Бросив салфетку в мусорную корзину, я осторожно отодвинула стул от кровати Квена. Мягкий звук, раздавшийся, когда я надевала ботинок, показался мне очень громким, но Квен не шелохнулся. Его ночь была ужасом, испытанием, полным боли.
Я замерзла. Обхватив себя руками и шатаясь, я вышла из алькова на свет. Меня потянуло выйти наружу. Я бросила последний взгляд на Квена, чтобы удостовериться, что он дышит, затем осторожно отперла дверь во внутренний дворик и отодвинула ее в сторону со свистящим звуком.
Внутрь просочилось пение птиц и резкий холод мороза. Чистый воздух заполнил мои легкие, чтобы немедленно смыть тепло и темноту комнаты, оставшейся позади. Бросив еще один взгляд назад, я сделала шаг вперед и остановилась, дернувшись от удивления — я попала в паутину из липкого шелка. Чувствуя отвращение, я стала махать руками, чтобы очистить дверной проем от нежного, но эффективного средства устрашения пикси и фейри.
— Липкий шелк, — пробормотала я, счищая его с моих волос. Я подумала, что Трент должен совладать со своей параноей к пикси и признать, что он испытывает к ним непонятное влечение, как и любой другой чистокровный эльф, которого я когда-либо встречала. Да, ему нравятся пикси. Я, например, очень люблю хрустящее мороженое, но никто никогда не видел, чтобы в гастрономе я обходила его стороной. Мои мысли перенеслись к Бизу на колокольне и состоянию, в котором я могла слышать и чувствовать все лей-линии города, когда он коснулся меня. Нет, это не одно и тоже.
Обхватив себя руками от холода, я наблюдала, как пар от моего дыхания обволакивал солнце. Свет казался тусклым, а небо выглядело прозрачным. Я почувствовала запах кофе и осторожно потерла едва заметный шрам на своей шее. Моя рука скользнула ниже, я глубоко задышала и оперлась ногами о грубый камень, которым был вымощен внутренний дворик. Мои носки намокли от сырости, но мне было все равно. Прошлая ночь была ужасна. Смесь кошмаров и пыток.
Если честно, я не ожидала, что Квен выживет. Я все еще не верила в это. После того, как доктор Андерс в третий раз засунула к нам свой длинный нос, я выпроводила ее вон со скрученными руками, пообещав, что если она вернется, я сломаю ее пальцы и засуну их ей в задницу. Квен получил от этого колоссальное удовольствие, и это заставило его продержаться еще около получаса. После этого стало действительно плохо.
Мои глаза закрылись, и я ощутила покалывание в носу от накатывающих слез. Он страдал дольше и тяжелее, чем любой другой из тех, кого я когда-либо видела, вынес больше, чем, я думала, возможно. Он не хотел сдаваться, но боль и усталость были огромными… Я заставляла его сделать еще один вдох, издевалась над ним и уговаривала его. Всё, чтобы сохранить его живым, хотя и измученным. Его мышцы болели, и каждое его дыхание также разрывало мою душу, как и пытало его тело. Я напоминала ему дышать, когда он забывал или делал вид, что забыл, теряя при этом остатки гордости, пока снова ни делал вдох. Затем еще один, и еще один — продолжая свои мучения и борясь с желанием погрузиться в покой, даруемый смертью.
Мой желудок заболел, и я открыла глаза. Квен должен был бы возненавидеть меня. То, что я говорила… Ненависть поддерживала в нем жизнь. Неудивительно, что он не хотел, чтобы Трент находился в комнате. Квен мог бы возненавидеть меня, если бы захотел, но так или иначе… Я не думаю, что он стал бы это делать. Он неглуп. Если бы я действительно ненавидела его и имела в виду то, что говорила, то я, возможно, вышла бы из комнаты и позволила ему умереть.
Невидящим взглядом я уставилась на навес из голых ветвей надо мной на светло-голубом фоне осеннего утра. Хотя Квен мучился и победил, я все еще ощущала внутреннюю боль от чрезвычайного истощения, как физического, так и умственного. Мой папа умер так же, когда мне было тринадцать, и я почувствовала, как во мне разгораются угли гнева, из-за того, что мой папа сдался, в то время как Квен нет. Но затем гнев сменился виной. Я пыталась сохранить моему отцу жизнь и потерпела неудачу; что за дочь может сохранить незнакомцу жизнь и не быть в состоянии спасти своего собственного отца?
Наблюдая за борьбой Квена, я вспомнила каждую малейшую деталь того момента, когда я держала руку моего умирающего отца. Та же самая боль, то же самое затрудненное дыхание… всё то же самое.
Я моргнула, и мой взгляд, сфокусированный на деревьях, прояснился от внезапной четкой мысли. Мой папа умер точно так же. Я была там. Я видела это.
