— Я не могу больше это вынести, — она бормотала, пытаясь вытереть лицо. — Так не должно быть. Так не должно было быть совсем! — Воскликнула она, и мои объятия ослабли. — Тебя здесь не должно быть! — Закричала она, вырываясь из моих объятий и глядя на Такату. — Она не твоя дочь. Она дочь Монти! — Бушевала она, покрасневшие глаза сверкали, а ее волосы совсем растрепались. — Он бросил все ради нее и Робби, когда ты уехал в погоне за славой. Пожертвовал своими собственными мечтами, чтобы поддержать нас. Ты сделал свой выбор, и ты не имеешь права вернуться. Рэйчел не твоя! Я не могу… — она пошатнулась, и я подхватила ее. — Я хочу, чтобы это прекратилось! — Пронзительно крикнула она, и я отступила назад, когда она повисла на мне, как слепая.
— Уходи! Уходи! Прекрати всё это!
Потрясенная, я попятилась, пока не прижалась в испуге к стойке. Я не знала, что делать. Моя мама рыдала, обхватив себя руками и опустив голову, и я боялась тронуть ее.
Таката не смотрел на меня. Со сжатыми челюстями и глазами, сверкающими от непролитых слез, он пересек комнату и без колебаний обхватил ее своими длинными жилистыми руками.
— Уходи, — рыдала она, но он сжал ее руки между ними, и не было похоже, что она действительно хотела, чтобы он ушел.
— Шшшш, — напевал он вполголоса, пока моя мама таяла в его объятьях, прижав голову к его груди и рыдая. — Всё хорошо, Элли. Всё будет хорошо. Робби и Рэйчел принадлежат Монти. Они не мои. Он — их отец, а не я. Все будет отлично.
Я уставилась на него, сравнивая его рост и свой, разглядывая мои спутанные завитки в его дредах, отмечая свою худощавую прочность в его членах. Мой пристальный взгляд опустился к его ступням в паре шлёпок — моим ступням на чужом теле.
Прислонившись к стойке, я прижала руку к своему животу. Мне становилось плохо.
— Я хочу, чтобы ты ушел, — плакала моя мама уже тише, а Таката укачивал ее стоя.
— Ты прекрасна, — утешал он, его руки обнимали её, но его глаза смотрели на меня. — Всё пройдет, и ничего не изменится. Ничего не должно измениться.
— Но он мертв, — причитала она. — Как он мог быть здесь, когда он умер?
Глаза Такаты встретились с моими, и я изрекла:
— Ал.
Выражение застывшего страха превратилось в ужас, его внимание перешло на амулет на столе и затем на меня. Я ощутила волну горечи. Он знал обо мне все. Я не знала о нем ничего. Сукин сын.
— Он прикасался к тебе? — Спросил Таката, отстраняя ее от себя так, чтобы видеть ее лицо. — Алиса, он прикасался к тебе!
Его голос был высоким и испуганным, и моя мама покачала головой, глядя, как их тела соприкоснулись.
— Нет, — сказала она ровным тоном. — Это был не он, и я подыгрывала ему, пока не смогла заключить его в круг. Но мы говорили… всю ночь. Я должна была удержать его здесь, чтобы он не мог навредить Рэйчел. Он хочет использовать ее, как надувную куклу, и затем отдать её кому-то в уплату долга.
О, именно этого мне и не хватало.
Слезы прочертили дорожки на ее лице, и Таката снова притянул маму к себе. Он любил ее. Я видела это на его длинном, выразительном лице, измученном страданием.
— Уже поздно, — сказал он надтреснутым голосом. — Позволь мне отвести тебя в кровать.
— Рэйчел… — сказала она, пытаясь отодвинуться от него.
— Солнце взошло, — сказал колдун, не давая ей увидеть меня в углу. — С ней все отлично. Она, наверное, спит. Тебе это тоже не помешает.
— Я не хочу ложиться спать, — сказала она раздраженно, это прозвучало непохоже на мою маму. — Ты должен уйти. Монти скоро будет дома, и ему больно, когда ты приезжаешь. Он старается этого не показывать, но это так. Робби уже слишком большой, чтобы ты и дальше виделся с ним. Он запомнит тебя.
— Алиса, — прошептал он, его глаза закрылись. — Монти мертв. Робби в Портленде.
— Я знаю, — это был слабый, покорный шепот, и я почувствовала себя больной.
— Пойдем, — ласково уговаривал он. — Позволь мне отвести тебя в кровать. Сделай это для меня. Я спою тебе, чтобы ты заснула.
Она возражала, а он укачивал ее в своих руках так легко, как будто она была одной из его бас-гитар. Моя мама позволила своей голове прижаться к нему, и он повернулся ко мне, все еще распластанной в углу.
— Пожалуйста, не уходи, — он сказал тихо, затем повернулся и увел ее.
Мое сердце колотилось, я так и стояла на прежнем месте, и слушала, как они идут по дому, слабые мамины вопросы и его рокочущие ответы. Все стихло, и когда я услышала его тихое пение, пошатываясь, пошла к столу, двигаясь, словно слепая. Оцепеневшая, я опустилась на стул, где сидела моя мама, и уронила голову в ладонь, когда мой локоть оперся о стол.
