— Ну, я рванул?
— Не горячись. Минут через десять после Рыбы двинешь.
— Есть.
Сергей Рыбаков тем временем выхватил из батареи витринных бутылок «Довгань», с треском открутил крышку и приложился к горлышку…
— И не поперхнется, паразит, — с чувством высказался один из бойцов.
— Рыба, ты полегче, а то забуянишь с недосыпу и перепиву… — поддержал второй.
— Экологически чистый продукт, — улыбнулся Серега, оторвав от губ полегчавшую бутылку. — И закусить, чем Бог послал. Для завершенности художественного образа.
С таким же треском он распечатал банку венгерских огурчиков, аппетитно хрупнул, подытожил:
— «Орел шестого легиона, орел шестого легиона все так же рвется к небесам…» Легион к бою готов! Разрешите идти, начальник? — Серега, чуть ерничая, приставил ладонь к шапочке.
— Валяй, — вздохнул Батя. — Смотри поаккуратнее… И не горячись. Короче — по обстоятельствам.
— Во-во, Рыба, прикинешь хрен к носу, а то в непонятке торчать — хуже нету.
— Бу сделано! — Парень лихачески развернулся, имитируя строевой шаг, двинулся из «железки», но как только дверь приоткрылась, воровато оглянулся, словно ростом меньше стал, сжался весь, посеменил к «фургону», открыл «ящик», выдернул сумку, вытащил одну из курток, что поздоровее, надел на себя, утер рукавом нос и упруго-пьяной походкой направился к сложенным из декоративного кирпича воротам, на макушке которых красовалась надпись: «Лазурный берег».
— Во артист, а? Прямо этот, ну как его…
— Кио, — откликнулся Батя.
— Кио? А кто это?
— Иллюзионист.
— Клоун, что ли?
— Навроде.
— Не, я про этого… Про Смоктуновского. — Похоже, это была единственная фамилия, которую смог вспомнить двадцатитрехлетний парень. — Он здорово этих, барыг, играл. Скажи, Геннадьич? — обернулся он за поддержкой к Грешилову, как к признанному грамотею.
— Ага. «Все говорят — нет правды на земле. Но правды нет и выше. Для меня так это ясно, как простая гамма…» — процитировал тот на память.
— Точно, это из кино. Там еще про рыцаря, что жадный был, как сто банкиров, все золото копил втихаря…
— Это другая история… «Да! Если бы все слезы, кровь и пот, пролитые за все, что здесь хранится, из недр земных бы выступили вдруг, то был бы вновь потоп — я захлебнулся б в моих подвалах верных». Да… — раздумчиво повторил Греши-лов. — Совсем другая история…
— А по мне — все они одним миром мазаны, — подытожил боец. — Кончать всех надо. Пока они нас не кончили.
Назар еще днем почуял муторную пустоту где-то под ложечкой. Вот леший их всех забодай! Ведь знал же — добром не кончится! А выходит — сам лихо назвал.
Теперь — расхлебывать.
Свечерело скоро. Еще часа в три Назаренко выцепил из каталажки ханурика, повязанного прошлой субботой по мелкому воровству, сказал просто и без затей:
— Слухай меня внимательно, Кащеич. У тебя отсюда два пути — или в казенный дом попылишь, к Хозяину…
— Дак за блок сигарет…
— За блок не за блок… Состав преступления — кража — налицо. И статья соответственная. Считай, что вырос по статусу — то все бродяжкой уходил, теперь — вором пойдешь, самая что ни на есть законная масть. — Назаренко явно издевался. Ханурик-доходяга никак ни под какую масть, окромя шушеры, не писался.
Доходяга просительно поднял глаза. Дать ему милицейскому начальнику было просто нечего; желания его были просты и сиюминутны — покурить и, если счастья привалит, нажраться от пуза, а все мечты заключались в одном: вылезти из каталажки и с грехом пополам дождаться в каком-нибудь недостроенном домище тепла, лета… Лето — оно здесь хлебное, халявное… А там — вольница… Нет, Кащеич не был бомжем в принятом смысле этого слова: он по лету калымил на здешних стройках, помогал богатым хозяевам по сезону убирать урожаи всего, что произрастало на богатых черноземах, и даже умудрялся присоседиваться то к одной, то к другой вдовой казачке. Впрочем, со временем, и самым недолгим, бывал бит и выгнан: хозяйскую горилку и иные припасы изничтожал с серьезностью, порешив, что уже и «прописался», переходил на продажу налево предметов мелкого домашнего скарба, а что главное — мужчинские свои обязанности выполнял совсем не ретиво и даже слабехонько… После мордобоя Кащеич какое-то время слонялся по станицам побережья, пока снова не приживался… Свои неудачи «зажить, как люди», перераставшие в горькое пьянство, он завсегда объяснял просто: «Да кто ж на таких ведьм на трезвяк полезет?»
