На прощание я черканул записку и положил ее на тюфяк рядом со спящим «другом». «Дорогой Витек, — было написано в ней, — не бзди. Ты в Нубии, и тебя не похитили. Я просто тоже решил пошутить. Ха-ха-ха. Тебя там никто не держит, но идти в пустыню не советую. Жилье это я тебе оплатил. Кормить будут. Обратно к самолету через неделю отвезут. Отдыхай, дои козу. Она живет рядом. Удачи».
Дня два меня грызли муки совести, и я, конечно же, забрал Витька от бедуинов. Все это время бедолага просидел в своей берлоге. Вид у него был какой-то жалкий, потерянный и несчастный. Он бросился ко мне, как к спасителю, утверждал, что шутка ему очень понравилась, и даже несколько раз поблагодарил за то, что я его все-таки оттуда вытащил. Мне было за себя стыдно. «Правильно сделал, — одобрил меня Али, — проучить, если тебя обидели надо, а наказывать — это уже дело Аллаха». Больше ни одной шутки в свой адрес я от Витька не слышал, а козу доить эта бестолочь, кстати, так и не научился. Зато он стал гораздо серьезнее и освоил подводное плавание.
Глава XVI
Мое увлечение фотографией началось еще в детстве, когда родители подарили мне «Смену» на день рождения. Не могу сказать, что с того момента я никогда не расставался с камерой, но фотографировать научился, любил и всегда брал с собой аппарат во всякие поездки. Узнав однажды, что в Халаибе есть место, где можно взять напрокат камеру в боксе для подводной съемки, меня посетила отличная идея. Я давно хотел поснимать то, что ежедневно встречалось мне во время погружений, кроме того, делая фотографии своих клиентов, я мог бы без особых усилий увеличить личный материальный дохода с нырка. Быстро просчитав экономику, я предложил эту услугу народу. Как и любое нововведение за дополнительные деньги, моя инициатива не была поддержана. Дайверы оказались, мягко говоря, прижимистые, но мою решимость освоить перспективный ресурс это не поколебало. «Ах, вы так? — решил я. — Тогда зайдем с другой стороны».
На следующий же день в моих руках появился желтый подводный фотоаппарат. Он совершенно не мешал работать, кроме того, добавлял мне творческого азарта и привлекал дополнительное внимание окружающих. Они с удовольствием позировали мне на фоне рыб и кораллов.
Проявка и распечатка снимков заняли час, и к ужину у меня в руках уже была стопка большей частью неплохих фотографий. Народ рассматривал их, узнавая себя и места, где недавно погружались.
— Здорово!.. Смотри-смотри, а это я… Ты здесь себя видел?.. — наперебой галдели они. — Эту я возьму, а эту я… а эту я…
— По десять долларов, — торжественно сообщил я. — Вы же вчера отказались скинуться и взять камеру напрокат для всех. Я взял ее сам, для себя, поэтому фотографии продаю. Логично? Это называется: «Жадные платят вдвое».
Это был удачный дебют нового жанра. В дальнейшем я постоянно предлагал народу взять в аренду камеру, но большинство отказывались, а затем покупали у меня фотографии по коммерческой цене. Я специально не говорил им заранее, что снимать все равно буду, так как продавать фотографии поштучно мне было выгоднее. А чему нас учит наш же русский алфавит? Он же прямо с главного и начинается — «А» «Бы» «Вы» «Го» «Да».
* * *
— Мистер Эб, вас там какие-то французы разыскивают, — постучав и не заходя, прямо из-за двери сообщил мне портье.
— Какие французы? — я осмотрелся, решая, что на себя накинуть. — Пусть на улице подождут.
Трое парней курили на крыльце.
— Это вы меня спрашивали?
— Мы, — ответил один из них. — Вы говорите по-французски?
— Нет.
— У меня не очень хороший английский, — признался парень.
— У меня тоже, — заметил я. — Могу предложить еще только русский.
