Кур я сам выбирал – по принципу "побольше". Одна из пород, приобретенных для фермы, называлась "юрловская голосистая" – наверное, петухи орали громко – но для меня главным было то, что куры были килограмма по три весом, а петухи – так и вовсе до пяти кил. Причем Забелин сказал, что на кило курятины потребуется всего три кило этого корма. А вторая – старинная русская порода, не такая голосистая и чуть поменьше размером, но "тоже хороша". Официально именовалась "орловской ситцевой", но лишь когда я этих кур увидел – понял, почему курочка была именно "Рябой". Вдобавок для этих кур прирост мяса обещался в кило на два с половиной килограмма "зерен" – да и росли они, если верить справочнику, гораздо быстрее юрловских.
Пока что на ферме были построены два курятника, каждый на двести пятьдесят кур. И один домик поменьше, в котором был поставлен инкубатор. Для каждой курицы была сделана клетка с автопоилкой и кормушкой, и всю эту автоматику (включая так же автоматический инкубатор на две тысячи яиц) сконструировал и изготовил Юра Луховицкий, наконец закончивший восьмую (последнюю) очередь содового завода. Точнее, перевез под Камышин и запустил "первую очередь" из моей усадьбы, и теперь завод мог выпускать восемьдесят тонн соды в сутки. Вот куда бы эту соду пристроить?
Зимой все же массово строить новые здания было невозможно, и идея строительства нового стекольного завода плавно отодвинулась на весну, но у меня и без того "развлечений" хватало. Причем народ развлекался массово: над моими новыми агрегатами потихоньку хихикали буквально все. Ну а самом деле – что может быть смешнее машины, делающей снег зимой?
А снежная пушка эти уже пошла в массовое производство. Моторов у нее было два: чугунный от "Бычка", слегка доработанный под бензин, крутил пропеллер, а стальной от мотоцикла М-2 приводил в движение насос. На мой взгляд конструкция получилась дурацкая, но главное, что пушка работала – и работала хорошо.
В начале декабря температура держалась в районе минут пяти днем и минус пятнадцати ночью, так что пушка выдавала от тридцати до ста кубометров снега в час. Ну а в середине декабря, когда и дневная температура упала до десяти-двенадцати градусов, у меня со снегом стало совсем хорошо: от ста до ста двадцати кубов снега выплевывали уже дюжина пушек.
Так как составляющие пушки основном уже выпускались серийно, то с пятнадцатого декабря в сутки с завода выходило по четыре пушки – и они немедленно отправлялись в поле: ветряки исправно качали воду в каналы и она даже замерзнуть толком не успевала. Конечно снежные пушки были несравнимы по мощности в поливальными машинами, но за зиму каждая должна была высыпать на поля тысяч по сто тонн снега. И они – сыпали, а Нобели подгоняли все новые эшелоны с бензином – в зимнюю навигацию на Волгу вышло уже больше двухсот тракторов.
Снежные пушки – это хорошо. То есть, когда они работают. А когда не работают – то плохо. Шестнадцатого декабря одна пушка сломалась, в семнадцатого – еще две, причем один крестьянин был просто убит отлетевшей лопастью пропеллера. Осмотр показал, что ничего критического в конструкции не было – просто где-то недокрутили, где-то болт в раму кувалдой забили, а разлетевшийся пропеллер был вообще вырезан из сучковатого полена. Так что утром восемнадцатого по моей команде все, хоть немного причастные к изготовлению пушек, были собраны в сборочном цехе.
Мне Вася Никифоров уже говорил, что рабочие-де смеются: вот, мол, хозяин развлекается: специальную машину для снега сделал чтобы вокруг красиво было. Да ему и самому смешно было, а я решил, что это не очень-то и важно. Ну ладно, посмеялись – и будя.
Наверное впервые после запуска цеха в нем установилась такая тишина: мало того, что выключили все машины, еще и сами рабочие были порядком напуганы – такое мероприятие у меня проводилось впервые. Ну ничего, я сейчас всех вас еще больше напугаю…
– Ну что, господа рабочие, – начал я свою речь – смеемся над барской затеей и работаем не прикладая рук? Тут гайку не докрутили, там негодное бревно взяли и – убили человека. Молодцы, что тут сказать…
Я оглядел всех суровым (как мне представлялось) взглядом и продолжил:
– А жрать вы все любите? Бесплатно в заводской столовой? А на жратву каждому тратится в день по тридцать копеек. И чтобы вы сытыми были – бобы аж из Америки завозятся. А почему? Потому что на родной земле урожая не было. А если озимые вымерзнут – что жрать будете? Хлебушек-то подорожает, как бы не вдвое подорожает – и вам же на те же тридцать копеек еды будет куплено вдвое меньше. Понравится вам в половину меньше на обед получать?
