— А как? Как я должна это воспринять?!
— Танька, ну пойми: Фаридка — племянница шефа. Кому, как не ей, знать, какие у него требования? И как, по-твоему, я должен был у нее это узнать? Вот так подойти и спросить: Фарида Джамадовна, а какие запросы у вашего уважаемого дяди в отношении квартальных отчетов? Понятно, надо контакт навести… конфеты там… но у нас с ней ничего не было! Не было и никогда не будет, слышишь?
Перистые щупальца ласкотухи вынырнули на мгновение из произносившего эти слова рта и скрылись в нем снова.
Крикса за стеной вновь напряглась, насыщая свой голод, проявляясь в плотском мире тем единственным способом, какой был ей доступен, — в истошном детском вопле. Сегодняшние запасы любви, тепла, просто терпения родителей она уже выела, и теперь ничего не оставалось, кроме тоски и беззащитности маленького комка плоти — ее добычи.
— Ты все врешь, Степанов… — проговорила прежним голосом Татьяна, не глядя на мужа. — Просто я после роддома уже не такая — вот ты и смотришь на сторону. А я теперь тебе не нужна…
Алексей закусил губу. Нечестно было бы сказать, что только от досады — жалость к жене он тоже испытывал и хотел не только успокоить ее, но и утешить. Обильно заселившая отнорок нежить выела еще не всю его любовь к Тане. Он протянул руку к плечу жены — но выползший из-за золотистых прядей большой студенистый ревнец злобно сверкнул на него многочисленными зелеными глазками, а двое мелких завидов поспешно бросились к протянутой руке — и он, не видя их, все же отдернул пальцы.
Запищал крохотный мех, окутываясь стайкой мелких, как мошка, вестиц. Татьяна, всхлипывая, полезла в карман блузки, достала мобильник, раскрыла, прижала к мокрой щеке:
— Ой, бабуль, это ты? Нет, я рада, рада… нет-нет, у нас все в порядке, просто я простыла, вот, носом хлюпаю. И у Олежика все в порядке… Ой… ой, бабуль, как здорово… нет-нет, что ты, совсем не помешаешь… Да, конечно… тебя встретить? А то Леша бы подъехал… Ну, как хочешь… Хорошо… Целую!
— Что она сказала? — тихо спросил Алексей, направляя палец на мобильник.
— Бабушка сегодня приедет, — заявила Татьяна.
— Нет, я не могу! У меня вообще нет времени даже дышать толком, ребенок орет, а еще явится эта сумасшедшая старуха!..
— Что?! Это бабушка Оля сумасшедшая? Может, тебе и мама моя не нравится?! Ты что, забыл, кто нам купил квартиру? А бабушка Оля хоть с Олежкой сможет посидеть, пока я передохну, до Тамарки с Иринкой сбегаю! И вообще она моя любимая бабушка, и попробуй только пискнуть что-нибудь, понял?!
— О господи! — Алексей кинулся к компьютеру, ударил пальцем по клавише «Enter», нетерпеливо сунул курсор в строчку «Завершение работы». — Все! Я ухожу… — Дискета с шипением выпрыгнула ему в руку. — …В интернет-кафе. Буду работать там.
— Работать?! — закричала Таня ему вслед. — Знаю я, где и с кем ты будешь работать! Козел! Можешь жениться хоть на Фаридке, хоть на шефе своем дорогом, ты…
Хлопнувшая дверь прервала ее монолог. Сварица раскачивалась, испытывая близкое к сытости чувство.
Крикса ела. Малыш кричал…
Мама, не грусти… не расстраивайся так, пожалуйста… я еще маленькая, я не знаю, почему дедушка обиделся. Ведь он же не мог обидеться просто на то, что я есть? Или на тебя — ты ведь такая замечательная, мама! Не расстраивайся, мамочка, я тебя так люблю, правда-правда. У нас все будет хорошо, вот Увидишь. Я рожусь, стану большая и умная и уговорю дедушку на тебя не сердиться. И мы будем жить вместе — я, ты, папа, дедушка, бабушка… Помнишь бабочек на огороде? Так хочется побегать за ними по травке. Обязательно побегаю. И куклу привезем на огород. А то она сидит в витрине, как я — в твоем животике, мама.
Я всех вас так люблю!
Мама, ты только не плачь — бабушка ведь не это хотела сказать? Я, наверное, маленькая и глупая, я совсем маленькая, я только третий месяц живу у тебя в животике. Она, конечно, не могла так сказать — она ведь твоя мама, она вот так же носила тебя в животике, как ты меня?
Как я ее люблю — сильно-сильно! Почти как тебя, мамочка.
Мама… не молчи, пожалуйста… ты же говорила со мной… и знаешь, не прячь так свои мысли. Ты прости, я маленькая и глупая — мне от этого немножко страшно.
Я глупая, я знаю — ведь мы же вместе и будем вместе, правда, мама? И ничего-ничего плохого не случится? Ты меня всегда защитишь, мама.
Я очень люблю тебя.
Когда в дверь позвонили, Таня уже в тысячный, наверное, раз с какой-то мертвой интонацией повторяла, встряхивая непрерывно вопящего малыша:
— Бай-бай, бай-бай, поскорее засыпай… Люли-люли-лю-леньки, прилетели гуленьки… баю-баюшки-баю, не ложися на краю… бай-бай, баю-бай, поскорее засыпай… Люли-люли-лю-леньки…
От крута постоянно повторявшихся колыбельных, ни одну из которых она не знала не то что до конца, но хотя бы до второго куплета, на нее саму накатила сонная одурь. Отеть шубой повисла на ее ногах и руках, волочась вслед за молодой матерью туда и сюда.
— Баю-бай, баю-ба-а-а… — Таня широко зевнула. — Ну чего ты не спишь, паразит такой? А? Чего тебе не хватает? Кормили тебя, сухой, какого черта еще надо? Паршивец…
Дверь зашлась переливчатым тонким повизгиванием. Татьяна вздрогнула.
— А, наш папочка, наверно, уже приперся, козлина такой, — пробормотала она. — Нагулялся он у нас, Олежек. Кормилец, блин…
Но в мутном кружке глазка обозначились очертания совсем иной фигуры.
— Ой, бабуля! — радостно воскликнула Таня, одной рукой открывая замок, а другой прижимая к себе посиневшего от криков Олежку. — Бабулечка приехала! Смотри, Олежек, это бабушка!
Крикса вздрогнула. От вошедшей пахло Силой — а любая сила могла быть только угрозой. Что сильные делают со слабыми?
Жрут, понятное дело, что же еще — смотреть на них, что ли?
Хуже того, похожая по очертаниям на добычу, пришедшая таковой не была. Или все-таки была? За ней и над ней колыхалось — не студенисто, как ревнецы или сварицы, а так, как колышется пламя свечи, — что-то огромное, обжигающее крохотные глазки криксы и, несомненно, очень опасное.
У нее собирались отобрать законную добычу, отобрать и сожрать! А если не поостережется — глядишь, и саму сожрут заодно и не подавятся, гниды!
Крикса зашлась от злобы и ужаса. Не подходи! Я сильная! Я страшная! Я могу сделать больно! Так! И вот так! И еще вот так!..
Крик младенца сорвался на хрип.
Рука пришедшей поднялась, то, что стояло за нею, взмахнуло в лад этому движению не то огненным языком, не то крылом — и маленькую криксу откинуло вглубь, стиснуло в кулачки когти…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
