«Надо приспосабливаться к обстоятельствам, — думал барон. — Придется опять поставить над этой чертовой планетой Раббана. И ничем его не ограничивать. Арракис должен быть готов принять моего Фейд-Рауту. Дьявол побери мерзавца Питера — дал себя убить прежде, чем я использовал его до конца!»
Барон вздохнул.
И надо будет, не откладывая, послать на Тлейлакс за новым ментатом. Уж конечно, они уже подготовили его для меня!
Стражник рядом с ним кашлянул. Барон повернулся к нему:
— Я проголодался.
— Слушаю, милорд.
— И я хочу отвлечься, пока вы чистите комнату и выясняете все детали случившегося, — прогудел барон. Стражник опустил глаза:
— Чем желал бы отвлечься милорд?
— Я буду в опочивальне, — сказал барон. — Так вот, пришли туда этого мальчишку, которого мы купили на Гамонте — ну того, с очаровательными глазами. И вот что, дайте ему наркотик. У меня нет настроения бороться…
— Слушаю, милорд…
Барон развернулся и пошел своей подпрыгивающей походкой, вызванной поддерживавшим его тушу полем подвески, в сторону своих апартаментов. «Да, — думал он, — того парнишку с очаровательными глазами. Парнишку, так похожего на юного Пауля Атрейдеса».
~ ~ ~
О моря Каладана! О люди герцога Лето!
Пала его твердыня,
Пала навеки…
Из сборника «Песни Муад'Диба», сост. принцесса Ирулан
Паулю казалось, что все его прошлое, все, что он испытал в жизни, обратилось в песок, клубящийся в песочных часах. Он сидел, обняв колени, подле матери, внутри крохотной палатки из ткани и пластика — диститента, который нашелся вместе с фрименскими одеяниями (Пауль и Джессика уже облачились в них) в спрятанной в топтере сумке.
Пауль нисколько не сомневался в том, кто положил ранец под сиденье, кто направил машину с ними именно сюда.
Юйэ.
Доктор-предатель отправил их прямо в руки Дункана Айдахо.
Пауль сидел, глядя сквозь прозрачную стенку в торце диститента на освещенные луной скалы, окружавшие убежище, где их спрятал Айдахо.
«Прячусь, как ребенок — а ведь я теперь герцог!» — подумал Пауль. Эта мысль раздражала — но от того, что они поступают лишь разумно, деться было некуда.
С его восприятием за ночь случилось нечто странное. Теперь он обостренно-ясно видел все происходящее вокруг него, все случившееся с ним. И чувствовал, что не в силах остановить поток вливающейся в него информации, не в силах избавиться от той ледяной точности, с которой добавлялась каждая новая деталь к его знанию. Вся способность к расчету сосредоточилась в его обострен-. ном восприятии. Это были способности ментата — и гораздо больше.
Пауль вспомнил мгновения бессильной ярости, охватившей его, когда неизвестный орнитоптер вынырнул из тьмы и пошел на них, падая стремительно, как гигантский коршун, и ветер выл в его крыльях. В этот миг что-то случилось с разумом Пауля. Орнитоптер скользнул на крыло, развернулся, пролетел над песчаным гребнем к бегущим фигурам — к матери и к нему самому, сел. Пауль вспомнил запах горелой серы от скользнувших по песку обожженных трением полозьев, донесенный до них ветерком.
Мать повернулась, готовая принять разряд лучемета от харконненского наемника, — и увидела Дункана Айдахо. Тот распахнул дверцу машины, высунулся наружу и закричал:
— Скорее! След червя к югу!..
Но Пауль, поворачиваясь, уже знал, кто пилотирует топтер. Мельчайшие детали — стиль полета, резкое приземление — детали столь неприметные, что даже мать их не разглядела, — эти детали точно сказали Паулю, кто сидел в пилотском кресле.
В противоположном конце палатки шевельнулась Джессика, задумчиво проговорила:
— Я вижу лишь одно возможное объяснение. Харконнены держали заложницей жену Юйэ. Он ненавидел Харконненов! Я не могла ошибиться в этом. Да ты и сам прочел записку. Но почему он спас нас?
«Она поняла это только сейчас… и как плохо, как мало поняла!» — подумал Пауль. Эта мысль была для него потрясением. Сам-то он понял это как нечто очевидное, уже читая записку, приложенную к герцогскому перстню с печатью.
Юйэ писал:
«Не пытайтесь простить меня. Я не хочу вашего прощения. И без него тяжело мое бремя. Сделанное мною — сделано без злобы, но и без надежды быть понятым. Это — мой тахадди-аль-бурхан, величайшее мое испытание. Посылаю вам герцогскую печать Атрейдесов в знак того, что написанное мною истинно. Когда вы будете читать эти строки, герцога Лето уже не будет в живых. Утешьтесь тем, что он, обещаю, умрет не один: тот, кого и вы и я ненавидим более всех на свете, умрет вместе с ним».
Ни обращения к адресату, ни подписи. Но они хорошо знали этот почерк — почерк Юйэ.
Вспомнив письмо, Пауль вновь ощутил и горечь того момента. Нечто болезненно-чужое, происходящее вне его нового, пробужденного сознания. Он прочел о гибели отца, понял, что это правда, — но воспринял это лишь как новую информацию, которую следовало внести в память, а затем использовать.
«Я любил отца, — подумал Пауль и понял, что это действительно так. — Я должен чувствовать скорбь. Я должен хоть что-то чувствовать?..»
Но все, что он чувствовал, было лишь понимание: это — важная информация.
Да, всего лишь факт, важный, — но такой же, как и многие другие.
Все время его разум продолжал отстранение накапливать впечатления, ощущения, рассчитывать и экстраполировать данные.
Паулю вспомнились слова Халлека: «Настроение — это для животных или в любви… А сражаешься ты, когда возникает необходимость, а не по настроению».
«Вот, наверное, в чем дело, — подумал Пауль, — Отца оплакивать я буду позже… когда будет для этого время».
Но он не чувствовал, чтобы холодная отчетливость его разума прервалась хоть на миг. Эта новая отчетливость была лишь началом, ощущал он, — и она росла. Его охватило чувство ужасного предназначения, впервые испытанное во время встречи с Преподобной Матерью Гайей-Еленой Мохийам. Во время испытания гом джаббаром. Правая рука — рука, все еще помнившая ту боль, — заныла, он ощутил, как ее покалывает и дергает…
«Интересно, каково быть этим их Квисатц Хадерахом?» — подумал он.
— Я подумала было, что Хават опять проглядел и Юйэ вовсе не был Суккским доктором, — задумчиво проговорила Джессика.
— Он был тем, кем мы его считали, — ответил Пауль, подумал: «Почему она так медленно осознает такие простые вещи?» Вслух же он сказал: — Если Айдахо не доберется до Кинеса, мы…
— Он — не единственная наша надежда, — перебила Джессика.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
