Ради искомой школы издатель считал необходимым расширить границы самого понятия «искусство» за счет введения в него самобытных творений. Очевидно, он исходил из посыла, что «русское в искусстве» – это произведения, созданные руками, душой и сердцем российских простолюдинов. Подобно немецким интеллектуалам, воспевающим национальный талант крестьянских поэтов и самоучек[752], Свиньин призывал соотечественников приобщиться к природной (она же – народная) кладовой[753]. Соответственно, объектами его описаний, а следовательно, и внимания читателей стали не столько профессиональные художники и скульпторы, сколько каменотесы, лубочные мастера, искусные пряхи, изобретатели, кукольники, раешники. В первом же номере издания были размещены статьи с характерными названиями: «О Русском Химике», «О Русском Механике», «Приключения Суханова, природного Русского Ваятеля», «О Русском заводчике». «Постараемся, по крайней мере, – писал он, – показать Русским, что и между ними есть много людей достойных во всех отношениях, во всех состояниях и званиях; людей с отличными дарованиями и благородными чувствами»[754]. Благодаря его публикациям способность к художественному творчеству становилась своего рода идентификационным знаком России, свидетельствуя он ней как о просвещенной и самодостаточной.
Вместе с тем Свиньин не раз задавался вопросом: «А много ли сих идеалов совершенства?» Ретроспективно отечественные искусствоведы описывают художественную жизнь России той поры как весьма вялую и фрагментарную.
Развитие русского искусства, – пишет В.С. Турчин, – выглядит довольно стройным, когда рассказы об отдельных мастерах следуют, написанные друг за другом, более того, там намечается и какая-то определенная эволюция (казалось бы). Тем не менее это искусство хаотично, и вообще как-то по-особому пустынно. Даже когда мастеров собирают вместе в «рассказанной» истории искусства, ничего не имеющей общего с реальной, поражает, как их мало[755].
Однако Свиньин был преисполнен пафоса открытия и созидания, а потому уверял соотечественников, что «гении всегда и везде редки»[756] или что гений «не принадлежит ни веку, ни стране, ни состоянию»[757]. Повторяемые вновь и вновь, данные сентенции позволяли сблизить художественную ситуацию в России с другими странами, представить пространство европейской художественной культуры более гомогенным, нежели оно было в действительности.
Ссылаясь на опыт собственных знакомств, Свиньин убеждал читателей, что невидимое реально наличествует. Если его не видно, это еще не значит, что его нет. «В заключение письма моего, – писал он в 1820 г., – познакомлю я тебя с отличными Русскими художниками в Москве. Их очень много и некоторые с большими дарованиями, но, не имея случая усовершенствоваться изучением оригиналов или выставить свои труды на суждение публики, что делается во всех столицах, они остаются в неизвестности и не занимаются ничем, могущим прославить их таланты»[758]. Соответственно, «русское» затемнено и неизвестно в мире искусства потому, что правительство и интеллектуалы мало сделали для его высвечивания, считал критик.
Вторая причина малого числа известных стране и миру отечественных художников, по мнению Свиньина, заключалась в том, что культурная зависимость Российской империи от Западной Европы поставила местную художественную продукцию в дискриминационное положение. В результате творения отечественных мастеров ценятся заведомо ниже их иностранных коллег, в том числе и в самой России. Своими силами российские художники не могут преодолеть этого предубеждения, так как не владеют языками элит[759]. В этой связи задача «любителей изящного» виделась в том, чтобы защитить отечественные таланты, стать посредниками в их общении с элитарными зрителями и ценителями. Писателям предстояло изменить общественное мнение в пользу российского производителя[760]. Это было бы возможным при условии, что отечественные элиты преодолеют чувство собственной неполноценности и усвоят чувство национальной гордости. «Но как не хотеть… – восклицал он, – не почитать счастием быть Русским – принадлежать нации великой, благородной, великодушной?»[761]
Своим творчеством Свиньин не разрушал канона «идеальной формы» и даже не подвергал его сомнению. Он лишь доказывал, что в России много произведений, а среди ее жителей много художников, работы которых соответствуют его нормам. Что отличает «совершенного художника» по Свиньину? Достоинства выбранной темы, верность и тщательность изображения, «дар избирать лучшую сторону описываемых им предметов, счастливо схватывать главные отличающие их черты и строго наблюдать им одним свойственный характер»[762]. Все эти требования вполне созвучны академическим трактатам.
