Месяц за месяцем, день за днем принц брал еду и подходил к окошку, чтобы надсмотрщик мог убедиться, на месте ли его высочество. Но с каждым днем он выглядел хуже и хуже, а в один прекрасный день и вовсе не встал. Это было как раз дежурство уже подкупленного нами сторожа. Врач, которому тоже было заплачено, огласил диагноз: смерть от золотухи. Еще несколько дней дофина пришлось укрывать на чердаке Тампля, пока все было готово, чтобы вывезти его из города, пока хоронили несчастного умершего мальчика, действительно чем-то похожего на принца.
Именно в это время меня нашел бывший сослуживец по драгунскому полку ее величества с поклоном от маркиза де Лантанека. Он предложил свой план, утверждая, что наш никуда не годится. Мы поспорили, и тогда он вызвался пойти на встречу с теми, кто должен был вывезти нас из города, вместо меня. Вместо дофина он прихватил младшего брата. – Жан де Батц нахмурился и неохотно продолжил: – Их ждали, но совсем не те, кого надеялся увидеть я.
Переодевшись нищим, я наблюдал издали. Почти у самого места встречи мой друг и его брат наткнулись на отряд национальной гвардии. Те пожелали выяснить, кто эти двое. Естественно, документы были фальшивыми, и мой друг бросился наутек. Мальчишку догнали быстро, в него стреляли, но, я сам это видел, над головой. Тут из соседней улицы выехал экипаж, мой соратник кинулся к нему, открыл дверцу, но тут кучер, повинуясь команде, выстрелил в упор, прямо в голову… – Он замолк. – А экипаж поехал дальше. Хотя нет, чуть постоял. Тот, кто сидел внутри, глядел, как революционеры тащат мальчишку к ближайшему фонарю и накидывают веревку на шею.
– Кто был в экипаже?
– Я не видел, но кучера запомнил. Впоследствии мне доводилось видеть его в карете гражданина Талейрана. Мы выбрались лишь через месяц. Я попытался отыскать Лантенака, нашел один из его отрядов, – де Батц кивнул на «настоятеля». – Отряд шевалье де Латура, вернее, то, что от него осталось. Похоже, сегодня нам предстоит схватиться с врагом в последний раз.
– Возможно, – согласился я. – Но вам надлежит спасти дофина, а не проявлять бессмысленное геройство.
– Но как? Даже если подземным ходом мы выберемся в лес, куда идти? Округа кишит солдатами. Если этот де Морней, по вашим словам, пришел за дофином, без него он не уйдет.
– Арман зачитывал приказ. Всем, кто сложит оружие, обещана жизнь.
– Но эти люди не сложат оружия. Они, быть может, не лучшие солдаты, но отчаянные храбрецы.
Я покачал головой:
– Если вы прикажете, они сдадутся.
– Зачем?
– Чтоб сохранить жизнь. А еще для того, чтоб было кому рассказать, где искать дом, в котором мы сейчас находимся. Я так понимаю, он находится в лесу, на утесе. Должно быть, уединенная молельня с кельей отшельника? Но в любом случае солдаты будут прочесывать округу, и его найдут.
– Что вы предлагаете?
– Отряд де Латура сложит оружие. Это не самый приятный удел для воина, но поверьте, в ближайшее время революционной Фемиде будет не до них. Если Господь на нашей стороне, очень скоро мы вытащим этих смельчаков из застенков. Сейчас главное – убедить де Морнея, что да, был тут паренек, но ушел еще вчера. Примчался какой-то офицер в республиканской форме, предупредил о приближении войск, а затем мальчишки и след простыл.
– Но если эти гнусные твари не поверят?
– Пока осаду окончательно не снимут, вы, я и дофин должны переждать здесь, в хорошо скрытом месте. Уверен, такое найдется.
– Найдется.
– А потом… у меня есть документы, подписанные военным министром, открывающие свободный путь в Вандею. Я отвезу вас к генералу Кадуалю. До нужного момента вы сможете отсидеться в его крепости.
– Но вы не ответили, как же де Морней? Он ведь не уйдет отсюда без добычи.
– Уйдет, – выступила из-за моей спины мадемуазель Готье. – Не волнуйтесь, я позабочусь об этом.
– Ты? Но как?
– Как верно заметил майор Арно, глупо искать дофина здесь сегодня, если он скрылся отсюда еще вчера. – Камилла сняла дурацкую кривобокую шляпу, и густые, блестящие волосы упали ей на плечи. – Пусть гарнизон ведет занудные переговоры, торгуется об условиях сдачи, тянет время, словно дает его высочеству дополнительную возможность оторваться от возможной погони, а остальное я беру на себя.
* * *
Генерал Бонапарт глядел в подзорную трубу не отрываясь, будто не веря своим глазам. Британские линейные корабли уходили все дальше и дальше, скрываясь в тумане. К борту «Антилопы» приближался двенадцативесельный баркас, с которого доносилась разухабистая песня Лиса: «Из-за острова на стрежень, на простор морской волны, выплывают расписные Бендер-беевы челны».