Время от времени какому-нибудь из начальников отделений он надоедал настолько (скандалы брошенные бабы поднимали нешуточные, с письменными заявами о покражах и требованиями «посадить и искоренить!»), что его пытались отослать на год-другой на перевоспитание, тем более по трезвяни бывал он мужик хитрый и вороватый. А теперь вот достал-таки Назаренко: тот полагал его «слить» к чертовой бабушке по этапу, да тема пришла… Ну и ладно. Надоест — «слить» завсегда можно…
— Это один путь. — Назаренко не торопясь закурил, поймал страждущий взгляд Кащеича, кинул ему сигарету и спички. — Второй… Короче: в «Лазурный берег» спортсмены заехали. Тебе нужно пойти и нарваться.
— На здиздюлину?
— Именно. То ли умыкни что, то ли пристань к кому — не мне тебя учить, а пусть морду тебе поправят…
— Так спортсмены те могут так поправить, что…
— А ну заткнись! Не то я тебе щас почище тех мастеров все обеспечу в лучшей форме и не отходя от кассы!.. Или — не уверен?
— Да кто ж в вас, начальник, не уверен? Если кто и был — так те червей давно кормят…
— То-то. Короче: пойдешь, получишь по морде и гуляй! Ни дела, ни протокола о твоей кражонке… Тебе что, шнобель никогда не квасили?
— Как же… — Кащеич даже утерся рукавом, шмыгнул носом… — А только бумаги те, что по сигаретам, на меня уже составлены, так как быть-то? — Мужик скроил на хитровато-испитом лице выражение, как у полного недоумка, чем и завел Назаренко.
— Бумаги? Я здесь хозяин, понял? Я! — Одним махом он выхватил из стола протоколы и показания на Кащеича, порвал всю кипу начетверо и сунул в ведро. — Вот он, твой протокол гребаный, плавает. Слово мое крепко!
— Ну если так, начальник… — Думал Кащеич, может, и медленно, а вот соображал быстро. Видать, решил капитан залепить этим лохам ушастым «хулиганку» с прицепом, поддеть да и рэкетнуть по-своему, по-ментовски… Скачать с этих качков спортивных малость «зелени»… Как говорится, у каждого племени — и свой гешефт, и свои пророки… У ментовского — известные. Кащеич вздохнул вроде облегченно. — Раз уж так, то я…
— Во-во… Так. По-хорошему. Только… Кащеич изобразил высшую степень внимания.
— Если вздумаешь чего… Ну там, спортсменам тем меня закладывать или другое чего, языком, к примеру, потом шустрить по станицам…
— Да что я, совсем конченый?! — искренне удивился доходяга.
— Хер тебя знает. А бумажки… Бумажки и новые написать недолго, краше прежних, уразумел?
— Чего ж тут не уразуметь?
— В общем — так. Как по морде схлопочешь — да ты не поленись, чтоб кровянка была, — ори благим матом, кипеж подымай, туточки я и буду. — Назаренко помолчал значимо. — Разработка у меня оперативная на одного из той команды…
— Да сделаю все в лучшем виде, начальник, не сумлевайтесь, — подыграл мужик, преданно заглядывая капитану в глаза. — Тока…
— Ну?..
— Чего ж это я по трезвянке к людям приставать буду? Не впишется это…
Могут решить — казачок-то засланный…
— А ты не такой простой, соображаешь… — Назаренко поморщился досадливо — как же он сам упустил такую очевидную штуку? Но признаваться в этом не собирался. — Все продумано. — Открыл шкафчик, поискал глазами бутылек попроще — ни хрена! Самым простым пойлом в этом шкафчике оказалась «Смирновская», да еще и хьюстонского розлива! Жалко такое добро переводить на Кащеича, ну да добро — дело наживное.
Открутил пробку, налил бродяге стакан до краев, подумал, плеснул сто пятьдесят себе.
Глаза Кащеича заблистали, стакан подхватил двумя руками, одной — в охват, другой — под донышко, бережно, метнулся глазами на начальника, но тот глядел потупясь в стол и никаких тостов, похоже, произносить не собирался… Кащеич пробормотал нечто невнятное, то ли «здравия желаю», то ли «все там будем», и ласково, будто сладкую ключевую водицу, выпростал стакан. Выдохнул, не удержался:
— Вот умеет делать немчура… Пьется — как воздух.
— Да уж не «сучок», — хмыкнул Назаренко и в два глотка прикончил водку.
Закурил:
— Ну че, двинули, засланец? Хоть раз какая польза от тебя обществу будет.
— Двинули, начальник. — Кащеич хихикнул, водка подошла ему сразу. — Я ж сам по себе не подлый и обчеству не вредитель… Вся канитель от баб тех… А когда нужно людям пособить, так я первый, с нашим благоволением, чего уж…
— Болтай…
— Да вот истинный крест! Я и вообще за порядок.
