Вскоре королева вынуждена была признать, что ее гость, помимо всего прочего, еще и «очень экстраординарный человек, несомненно, обладающий выдающимися качествами... удивительным самообладанием, редкой уравновешенностью, даже изяществом, огромным обаянием и вообще по своему характеру больше напоминающий немца, а не француза». Она даже допускала мысль, что он был мистическим человеком, обладающим незаурядным мужеством, стремлением к достижению поставленной цели, самодостаточным и в высшей степени таинственным. Кроме того, он во всем и всегда полагался на свою звезду, как сам говорил, и «верил во всякие предзнаменования и тайные знамения своей судьбы». Так, например, он сложил инициалы гостей и хозяев и вывел из этого слово «НЕВА», пояснив при этом, что это название большой реки, на которой стоит Санкт-Петербург. Правда, не уточнил, что могло бы означать для них это совпадение.
Надо сказать, что королева была в восторге не только от императора, но и от императрицы. Она нашла ее «очаровательным и милым созданием», в меру разговорчивой, довольно красивой, скромной, застенчивой, но при этом чрезвычайно элегантной в своем кринолине. Как говорила королева, даже принц Альберт не удержался от восторга в ее адрес, «что бывало с ним крайне редко». Королева и императрица могли часами болтать друг с другом на самые разнообразные темы, и Виктория неоднократно спрашивала собеседницу о намерении императора поехать в Крым и возглавить военную кампанию. В конце концов она стала убеждать императрицу, как до этого и самого императора, что это предприятие может оказаться небезопасной авантюрой, и просила ее отговорить мужа от этого легкомысленного шага. То же самое она высказывала на встрече в Букингемском дворце, где присутствовали высшие государственные и военные деятели обеих стран, включая и обоих послов. И все они, по словам лорда Пэнмюра, пришли к выводу о том, что для поездки императора Франции в Крым нет никакой необходимости.
Через несколько дней, то есть после своего возвращения во Францию, император написал королеве письмо, в котором выразил свою глубокую благодарность прекрасным приемом и добавил, что «ввиду некоторых обстоятельств» действительно оставил мысль о поездке в Крым, чтобы возглавить там военную операцию против России. Кроме того, он выразил надежду, что скоро вновь встретится с королевой и принцем Альбертом на Всемирной выставке в Париже.
Королева тоже с нетерпением ждала начала этого визита. После отъезда императора она призналась барону Штокмару, что во время встречи с императором она «не могла говорить с ним ни о чем другом, кроме его государственного визита в Англию». Он показался ей «таким замечательным и чудесным человеком... Принц, правда, встретил его с меньшим энтузиазмом, чем я, но и он был в восторге от этого визита. И мы пользовались взаимностью со стороны императора».
Королева Виктория и принц Альберт прибыли в Париж вместе со своими старшими детьми — принцем Уэльским и принцессой Викторией — 18 августа 1855 г. А за два дня до этого французская армия совершенно самостоятельно разгромила русских на берегах реки Черной. По этому поводу, а также в честь прибытия важных гостей все улицы Парижа от железнодорожной станции до Елисейских полей были заполнены шеренгами солдат в красочной униформе зуавов, которая, по словам королевы, во многом напоминала форму ее королевской гвардии. Толпы солдат и гражданских лиц выкрикивали приветствия в адрес британских гостей, военные оркестры исполняли бравурные мелодии, а вдали слышались громкие раскаты артиллерийского салюта. Королева была поражена таким восторженным приемом и воспринимала все это как «сказочный сон, в котором все кажется прекрасным».
Ее отвезли в королевский дворец Сен-Клод, где для гостей уже были подготовлены апартаменты, а все комнаты перекрашены в бело-золотистый цвет. Даже ножки стола, за которым сидела еще королева Мария Антуанетта, подрезали, чтобы королеве Англии было удобнее за ним сидеть. Стены комнаты украшали гобелены, а под балконом в королевском саду весело журчали многочисленные фонтаны. Королева Виктория была очень довольна таким приемом, а Париж показался ей самым прекрасным городом из всех, которые ей доводилось видеть.
Ей показали замок Тюильри, Елисейский дворец, собор Нотр-Дам де Пари, Мальмезон, отель де Билль, дворец Сен-Жермен и другие достопримечательности Парижа. В Лувре королева переходила от одного сокровища к другому и не обращала никакого внимания на невыносимую жару, от которой страдали прежде всего придворные французского императора. Одна придворная дама не выдержала и бросила в сердцах: «Сейчас отдала бы Венеру Милосскую за стакан холодного лимонада». Желание королевы не упустить ничего интересного заставило министра иностранных дел лорда Кларендона позаботиться о том, чтобы «неутомимая» королева имела все возможности удовлетворить свое любопытство.