Значит так, объясняю проще, чтобы вы понять смогли. Каждая снеговая пушка за зиму даст снега для урожая в десять тысяч пудов. Сегодня у нас сломано три пушки, и на ремонт каждой понадобится два-три дня. То есть тысячу пудов хлеба из-за того, что у кого-то руки из жопы растут, мы уже не получим. Не я не получу – вы не получите. Ну так сами подумайте: нужны ли мне такие рукожопые рабочие? А еще подумайте – а нужны ли они вам самим?
Поясню еще: вы все живете в хороших квартирах, сыты, одеты, обуты – но все это вы заслуживаете сами, своей хорошей работой, и только ей. Я понятно объясняю? Вопросы ко мне есть?
А цехе стояла тишина.
– Хорошо, я думаю все всё поняли. Сегодня три человека подвели всех собравшихся тут. Вы сами знаете, кто забивал болты кувалдой, кто ленился закручивать гайки, кто вместо хорошей доски взял суковатое полено. Меня не интересует, почему эти люди так делали – меня интересует лишь кто из вас не достоин тех благ, которые получают рабочие на моих заводах. Вы мне это и скажете до обеда, через бригадиров, мастеров или через профсоюз. А если я этого не узнаю, что буду вынужден считать, что вы все поддерживаете бракоделов – и мне будет проще поменять рабочих на этих производствах полностью. Ну а теперь митинг закончен, принимайтесь за работу.
Вася, стоявший во время моего выступления у дверей цеха, догнал меня по дороге в контору:
– Саш, а ты чего собираешься сделать с этими… бракоделами?
– Уволю их немедленно, чтобы завтра их не было не то что на заводе, а даже в городке.
– Ну как же так! Ведь у них, поди, семья – и куда они пойдут?
– Вот это меня вообще не волнует. Меня волнует то, что сегодня три пушки сломаны, а мороз с каждым днем сильнее. Ты сам не из крестьян будешь?
– Нет, отец у меня тоже рабочим был, а что?
– А то. Возьми мотоцикл, съезди-ка ко мне в колхоз и посмотри что крестьяне делают.
– А что они делают? На печке сидят – зима же…
– Они все в поле. Все – и мужики, и бабы, и дети кто уж сам ходить может. Они снег, что пушки делают, по полю разносят. Каждая пушка в сутки три-четыре десятины снегом укрывает – и на этих укрытых десятинах озимые может и не вымерзнут. Чугунов срочно шланги высокого давления делает, чтобы пушки можно было подальше от каналов ставить – а крестьяне ждать не могут, им посевы нужно как можно быстрее укрыть. Сейчас в колхозе под снегом уже триста десятин – а под озимыми две тысячи, и они, если их снегом не прикрыть, вымерзнут нахрен. То есть если опоздать, то десять тысяч пудов зерна окажутся выброшенными – только в колхозе. А на левобережье озимых уже двенадцать тысяч десятин – и снега нет. Так что увольнять я их буду не за эти три пушки, а за те десятки пушек, которые из-за таких, как они, будут сломаны зимой. Или – если их уволить – сломаны они не будут.
– Но ведь жены, дети их не виноваты…
– Я знаю. Знаю даже, что очень может быть из жены и дети даже заболеют от холода и помрут. И сами они с голоду помрут. Если по одной жене и по два ребенка – помрет двенадцать человек…
– И ты так спокойно про это говоришь! А я-то всегда считал тебя добрым, думал что ты о рабочих заботишься…
– Я о людях забочусь. А они – нет. И они не помрут – наверняка денег немного поднакопили на моих зарплатах-то. А вот они – эти трое – уже убили, и не одного, а под сотню человек. Ты посмотри вокруг-то! Не то что в уезде, в губернии, даже, считай по всему Поволжью вымерзнут все озимые нахрен! Голод будет, страшный голод. И каждый пуд зерна – это, может быть, одна спасенная жизнь. А десять пудов – это наверняка один не умерший. Так и считай: каждые десять потерянных пудов – это еще один покойник в деревне. Лично я именно так и считаю – а еще я знаю, что если ничего не делать, то помрет в этом году два миллиона человек. С голоду помрет.
– Это что, как в девяносто первом будет?
– Хуже будет. Если не делать ничего. Так что нужно делать – и каждая снежная пушка спасает тысячу человек из этих двух миллионов. Ладно, ты иди, надо до Нового года маршрутки закончить, хотя бы одну…
После обеда, когда бригадиры принесли мне данные бракоделов, всех троих пришлось, как я и обещал, уволить нахрен. И я ни капли не пожалел их, а пуще всего не пожалел плотника, сделавшего пропеллер – лично отправил Никонороваза губернской стражей. Рабочие из столярной мастерской не просто назвали его имя, а добавили, что "сэкономленный" кленовый брус он использовал для изготовления табуреток, которые его жена продавала в городе на рынке. А я-то удивлялся, зачем лопасть делалась из отходов – ведь для этого усилий нужно приложить в разы больше! А тут все стало понятно: гражданин спер с работы ценнейшего материала на пятнадцать копеек – и мало того, что убил человека, но и разбил мотор ценой в полторы сотни рублей…
