— О чем?
— О тебе. О твоей жизни. Ровена, взглянув на него, увидела, как напряжено его освещенное луной лицо, как крепко стиснуты челюсти.
— Моя жизнь — это ты. Другой мне не надо.
— Мы не всегда получаем то, что нам надо.
— Не говори так!
— В свое время ты была хорошей пророчицей. Кабучек брал за твои услуги двести монет серебром. Ты никогда не ошибалась.
— Знаю, ты мне уже говорил. Но какая теперь от этого польза?
— Очень большая. Ты родилась в Дренае, и работорговцы увезли тебя оттуда. Но был один мужчина...
— Не хочу этого слушать. — Ровена оставила Мишанека и отошла к пруду.
Мишанек остался на месте, но его слова последовали за ней:
— Он был твоим мужем.
Ровена села у воды и провела по ней пальцами, пустив рябь по лунной глади.
— Человек с топором, — глухо произнесла она.
— Так ты его помнишь? — спросил Мишанек, садясь рядом с ней.
— Нет. Но я видела его однажды у дома Кабучека — и еще раз, во сне, когда он был в темнице.
— Он уже вышел из темницы, Патаи. Он здесь, во вражеском лагере. Это Друсс, первый боец Горбена.
— Зачем ты говоришь мне все это? — Она повернулась всматриваясь в его лицо при луне. В своем белом одеянии он казался призрачным, почти бестелесным.
— Ты думаешь, мне этого хочется? Лучше бы мне выйти на льва с голыми руками, чем вести этот разговор. Но я люблю тебя, Патаи. Люблю с первой нашей встречи. Я увидел вас с Пудри в коридоре дома Кабучека, и ты предсказала мне судьбу.
— Что же я тебе сказала?
— Что я женюсь на женщине, которую полюблю, — улыбнулся он. — Но теперь это уже не важно. Мне думается, ты скоро встретишься со своим... первым мужем.
— Я не хочу. — Ее сердце сильно забилось, и ее охватила слабость.
Мишанек обнял ее.
— О нем я мало что знаю, зато тебя знаю хорошо. Вы дренаи, и ваши обычаи отличаются от наших. Ты не знатного рода — значит, скорее всего вышла замуж по любви. Подумай: Друсс вот уже семь лет гоняется за тобой по свету. Должно быть, он крепко любит тебя.
— Я не хочу говорить об этом! — в панике воскликнула она и хотела встать, но Мишанек удержал ее.
— Я тоже, — хрипло проговорил он. — Я предпочел бы просто посидеть здесь с тобой, любуясь на звезды. Предпочел бы целовать тебя и любить. — Он поник головой, и она увидела слезы у него на глазах.
Паника прошла, страх холодом тронул душу. Она заглянула ему в лицо:
— Ты говоришь так, будто готовишься умереть.
— Когда-нибудь это должно случиться, — с улыбкой ответил он. — А теперь я должен идти. Надо обсудить с Даришаном и другими офицерами завтрашние действия. Должно быть, они уже здесь.
— Не уходи! — взмолилась она. — Побудь со мной еще немного... самую чуточку!
— Я всегда буду с тобой, — нежно сказал он.
— Даришан погибнет завтра на стене. Я знаю: мне было видение. Он был здесь сегодня, я увидела, как он умирает. Мой Дар возвращается ко мне. Дай мне руку! Я хочу видеть, что будет с тобой.
— Нет! — Он встал и отошел от нее. — Человек сам творит свою судьбу. Ты уже однажды предсказала мне будущее, Патаи, этого довольно.
— Я сказала, как ты умрешь, да? — И видно было: она знает ответ.
— Ты сказала, о чем я мечтаю, и упомянула моего брата Нарина. Я уже не помню хорошенько. Поговорим после.
— Зачем ты сказал мне о Друссе? Ты думаешь, после твоей смерти я просто вернусь к нему и заживу как ни в чем не бывало? Если ты умрешь, мне станет незачем жить. И жить я не буду, — добавила она, глядя ему в глаза.
— Миши, мы все тебя ждем, — позвал кто-то из мрака, и Мишанек вздрогнул, увидев Нарина.
— Я ведь послал тебя с поручением. Откуда ты взялся?
— Я добрался только до холмов — там повсюду вентрийцы. Вот я и вернулся — через сточную канаву. Стража, благодарение богам, узнала меня. Что с тобой? Ты не рад меня видеть?
Мишанек, не ответив ему, улыбнулся Ровене, но она прочла страх в его глазах.
— Я ненадолго, любовь моя. Мы еще поговорим. Мужчины ушли. Ровена, закрыв глаза, представила себе воина с топором, его бледно-серые глаза и широкое плоское лицо. Но на этот образ накладывался другой — образ страшного зверя со стальными когтями и глазами, как огонь.
Горбен со своего ложа смотрел, как акробаты у огромного костра жонглируют мечами — пять острых как бритва клинков летали в воздухе между ними. Жонглеры делали свое дело с поразительным мастерством. Обнаженные, в одних набедренных повязках, они казались золотисто-красными при свете костра. Вокруг, глядя на представление, сидело около пятисот Бессмертных.
За пляшущими языками костра виднелись стены Реши, на стенах — немногочисленные защитники. Война почти окончена. Он победил. Победил — вопреки всему.
Но в сердце Горбена не было радости. Годы страхов и битв сказались на молодом императоре. Каждая победа давалась ему ценой жизни друзей его детства: Небучад пал при Эктанисе, Ясуа в горах под Поршией, Бодасен ранен у ворот Реши. Горбен взглянул направо, где на высоко приподнятых носилках лежал бледный Бодасен. Лекари заверили, что он будет жить, и сумели наполнить воздухом его пронзенное легкое. «Ты как моя империя, — подумал Горбен, — тяжко ранен, но еще дышишь». Сколько же времени потребуется, чтобы возродить Вентрию? Годы? Десятки лет?
Жонглеры закончили представление, и зрители приветствовали их дружным ревом. Акробаты поклонились императору. Горбен встал и бросил им кошелек с золотом. Было много смеха, когда жонглер не сумел поймать кошелек.
— С мечами у тебя лучше получается, — сказал Горбен.
— Деньги у него всегда текут меж пальцев, государь, — сказал второй акробат.
Горбен, вернувшись на место, улыбнулся Бодасену:
— Как дела, дружище?
— Силы уже возвращаются ко мне, государь. — Голос Бодасена был слабым, дыхание прерывистым. Горбен потрепал его по плечу, ощутил жар и острую кость под туго натянутой кожей. Бодасен встретился с ним взглядом. — Не беспокойтесь обо мне. Умирать я не намерен. — Раненый перевел взгляд влево и широко улыбнулся. — Вот это радость, клянусь богами!
Горбен посмотрел в ту сторону и увидел идущих к нему Друсса и Зибена. Поэт, опустившись на одно колено, склонил голову, а Друсс ограничился формальным поклоном.
— Здравствуй, воин. — Горбен ступил вперед и обнял Друсса, а Зибена поднял на ноги. — Тебя мне тоже недоставало, сказитель. Пойдемте к нам.
Слуги принесли еще два ложа для гостей императора и наполнили золотые кубки отменным вином.
Друсс подсел к Бодасену.
— Ты слаб, словно новорожденный котенок. Жить-то будешь?
— Приложу все старания, воин.
— Он стоил мне двухсот повозок с едой, — сказал Горбен. — Напрасно я на него так полагался.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