Желаемая «русская школа» виделась Свиньину как своего рода локальная корпорация художников. Ориентируясь на представление Дж. Вазари о логике развития искусства, он составлял антологию русской живописи как биографический нарратив. На страницах «Отечественных записок» он публиковал персональные истории отечественных художников, многих из которых знал лично. Темпоральная вертикаль таких рассказов создавала впечатление непрерывной летописи и последовательно разворачивающейся логики развития. Каждая история являлась не только вехой пройденного пути развития, но и была представлена как типичная для большей части россиян. «Частная жизнь Суханова, – объявлял издатель очередную находку, – не менее любопытна и заключает в себе некоторые национальные черты Русского характера»[763].
В просвещенческий дискурс «Отечественных записок» укладывается понимание роли А.Г. Венецианова и венециановцев. Приветствуя тему «народности» в изобразительном искусстве, издатель не касался технологических вопросов ее раскрытия. Он рассказывал читателю о дидактическом эксперименте художника, о том, при каких обстоятельствах каждый ученик попал к учителю, об особенностях характера Венецианова, прогнозировал, каких успехов можно ждать от него в будущем.
Виртуальную (на страницах «Отечественных записок») и реальную (в собственном доме) коллекции русской живописи Свиньин составлял одновременно. В 1829 г. он опубликовал опись предметов, образующих его собственный «Русский музеум». То, что в данном случае речь шла о презентации России, а не «русскости», подтверждает авторское предисловие. Каталог открывался пафосным вступлением:
Нет на Свете земли, которая бы имела способы, равные России, для составления Отечественного Музеума, столь разнообразного и богатого во всех отношениях… Исследуя с беспристрастием степень успехов наших в Художествах, я нашел основательные причины думать, что есть возможность составить Русскую школу, если употребить старание приобретать те произведения Русских Художников, кои совершены ими были в первых порывах огня и честолюбия[764].
Как явствует из каталога, всего Свиньину удалось собрать 82 произведения 41 художника: А.А. и Ф.Я. Алексеевых, А.И. Бельского, К.П. Брюллова, Ф.А. Бруни, А.Г. Варнека, А.Г. Венецианова, Р.М. Волкова, М.Н. Воробьева, А.Е. Егорова, К.А. Зеленцова, А.А. Златова, О.А. Кипренского, М.Г. Крылова, С.С. Курляндцева, Д.Г. Левицкого, И.З. Летунова, А.П. Лосенко, Н.А. Майкова, А.Е. Мартынова, А.М. и Ф.М. Матвеевых, А.О. Орловского, И.Я. Пескорского, В.К. Сазонова, П.П. Свиньина, А.А. Сергеева, Н.А. Синявского, М.А. Скороспелова, П.И. Соколова, В.А. Тропинина, А.В. Тыранова, Г.И. Угрюмова, Я.М. Швецова, В.К. Шебуева, Семена и Сильвестра Щедриных, С.С. Щукина, Н.П. Чернецова, И.Л. Якимова и И.Е. Яковлева. Предметы декоративно-прикладного искусства и народного творчества собиратель описал в рубрике «Собрание воспоминаний».
Такой была созданная Свиньиным национальная сокровищница. Ей не была суждена долгая жизнь. С точки зрения имперских интересов и репрезентации России ее состав был скудным и неубедительным. Действительно, значительную часть представленных в ней имен сейчас трудно отыскать даже в специальных справочных изданиях, не то что обнаружить среди «классиков» живописи. А в контексте сложившегося позднее национального дискурса созданный Свиньиным национальный музеум представлялся лишенным главной идеи и критерия отбора. В этой связи Н.Н. Врангель писал в начале XX в.:
…Либо в современной «петербургской» России мало что сделано чисто славянской расой, либо многое, что мы считаем «своим» и «отечественным», только кажется нам таковым. Ведь не признаем же мы «чисто-русскими» дона Сальватора Тончи, прозванного в Москве Николаем Ивановичем, Ореста Кипренского – сына Адама Карловича Швальбе, «отца русскаго жанра» Венецианова – из фамилии Фармакки Венециано, и Карла Брюлло, получившаго «вэ твердый знак» по Высочайшему повелению?[765]
