Женщина растерянно взглянула на подмастерья.
— Что ты сказал? — спросила она.
— Мммм… аггааа… енаа. Мммм… аггааа… енаа! — монотонно повторял Маттиас.
Он нерешительно подошел к Магдалене и протянул ей записку. Только теперь она поняла, что Маттиас звал ее по имени.
— Это… письмо для меня? — прошептала она, и сердце у нее заколотилось.
Маттиас кивнул и с легким поклоном отдал Магдалене записку.
Дочь палача развернула ее. На листке нацарапано было всего несколько строк, но и их хватило, чтобы у Магдалены земля ушла из-под ног. Бледная, как покойник, она опустилась на стул и уставилась на записку.
Это был короткий и злой стишок.
Спите, детки, пора спать,Вашей маме не понять!Всюду рыщет, как ищейка,Будет больно детским шейкам.Спите, детки, пора спать!Нынче можно поиграть.Дед всё хочет разузнать,Не желает униматься,С колдуном не потягаться…Спите, детки, пора спать!Нынче можно поиграть.
— Что там, Магдалена?
Михаэль Грец подошел к Магдалене. Та точно приросла к стулу. Живодер заглянул к ней через плечо и с трудом прочитал написанное.
— Господи! — прошептал наконец он. — Ты была права. Этот полоумный и вправду похитил ребят… — Он злобно повернулся к Маттиасу и чуть ли не крикнул: — Откуда у тебя письмо? Говори, кто тебе его дал?!
Маттиас разинул рот и протянул:
— Чееавееех.
— Человек? — с надеждой переспросила Магдалена. — Что за человек, Маттиас?
— Чёёыыый чеавех. Чёёыыый чееавееех.
— Говори внятно, чтоб тебя! — вскинулся на него Михаэль. — Что еще за человек?
— Боюсь, так мы ничего не добьемся, — сказала дочь палача и сглотнула.
Тревога за детей не давала ей сосредоточиться ни на одной мысли. Она еще раз взглянула на черные строки. Буквы растеклись, и на бумагу попало несколько чернильных капель. Оставшиеся кляксы напоминали Магдалене пятна крови.
Спите, детки, пора спать… Вашей маме не понять…
Магдалена вдруг вспомнила, что Маттиас не мог говорить, зато умел писать. Она принялась разыскивать среди разбросанных вещей перо и чернильницу. Отыскав наконец и то и другое, перевернула записку другой стороной и протянула все Маттиасу.
— Вот, напиши, кто тебе дал письмо, — потребовала она.
Немой кивнул и криво улыбнулся. Затем начеркал несколько строк на мятом клочке и вернул его Магдалене.
Она быстро прочла написанные ровным и размашистым почерком строки.
Человек в черной рясе и в капюшоне дал мне письмо возле монастырских ворот. Он велел передать его Магдалене как можно скорее. Я не знаю, кто это был.
Широкоплечий подмастерье нетерпеливо смотрел на Магдалену — так дворняжка ждет похвалы.
— Спасибо, Маттиас. — Женщина сложила записку и задумчиво сунула ее за пазуху. — Значит, это монах? — спросила она. — Ведь он был в черной рясе. Скажи, это один из бенедиктинцев?
Маттиас пожал плечами и неуверенно ухмыльнулся.
— Ее… ааю…
— Как это не знаешь, остолоп? — нетерпеливо вмешался живодер. — Но голос-то? Может, ты голос его узнал?
Маттиас помотал головой. Он внутренне напрягся, но с губ его не сорвалось больше ни единого слова.
— Дьявол тебя забери! — выругался Грец и схватил высокого подмастерья за воротник. — Если сейчас же пасть не раскроешь…
— Оставь его, — вмешалась Магдалена. — Он и вправду не знает, по нему видно. А больше ты у него все равно не выпытаешь. Хотим мы того или нет, а придется придумать что-то другое.
Она поджала губы, и глаза ее вспыхнули новой решимостью. Этот колдун похитил детей, чтобы связать руки ей и отцу! Она, сама того не ведая, стиснула кулаки. Что ж, теперь, по крайней мере, все стало известно. Магдалена знала, где ее дети, — и могла действовать.
— Первым делом нужно разыскать отца и Симона, — сказала она тихим голосом. — Отец знает, что делать. Он всегда находил выход.
— А если его уже схватили стражники? — спросил Михаэль.
— Отца-то? — Магдалена устало улыбнулась. — Для этого надо звать кого-то другого, а не каких-то замызганных охотников. На что угодно могу поспорить, что отец с Симоном от них убежали. Узнать бы только, где они теперь… — Она приняла задумчивый вид. — В Андексе их всюду разыскивают, в Эрлинг им тоже возвращаться нельзя… Значит, нужно такое место за пределами деревни, которое известно и мне, и отцу…
Она вдруг просияла.
