Я не хотел мешать исполнению сонаты, но мои руки горели, и единственное, что могло потушить огонь, это прохладное прикосновение ее кожи к моей. Нежно я провел кончиками пальцев по ее стройным плечам, по мышцам и собрал в ладони ее винно-рыжие волосы.
Она не дрогнула.
Казалось, мои прикосновения только подстегнули ее к кульминации песни, ее пальцы, словно вода, несущаяся по клавишам, превратились в поток звуков.
Я перебросил тяжелые волосы на одно плечо, обнажив длинную белоснежную линию ее шеи.
Мне нужно было знать, отбивает ли пульс, пульсирующий под кожей, ту же татуировку, что и ноты, которые она играет, поэтому я наклонился и прижался губами к ее шее. Теплый, цветочный аромат Шанель № 5 благоухал на ее атласной коже. Такой легкий на мягкой коже, что я почти не чувствовал его, проводя губами вверх и вниз по нежному горлу.
— Sei bellissima [134], — прошептал я, касаясь языком трепетной точки пульса.
Это была привычка, которую я сформировал в ней, потребность чувствовать биение ее сердца, чувствовать, как женщина, которая считала себя сделанной изо льда, пылает в огне.
Между лопаток пробежала мелкая дрожь, но пальцы не упустили свою возможность.
— Ты играешь для меня, lottatrice [135] ? Потому что это звучит как самая сладостная песня капитуляции, — продолжал я низко над ее ухом, зубы скользили по ее горлу.
Мягкое дыхание вырвалось из ее приоткрытых губ. Они не были накрашены красной помады, а были естественного оттенка, как спелая слива, которую я хотел втянуть в свой рот.
Соблазнение Елены было завораживающим. Я запутался в тех же механизмах, которые использовал, чтобы успокоить ее, завороженный ее тонкой, запоминающейся реакцией на малейшее прикосновение, на самую невинную фразу.
В ней имелась такая тоска, глубокий источник, который до сих пор, до меня, оставался неиспользованным.
Одурманивающе знать, что у меня есть доступ ко всей этой дремлющей чувственности.
Мои пальцы прошлись по обеим сторонам ее шеи, по длинным выступающим косточкам ключиц и по коже груди. Она прижалась ко мне, вытягивая музыку из фортепиано, а я вытягивал удовольствие из нее, в тандеме подгоняемые каким-то невидимым ритмом.
Тоненькие бретельки удерживали шелковую ночную рубашку с кружевной окантовкой на ее плечах.
Я спустил одну из них под указательным и большим пальцами.
Щелчок.
Едва слышный шепот в музыке.
Ткань соскользнула вниз по сгибу ее груди на колени, обнажив вершину соска, украшающего мягкую выпуклость.
Щелчок.
Другой сосок поддался, полностью обнажив грудь.
Тем не менее, она играла.
— Bene, Elena, suona mentre io suono te [136], — сказал я ей.
Мои руки проследили нижнюю часть ее груди, исследуя выпуклость, прежде чем я взял их в свои большие ладони. Румяные соски оказались между костяшками моих пальцев, и я осторожно ущипнул их.
Затем, когда она вздохнула, пропустив ноту, я сделал это снова.
Уже не так нежно.
Она втянула воздух между зубами.
Я уткнулся носом в ее ухо, вдыхая пьянящий женский аромат. Это заставило мой член в знак протеста напрячься в брюках.
Никогда еще женщина не оказывала на меня такого влияния.
Потому что Елена была не просто великолепна. Каждый ее аспект очаровывал меня. Я чувствовал себя исследователем, открывающим новые земли, когда перекатывал в пальцах ее соски и слегка царапал короткими ногтями выпуклости ее грудей. Каждое ощущение, которое я извлекал из нее, было чертовски удивительным.
— Я буду трахать тебя вот так, — мрачно пообещал я ей, мое возбуждение превысило темп ее песни и стало слишком сильным, чтобы продолжать в том же духе.