В носках, цепляющихся за грубый камень, я повернулась к темной комнате, которая находилась за открытой дверью. Квен сказал, что не имеет значения, был бы он жив или нет, но чтобы добраться до правды, я должна увидеть это. Он бы не стал нарушать свое слово, чтобы сказать мне, почему умер мой отец, но он показал мне взаимосвязь, заставив меня выдержать вместе с ним его борьбу.
Кровь отлила от моего лица, и мне стало еще холоднее. Доктор Андерс не изобретала то, что принял Квен, но держу пари, она модифицировала препарат так, чтобы он работал лучше. А мой отец умер от более ранней версии.
Будто во сне я вышла из ярко освещенного утра и соскользнула обратно в обволакивающее тепло полумрака. Я оставила дверь открытой, чтобы сквозь сон Квен слышал птиц и знал бы, что он жив. Он больше не нуждался во мне, и он показал мне, что хотел. То, что Трент запретил ему говорить.
— Спасибо, Квен, — прошептала я, обходя кровать, не замедляя шага. Трент. Где Трент? Он должен знать. Отец Трента умер первым, поэтому, что бы ни убило моего папу, Трент был тем, кто принял решение этому содействовать.
Напрягшись, я открыла дверь и услышала в отдалении невнятный шум голосов. Общая комната была пуста, за исключением молодого интерна на кушетке, его рот был открыт в полусне, и он храпел. Тихо, на цыпочках я прошла по проходу и посмотрела сверху на огромный зал.
Успокаивающий звук беседы и случайные бряцания обратили мое внимание на сцену. На ней никого не было, кроме собирающейся группы технического персонала, производившей больше шума, чем кто-либо еще. Утреннее солнце осветило последствия вечеринки — разбросанные бокалы, грязные тарелки с крошками, мятые коктейльные салфетки и декоративные хэллоуиновские занавеси, оранжевые и красные. Едва мерцающая охрана на окне была восстановлена, и в дальнем углу у окна я заметила Трента.
Он сидел в безмолвном бодрствовании, все еще одетый в мешковатую одежду, в которой он был прошлой ночью. Я вспомнила, что большое кожаное кресло и маленький круглый стол рядом с ним были его любимым местом около огромного камина и стояли так, чтобы он мог видеть водопад, который ниспадал вниз с утесов, охватывая задний двор и веранду. Хотя остальная часть комнаты была в беспорядке, пять восьмых пространства, в котором он находился, было чистым и пустым. Рядом с ним стояла чашка, а в ней что-то парилось.
Мои легкие сжались от спазма. Хватка на перилах ослабла, и я в носках быстро сбежала по лестнице, торопясь выяснить, что такое он давал моему отцу, что убило его — и зачем.
— Трент.
Мужчина вздрогнул, отвлекаясь от наблюдения за водной рябью на поверхности бассейна. Я рванула напролом через кушетки и стулья, игнорируя запах пролившегося алкоголя и упавшие на ковер закуски. Тревога Трента сквозила во всем, он выпрямился. Он почти испытывал страх. Но боялся не меня. Он боялся того, что я скажу.
Затаив дыхание, я остановилась перед ним. Его лицо не выражало никаких эмоций, но в наполненных страхом глазах стоял вопрос. Пульс участился, я заложила прядь волос за ухо и убрала руку с бедра.
— Что ты давал моему отцу? — Произнесла я, слыша свой голос будто издалека. — От чего он умер?
— Прошу прощения?
Вспышка гнева появилась из ниоткуда. Я страдала вчера вечером, вновь переживая смерть своего отца и помогая Квену выжить.
— От чего умер мой отец?! — Закричала я, и вялая беседа на сцене затихла. — Мой папа умер от того же, от чего пострадал Квен, и не ожидаешь ли ты, будто я поверю, что эти два события никак не связаны. Что ты дал ему?
Глаза Трента закрылись, его ресницы задрожали над кожей, которая внезапно стала очень белой. Он медленно откинулся назад в своем кресле, осторожно положив руки на колени. Свет солнца сделал его волосы прозрачными, и я могла видеть, что обтекающий его теплый воздух заставлял их «плавать». Я была настолько расстроена и полна противоречивых эмоций, что мне хотелось встряхнуть его.
Я шагнула вперед, и его глаза моментально открылись, чтобы заметить мои сжатые челюсти и взъерошенный внешний вид. Его лицо было пустым, совершенно без эмоций, что почти испугало меня. Он жестом показал мне занять место напротив него, но я скрестила руки на груди в позе ожидания.
— Квен принял экспериментальное генетическое лекарство, чтобы заблокировать вампирский вирус, — сказал он. Его голос выровнялся. Как только он взял под контроль свои эмоции, его лицо стало жёстким, обычно изящные и тонкие черты исчезли. — Оно делает его надолго неактивным—, пристальный взгляд Трента встретился с моим. — Мы пробовали маскировать проявление вируса разными способами, — добавил он устало, — и хотя они работают — тело яростно отторгает их. Это — второй препарат, который должен обмануть тело и заставить его принять исходное лекарство, от которого умер ваш отец.