— Точно, это же вполне разумно! Во всяком случае, я не знаю других мест, где мы смогли бы спокойно поговорить и где нам точно никто не помешает. Он и в Шонгау частенько там пропадал…
Она повернулась к растерянному живодеру и спросила дорогу. Михаэль нерешительно кивнул.
— Учитывая, что я знаю о твоем отце, ты, может быть, и права. Он всегда был немного… — Живодер смущенно улыбнулся. — Ну, странным.
Не вдаваясь в подробности, он объяснил ей дорогу, после чего похлопал по плечу Маттиаса, с грустным видом стоявшего чуть в стороне.
— Прости уж меня. Я не хотел тебя обидеть. Вот увидишь, дети скоро отыщутся, и ты сможешь с ними поиграть. Все будет хорошо.
Маттиас расплылся в улыбке и смущенно вытер бесформенные руки о фартук. Затем несколько раз поклонился и с глупым видом вышел за дверь.
— Бедняга, — вздохнул Михаэль. — Каким бы человеком мог стать, если б солдаты язык ему не вырезали! — Снова повернулся к Магдалене и заговорщицки сказал: — Я сейчас схожу кое к кому из местных, которым можно доверять. Могильщик, пастух и брадобрей из Хершинга, угольщик из Рамзее… Все как один безродные! — Он громко рассмеялся. — Нас ведь больше, чем все привыкли считать. Вместе мы разыщем твою семью.
Магдалена пожала ему руку.
— Спасибо тебе, Михаэль. Я этого никогда не забуду.
В глазах у дочери палача вспыхнули грозные искорки.
— А теперь пойду разыщу отца, — сказала она тихо, но решительно. — Поверь мне, этот гнусный ведьмак еще пожалеет, что связался с Куизлями.
Юбка развевалась на ходу. Магдалена избегала широких дорог и шагала под защитой кустов ежевики и боярышника в сторону Махтфлинга, небольшой деревушки, расположенной в двух милях от Эрлинга. Близился полдень, и солнце начинало неприятно припекать. С запада наползали грозовые тучи: погода обещала еще показать себя.
Михаэль Грец подробно описал ей холм, расположенный чуть дальше так называемого булочного холма и скрытый среди лесов. Но даже если живодер указал бы ей лишь примерное направление, Магдалена ни за что не пропустила бы этот небольшой пригорок. На окруженной низким кустарником возвышенности догнивали останки деревянной конструкции. Прежде здесь стояли, расположенные треугольником, каменные колонны, соединенные у вершин деревянными брусьями. Один из них давно уже упал на землю, да так и остался гнить; второй скосился, прислоненный к ветхой колонне. И все-таки с первого взгляда ясно было, для чего служил этот холм много лет назад.
Магдалена вышла к висельному холму Эрлинга.
Она с трудом пробиралась по заросшей сорняком и кустарником тропе, взбиравшейся на пригорок. Михаэль Грец рассказывал, что здесь в древние времена проводили казни, но со временем правосудие вершить начали в соседнем Вайльхайме, где пребывал земельный судья. Лишь во время войны на этом холме изредка вешали дезертиров или беглых крестьян. Магдалена невольно подумала об отце немого Маттиаса, который болтался в петле на глазах у собственного сына. «Проскакать на ветре» — так называли это неприглядное зрелище. Иногда казнь длилась минут пятнадцать, пока не наступала смерть.
Магдалена очень надеялась встретить на вершине холма Симона с отцом. Оба они знали об этом месте, Михаэль уже несколько раз о нем рассказывал. Холм располагался чуть в стороне от дороги, чтобы ни один путник не пропустил устрашающего зрелища, но постепенно он порос кустарником и небольшими деревцами. Ближайший дом располагался за несколько сотен шагов. Так как разлагающиеся трупы разбойников висели здесь не один месяц, вонь, особенно летом, стояла такая, что никто не желал селиться поблизости. Кроме того, висельные холмы издавна считались про́клятыми, и люди обходили их стороной. Отличное место для тайной встречи. Магдалена молилась, чтобы отец ее руководствовался теми же мыслями.
Исполненная надежды, дочь палача поднялась на самую вершину. На гнилой перекладине сидели несколько ворон и недоверчиво смотрели на девушку. В конце концов птицы с криком взвились в воздух и улетели в сторону долины. Колючие стебли ежевики обвили трухлявые балки, гудели пчелы, и пугливый заяц скрылся в подлеске. Магдалена сразу поняла, почему отец выбирал именно такие места, чтобы поразмыслить.
Вся людская суета здесь сразу же сходила на нет. Зловещее спокойствие располагало к размышлению и раздумьям.