Я все еще чувствовал, как немыслимо плотно сжимаются ее стенки вокруг меня, когда я входил в нее. Как она кричала при оргазме, грубая аллилуйя шока и благоговения. То, как она пульсировала вокруг меня, прижимая к себе, словно любое пространство между нашими телами было невыносимо.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я был полностью поглощен потребностью снова оказаться внутри нее.
Нетерпеливый, я оставил ее набухшие груди, одна рука устремилась к ее шее, чтобы я мог держать эту стройность в своей ладони. Другая рука скользила пальцами и ладонями, широкими и требовательными, по ее трепещущему животу, под шелк, к вершине бедер.
Под ночной рубашкой на ней ничего не было.
— Ты хотела, чтобы я нашел тебя такой, — пробормотал я ей в шею, резко впиваясь зубами в кожу, так что она зашипела. — Ты играла, как соловей, заманивая меня сюда. Надеялась, что я прикоснусь к тебе вот так? Фантазировала об этом моменте?
Песня переходила от одного к другому, эта композиция была теплой и томной, словно льющийся мед из слоновой кости.
— Потому что, Елена, — продолжал я, обхватив рукой ее влажное лоно. — Nemmeno immagini cosa ho intenzione di farti [137].
Я слегка наклонился над ней, чтобы угол был правильным, и запустил два своих длинных пальца в ее горячую киску. Ее голова откинулась назад к моему плечу, глаза закрылись, когда я начал тереться ими о ее переднюю стенку, а пята моей руки сильно надавила на набухший бутон ее клитора.
— Я заставлю тебя кончить вот так на моей руке, и ты будешь играть для меня до самой кульминации, — приказал я. — Потому что я хочу посмотреть, как ты не справишься. Я хочу видеть, как ты теряешь контроль только для меня.
Она задрожала, ее соски стали твердыми, как стекло, ее бедра мягко покачивались от моих ласк.
И все же она играла, ноты звучали вяло, песня затихала, будто мы ушли в другую комнату.
Это только заставляло меня играть с ней сильнее. Я пощипывал ноющие соски, пока они не запульсировали, в то время как моя другая рука владела ее киской, сжимая и растягивая тугие стенки, погружая третий палец. Я хотел, чтобы она была наполнена мной. Следуя импульсу, я поднес свободную руку к ее рту и предложил ей пососать мои пальцы.
После недолгого колебания, ее рот сомкнулся над моими пальцами, ее язык скользил по ним.
— Я чувствую, как сильно ты хочешь кончить для меня, — промурлыкал я ей на ухо, потому что каждый раз, когда я произносил грязные слова, ее сладкая киска напрягалась и пульсировала, а кожа окрашивалась в насыщенный красный цвет.
Она была смущена своей реакцией, но это только усилило ее желание.
— Ты кончишь для меня на все мои пальцы, Елена. — она задыхалась, ее пальцы дрожали на клавишах, ноги тряслись под пианино. — А потом я нагну тебя над этим инструментом и погружусь в тебя, пока ты снова не кончишь.
— Данте, — задыхалась она, в ее голосе звучал тот же страх, что и накануне вечером.
Это что-то новое для нее.
Не секс.
Но интимность получения удовольствия от своего любовника, желания полового акта, чтобы удовлетворить свое собственное желание.
Черт, это было великолепно.
— Si, bella [138], — подбодрил я ее, когда она оставила попытки играть, одна рука беспорядочно хлопала по клавишам. — Распадись. Кончи для меня. И назови имя своего капо, когда сделаешь это.
Это сработало.
Ее шея выгнулась дугой, когда она откинула голову назад, глаза закрылись, ноги стали гибкими и прямыми, сердцевина напряглась перед взрывом.
А потом бам.
Она сломалась.
Из ее рта вырвался крик, и она тихонько задрожала на мне, руки соскользнули с клавиш и ухватились за скамью пианино, когда она содрогнулась от второго оргазма.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Она была таким прекрасным хаосом, такой бурей противоречий, что даже она была бессильна разобраться в их течениях. Наблюдать за тем, как она распадается на части, было так же захватывающе, как стоять посреди бури, проносящейся по улицам города, разрывая здания и вырывая деревья. Мощности ее великолепия и интеллекта было достаточно, чтобы сровнять с землей даже такого человека, как я.
