб потащил камеру наверх, на «междусобойчик», как он без всякого недоумения стал называть вернисаж запрещенного фотоальбома. У тебя, чувак, там что-то бренчит и прощупывается. Боюсь, не нож ли? Вытащили в присутствии мировой прессы остро заточенное лезвие ножа длиной пятнадцать сантиметров, обломанное, очевидно, по рукоятку. Никто, кроме Огородникова, такого комплимента не удостоился.