На обед они отправились в Версаль, где остановились в Малом Трианоне — великолепном зале из медового цвета камня, который был выстроен специально для самой знаменитой фаворитки короля Людовика XV мадам де Помпадур. После обеда королеву провезли инкогнито по городу, где ее мало кто узнавал. Правда, она слышала удивленные возгласы: «Это похоже на королеву Англии», — но в целом ее этот факт немного расстроил. «Они, кажется, совершенно не представляют, кто я такая, — жаловалась она окружающим, - и не узнают меня на улице». Откровенно говоря, королеву трудно было не узнать, хотя часть ее лица была прикрыта темной вуалью. Как в Брюсселе, так и в Париже королева была одета просто и без притязаний. На голове ее красовалась соломенная шляпка, а в руке была огромная сумка, которая, как заметил генерал Канробер, больше подходила бы старушке. На королеве было белое платье из атласа или шелка, украшенное по подолу золотой каймой. Юбка была короткой и при ходьбе слишком открывала ноги. В другое время она была одета шокирующим для французов образом: «Ее платье было белым, а накидка на плече — темно-зеленой, что совершенно не подходило к остальной части костюма».
Однако император Франции не захотел показаться невежливым и, не обратив внимания на ее одежду, первым пригласил королеву на танец во время торжественного бала в Версале. Королева вспоминала, что двигался он «легко и спокойно», демонстрируя свое искусство танца. Это был удивительный вечер. Повсюду были огромные букеты цветов, более сотни музыкантов старались изо всех сил, зная музыкальные пристрастия королевы Англии. А фейерверк после бала был просто выше всяких похвал. Ничего подобного королева еще не видела. «Весь подиум был уставлен столиками, — отметила в дневнике королева, — и четыреста человек наблюдали за происходящим».
Наиболее трогательная сцена произошла в Доме инвалидов, где покоился недавно доставленный с острова Святой Елены прах императора Наполеона I. Когда королева появилась в Доме инвалидов, неожиданно начался сильный дождь и прогремел гром. Все присутствующие были поражены этим совпадением. Королева приказала принцу Уэльскому опуститься на колено перед гробом Наполеона Бонапарта, и, когда мальчик склонил голову перед прахом некогда самого могущественного врага Англии, королева расчувствовалась и чуть было не заплакала под звуки гимна «Боже, храни королеву». Даже на глазах прославленных французских генералов появились слезы. «Странно и замечательно в одно и то же время, — заметила королева. — Кажется, что, отдавая дань уважения покойному врагу, мы тем самым устраняем последние остатки вражды и соперничества между нашими странами. А новый союз между двумя самыми могущественными странами мира скреплен самими небесами».
Огромное удовольствие от этого визита получил и принц Уэльский, хотя королева приказала министру иностранных дел лорду Кларендону не спускать с него глаз. Он действительно следил за каждым его шагом, подсказывал, как нужно вести себя в разных обстоятельствах, и пришел к выводу, что материнская строгость к сыну не всегда оправданна и даже отчасти «несправедлива». Конечно, парень задавал много вопросов и редко обращал внимание на ответы, но в целом вел себя вполне сносно, демонстрировал уважение к хозяевам и только изредка упрямился и упорствовал в своем мнении. Однажды, когда они ехали в карете, лорд Кларендон возразил принцу, а тот стал настаивать на своем и в конце концов твердо заявил: «Я все равно остаюсь при своем мнении». Лорд Кларендон недовольно насупился и ответил: «В таком случае ваше королевское высочество придерживается ошибочного мнения». Этот резкий отпор настолько удивил принца, что тот все оставшееся время провел в гордом молчании.
Однако большую часть времени принц Уэльский был поистине счастлив и очарован как самим городом, так и королевским дворцом. Ему понравились прекрасно и модно одетые придворные дамы в Тюильри, а о великолепном фейерверке и говорить нечего. Он просто боготворил романтического, таинственного императора Франции и однажды вечером признался ему: «У вас замечательная страна. Я хотел бы быть вашим сыном». Он обожал императрицу и даже осмелился обратиться к ней с необычной просьбой. Однажды он попросил у нее разрешения остаться с сестрой в Париже еще на несколько дней. Императрица ответила, что королева Виктория и принц Альберт, вероятно, не позволят им это сделать, так как будут скучать без них. «Скучать по нам! — неожиданно запротестовал принц. — Не обольщайтесь, мадам, в нашем доме есть еще шестеро детей, и мы родителям совершенно не нужны».