Его расшитый золотом халат резко контрастировал с пропотевшими, застиранными рубахами гребцов, по просьбе капитана д‘Орбиньяка набранных из всякого прибрежного сброда неизвестной портовой национальности, говорящего на смеси всех языков Средиземноморья.
Наконец баркас приблизился к «Антилопе», с борта кинули трап.
– Мой генерал, приказ выполнен, эскадра противника обращена в бегство! Уж извините, преследовать не стал, поскольку был до омерзения трезв.
Бонапарт заключил верзилу в объятия.
– Как тебе удалось?! – наконец, отпуская нового хитроумного Улисса[61], спросил он.
– Да ну, шоб это было наше последнее несчастье! Подошел к флагману, выдал матросам, которые меня на трапе встречали, по жменьке золотых дирхемов – и к адмиралу. Тот несколько опешил от моего приветствия, но за те пять минут, пока я величал его «шипами на розе ветров», «повелителем якорей» и «отблеском славы Аллаха на морской глади, повелевающим ветру, когда надувать паруса и когда послушно сомкнуть уста», он несколько пришел в себя и нашел силы поздороваться.
Дальше я ему рассказал, что по просьбе моего дяди-султана держу курс в Лиссабон с неофициальным, но очень дружественным визитом. А после Лиссабона владыка правоверных велел мне посетить Неаполь, ибо мысль его уже давно блуждает закоулками тамошнего королевского дворца. Нельсон буркнул, что как раз туда идет. Я выразил печаль, что сейчас не могу примкнуть к его эскадре, ибо должен исполнить приказ. А затем невзначай спросил, правду ли рассказывают, будто в Неаполе проживает красивейшая из женщин с момента создания праматери нашей Евы, леди Гамильтон? Адмирал кивнул. Я так обрадовался! Выложил перед ним жемчужное ожерелье в пять рядов и говорю: это лично от султана для той, чьи очи сверкают, подобно бриллиантам, чьи уста прекрасней кораллов и желанней глотка воды в пустыне, чей стан создан для объятий, чья грудь…
На лице Бонапарта возникла недоуменная гримаса.
– Что ты несешь?
– Правда, красиво? Я там еще про бедра, ноги, лоно – манящее, будто тихая гавань моряков, истосковавшихся по спасительному берегу. Адмирал побелел, покраснел. У нас, говорит, не принято так женщин обсуждать. Ну, я ему там еще процитировал песнь песней Соломоновых: «…Словно лилия среди терний, возлюбленная моя среди иных девиц…» Тут он смешался. А я глаза закатил и говорю: султан, как услышал о красоте леди Гамильтон, утратил покой. В гарем свой ни ногой, ни рукой, ни каким иным членом. Собирается в Неаполь, говорит: «Нет мне жизни без этой красавицы, этой волшебной пери и в то же время сладкоголосой гурии. Золото, каменья, парчу и шелк, благовония и пряности, да и саму корону к ногам ее сложу, лишь бы увезти ее в свой гарем. А нет, так пусть мой флот идет и сокрушит стены Неаполя или ее сердце, тут уж как получится».
Тут Нельсон как-то сразу заторопился, предложил мне пива с беконом, ну я, понятное дело, пока мусульманин, бекона не ем. Он говорит: оно и к лучшему. Плывите себе, флаг вам в руки, мы вам верим, вижу, человек вы хороший, со всех сторон на все положительный. Короче, не мешайте нам нестись сквозь волны и туман на всех парусах, и стрелы амура нам в корму. Ну, сказал я, так и быть, не смею задерживать. И, – он оглянулся, – запомните их такими, уходящими вдаль. А наша цель – Черноморск! То есть Средиземноморск! Нууу, в смысле, Тулон. Мой генерал, велите пришпорить «Антилопу»!
Глава 29
Одна революция все равно что один коктейль: вы сразу начинаете готовить следующий.
Уилл Роджерс
Бросок из осажденного монастыря в лесную цитадель вандейцев оказался, конечно, делом непростым, но прошел благополучно. Подпись военного министра на моих проездных документах открывала дорогу суровому грубоватому майору с его денщиком и грумом. Во владениях Кадуаля юный Людовик мог наконец чувствовать себя в безопасности.
Но нам предстояла операция куда более сложная. Полторы сотни шуанов – последняя гвардия Вандеи, возглавляемая бароном де Батцем, должна была совершить марш из Бретани к Тулону на встречу с Бонапартом – скрытно, без шума и лишних стычек.
Впереди, проверяя и расчищая дорогу, шел отряд в тридцать сабель, переодетый в армейские мундиры республиканской армии. За ним следовал остальной «полк» дофина, готовый лечь костьми, но спасти последнюю надежду Франции. Сам ясноглазый четырнадцатилетний мальчик лишь оглядывал суровые лица солдат, обожженные годами непрекращающейся войны, и молчал. Только иногда благодарно гладил кого-либо из них по плечу и смущенно улыбался. От этих знаков королевского благоволения вчерашние браконьеры, хмурые, похожие на свирепых хищников, выпячивали грудь и старались принять бравый вид.