Я чувствовала себя больной.
Глава 23.
Кислый запах томатного супа помогал перебить вытягивающуюся вонь раскаленного металла и жженого янтаря. Мой желудок заурчал. Странно, что я вообще хотела есть, после всего, что произошло. Конечно, я ничего не ела со вчерашнего вечера, кроме горстки венских сосисок на палочке и шести небольших пудингов с тыквенной начинкой.
Тихое постукивание деревянной ложкой по кастрюле отвлекло меня от разглядывания полинявшей скатерти на столе, и я увидела, как Таката неловко разливает суп по тарелкам. Забавно было наблюдать, как он готовит обед — или, возможно, это был ранний завтрак — рок-звезда, бродящая по маминой кухне и пытающаяся отыскать все необходимое, из чего следовало, что он бывал здесь прежде, но никогда не готовил.
Я поморщилась, но потом прогнала эту мысль. Я знала, что у него есть объяснение. Только это удерживало меня здесь. Это, и то, что ОВ, скорее всего, разыскивает автомобиль Трента. И я была измучена, а он приготовил поесть.
Таката поставил тарелку с супом передо мной, затем пододвинул миску с тостами. Он взглянул на амулет, который должен был предупредить меня о нападении демона. Я думала, он что-нибудь скажет, но он молчал. Разозлившись, я взяла салфетку с подставки на столе.
— Ты знаешь, какой суп я люблю, — сказала я. — С тостами. — Мой подбородок дрожал. — Часто здесь бываешь?
Он повернулся к плите с тарелкой в руках.
— Раз в год, примерно. Может, чаще. И она постоянно говорит о прошлом. Она любит рассказывать о тебе. Она тобой очень гордится.
Я наблюдала, как он поставил тарелку напротив меня и сел в кресло, устраиваясь поудобнее. Задумавшись, я поняла, что наверняка смогу найти даты, когда у него не было выступлений, а мама говорила, что идет к врачу.
— Извини, — сказал Таката, нерешительно взяв себе салфетку. — Я знаю, что это трудно назвать обедом, но готовлю я редко, а суп ты и сама могла разогреть.
Игнорируя тосты, я попробовала суп. Таката добавил в него молока. Именно так я люблю. Я взглянула на него, когда в его кармане зазвонил телефон. Он выглядел неловко, доставая сотовый и глядя на номер.
— Уже уходишь? — спросила я резко. Мне хотелось впечатать его в стену и заставить говорить.
— Нет. Это — Рипли. Моя барабанщица. — Слабая улыбка изогнула его тонкие губы, отчего лицо стало более вытянутым. — Она звонит, чтобы у меня был повод уехать, если надо.
Я сделала еще глоток супа, злясь на себя, что хочу есть, когда моя жизнь разваливается на части.
— Это мило, — сказала я тихо.
Решив, что игнорировать тосты глупо, я взяла один и обмакнула в суп. Да, он знает, что я люблю тосты с томатным супом. Но это не значит, что я не должна есть его. Положив локти на стол, я смотрела на него, пока ела.
Таката отвел взгляд.
— Я хотел сказать тебе, — проговорил он, и мое сердце застучало быстрее. — Уже давно хотел. Но Робби уехал, когда узнал. Твоя мама сильно переживала. И я не хотел снова рисковать.
Но ты рискнул, пригласив меня выпить кофе пару лет назад? И ты рискнул взять меня в свою охрану год назад? Скрыв непрошенную ревность, я спросила:
— Робби знает?
Таката вдруг стал выглядеть еще старше, прищурив свои голубые глаза. И мне вдруг стало интересно, если у меня будут дети, у них будут зеленые глаза или голубые?
— Он узнал обо всем на похоронах твоего отца, — Таката нахмурился, разглядывая свой суп. — У нас руки одинаковые. И он это заметил.
Его ложка дрожала, когда он поднес ее ко рту. Я тихо обмакнула уголок тоста.
Я чувствовал себя полной дурой. Боже, Таката спросил мое мнение относительно текста песни “Красных Лент” в прошлом году, а я ничего не поняла. Он пытался сказать мне, а я была слишком тупой, чтобы это понять. Да я бы в жизни не догадалась!
— Кто еще знает? — Спросила я несколько трусливо.
Он улыбнулся, выглядя почти смущенным.
— Я сказал Рипли. Но у нее своих проблем в прошлом хватает, и она никому не скажет.
— Трент? — с упреком спросила я.
— Трент знает все, — пробормотал он. Видя мою неловкость, Таката добавил. — Он знает только потому, что его отцу нужен был чистый генетический образец, чтобы лечить тебя. Каламак мог взять образец Робби, но восстановление заняло бы много времени, и не было бы столь эффективно. Когда твой отец спросил, я сказал да. Не только ради тебя, но и чтобы у Робби не было пропавших летних воспоминаний.