— Тогда по-английски, — согласился он. — Мы ищем хорошего дайвера-инструктора, который смог бы нам организовать глубоководное погружение.
— Какие проблемы? — спросил я. — Вон там находиться французский клуб, спросите, дело обычное.
— Мы уже были там. У них глубоководные погружения проводятся на глубине сорок метров. И не больше, — пожаловался он.
— Ну, да, это стандарт, — ответил я.
— Дело в том, что на сорока мы уже неоднократно были и теперь хотим погрузиться на сто, — гордо сказал он.
— А квалификация у вас какая и погружений сколько?
— Около сотни, и у нас по две звезды КМАС.
— Ну, тогда вы должны знать, что это опасно, — резонно заметил я.
— Мы заплатим.
— Сколько?
— По сто долларов.
— Оревуар [33],— вспомнил я очень подходящее французское слово.
— А сколько вы хотите?
Вообще-то, я давно и сам думал попробовать опуститься на сотню. Возможности такой пока не было, и напарника квалифицированного да свободного тоже. Инструкторы и дайвмастера всегда ведь с группами, а у любителей, как правило, опыта на такое не хватало. «Вот, вроде, и случай удачный подвернулся, — подумал я, — а с другой стороны, опасное это дело. Хрен их знает, как они там плавают. Потонут еще, отвечай потом…»
— Да ничего я не хочу, это вы хотите, — ответил я. — Думаю, что вряд ли кто вам такое здесь делать будет, да еще и за триста баксов. Риск большой, а толку никакого.
— А за пятьсот?
— За тысячу, — усмехнулся я, — и ответственность вся на вас. Я могу договориться с кораблем, все подготовить, ну, и нырнуть с вами — поконтролировать. Если чего, я тут не причем, так, за компанию нырял.
Они вдруг взяли и согласились, я даже не ожидал, и мы тут же договорились на послезавтра, так как на следующий день я был занят. Мне показалось, что это были какие-то неправильные французы — не жадные, не заносчивые… и говорящие по-английски. Хотя все дальнейшие общения с представителями этой великой нации окончательно убедили меня, что такими они и правда бывают, но только тогда, когда им действительно что-нибудь очень-очень нужно.
Слух о том, что я согласился, мигом разнесся по всему городку. Мои друзья и знакомые советовали мне «отказаться, пока не поздно», и «не делать глупостей», но за себя я был уверен, а французские мальчики были уже взрослыми.
В означенный день мы подогнали кораблик на глубокое место, вывесили за борт четыре баллона для декомпрессии (на всякий случай) и еще раз обговорили все детали предстоящего погружения. По большому счету, нам нужно было «упасть» туда, зафиксировать достижение и сразу же подниматься на поверхность. На большее все равно не хватило бы воздуха. Мы попрыгали в воду, собрались на поверхности и пошли.
Первые сорок метров пролетели без осложнений. Ближе к шестидесяти я почувствовал, что парни начинают волноваться. Я знаком поинтересовался, как у них дела, они ответили, что все нормально, и мы продолжили погружение. На отметке «семьдесят пять» один из них вдруг заметался и рванул к поверхности. Я поймал его за ласту, остановил и попытался успокоить. Быстрый подъем с такой глубины грозил бы французу большими проблемами, если не смертью. Взгляд у него был встревоженный и испуганный. Он показал мне, что неважно себя чувствует и твердо намерен всплывать. К нам присоединились остальные два участника спуска. Продолжать погружение все вместе мы не могли, беглец категорически рвался вверх, а отпустить его одного в таком состоянии было бы роковой ошибкой. Двое оставшихся тоже уже, видимо, не хотели продолжать спуск, отпустив меня сопровождать их приятеля на поверхность. Они тяжело дышали, и мне даже казалось, что я слышу учащенное биение их сердец. Времени на размышления не было, и я, опросив их мнения, дал команду на подъем. К этому моменту нас уже притопило до восьмидесяти шести метров. При всплытии проблем не было, и мы благополучно вышли на поверхность.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
