Худощавое тело Ксаны было телом, впитавшим жестокость людей и вырастившим еще большую жестокость к себе. Но скованности, присущей ее типу, в ней не было. Она мягко струилась под музыку, прикрыв глаза. Руки и плечи почти не участвовали в танце.
Не отводя от нее глаз, Макс расстегнул свою сумку. Достал маленький барабан, поставил между колен. Диджей одобрительно кивнул ему, ускорил бит-секцию. Макс принялся ударять в барабан ладонями, в ритм рила, в ритм покачивающихся бедер Ксаны.
Он тоже закрыл глаза. Ему представлялись капли дождя, барабанящие по листьям где-то в джунглях Амазонки. Там идут долгие хорошие дожди. А потом наступает беспощадная засуха, и местные жители готовы все отдать за жизнетворный шорох капель.
Макс ударил в барабан последний раз. Открыл глаза. Ксана стояла перед ним.
— Ты не знаешь, куда пошла Алина? — спросила она. — Хочу уехать.
— Вряд ли ее водитель тебя повезет.
— О, она с тобой поделилась планами мелкой мести. — Оксана усмехнулась. — Тогда передай ей, что я села на такси.
— Не надо. — Макс бережно запаковал барабан, поднялся. — Я тебя отвезу.
2
Они остановились только под утро, выжатые досуха.
— Не выходи, — попросила Оксана.
Ее рука ласкала шею и затылок Макса. Ноги обхватывали бедра, подрагивая от усталости. Она вытянула их по простыне.
— Хорошо, когда ты внутри, — сказала она. — Почему ты не забрал меня раньше? Теряли время в этой долбаной «Точке».
Макс осторожно поцеловал ее в губы.
— Хочешь сигарету? — спросил он. — Не удивляйся, я видел, что у тебя пепельница на полу возле кровати.
— Хочу. Но потом. Ты все равно догадливый. Пепельница не значит, что я курю после секса.
— А мне хочется шоколада. Я бы клал вместо пепельницы Шоколадную плитку.
— Почему не кладешь?
Макс провел ладонью по плечу Ксаны. Ее кожа холодила.
— Редко трахаюсь дома, — сказал он. — Вообще редко дома бываю. Я в Москве хорошо если три месяца в году.
— Хотела спросить, где ты трахаешься. — Оксана засмеялась. — Но ты можешь подумать, что я заявляю на тебя права. Если так редко бываешь, почему Москва — дом?
— Я люблю Москву. Мне здесь хорошо. Мало где бывает хорошо.
— Для тебя это слишком простое объяснение, по-моему. Теперь можешь дать мне сигарету. Они справа от тебя, в моих джинсах.
Они разъединились. Макс дал Ксане сигарету, поднес огонь.
— Я не сложный, как ты сказала. Простые вещи нравятся мне больше сложных.
Оксана окуталась дымом.
— Жаль. А мне нравятся сложные мужчины. С непростым прошлым и смутным будущим. И чтобы большой член.
— По некоторым из пунктов я прохожу.
Они засмеялись.
— Ты не ответил — почему ты не забрал меня сразу? Зачем набросился на Алину? Акции повышал?
— И в мыслях не было. Я уже и жалею, честно говоря. Получилось, что я ее бросил.
— За последнюю неделю ты третий, кто это делает, — сказала Оксана. — Ты хотя бы ее не трахал перед этим. Она хорошая девочка, но очень несчастливая. Очень.
— Зачем ты тогда ее при всех обижала?
Она потушила сигарету.
— А я плохая девочка. Макс, давай еще раз перед сном?
Он улыбнулся, положил руку ей на живот.
— Только давай сзади, — попросила Оксана. — Сама запах сигарет ненавижу, не хочу тебе портить впечатление.
Она встала на четвереньки, Макс провел рукой по ее круглым ягодицам.
— Кроме того, с твоими размерами, когда ты сверху — я боюсь, что ты мне проткнешь грудную клетку, — сказала Оксана. И вздохнула, застонала, вцепилась зубами в подушку.
Через пятнадцать минут они наконец заснули.
З
Завтракали в «Новинском». Точнее, завтракал Макс. Оксана курила, пила апельсиновый фреш. «С утра не могу на еду смотреть». От кофе и чая тоже отказалась.
— Жизнь была веселая, — рассказывала она. — Я на четвертом месяце, муж трахает секретаршу. Денег оставляет сто долларов на месяц. В холодильнике баночка майонеза. С тех пор майонез видеть не могу. Мазала его на хлеб и ела. — Ксана разгладила накрахмаленную скатерть. — Переспала с одним знакомым. Пошла к нему работать. Был такой клуб для иностранцев — «27». Спрашиваю, почему двадцать семь. Оказывается, это член у него такой длины. — Она усмехнулась уголком рта. — В постели с ним было тяжело. Отбойный молоток. Я вот до сих пор думаю: из-за него я ребенка потеряла или из-за того, что пила каждый вечер. Пошла официанткой. А все официантки в клубе были на консумации. Разводили клиентов на выпивку.
Макс взял ее за руку. Рксана подняла на него глаза.
— Сочувствуешь?
— Восхищаюсь. Ты уцелела.
— Ну да. Хорошее слово. Уцелела. — Ксана покатала слово на языке. — Уцелела. Мне помогли. Помог хороший человек. Канадец. Вытащил меня. Не дал подсесть на кокаин. Многому научил. Когда мы познакомились, ему было под пятьдесят. Он мне протянул руку. Я ему в ответ два пальца, типа девочка-лицеистка. Я манерная была, мужики велись. Он мне сказал: «Руку надо жать так, как цепляешься за жизнь». Изо всех сил.
— Что с ним стало?
Оксана забрала у Макса вилку, наколола несколько листьев салата. Отправила в рот.
— Я его бросила. Он едва с собой не покончил. Ночевал у меня под окном. Умный, сильный, состоявшийся мужчина. Сам говорил, что так случится. «Я для тебя эпизод, — говорил. — Ты махнешь хвостом и исчезнешь. А у меня, может, ничего больше и не будет». А что я понимала? Мне было двадцать два. В голове одни мужики.
— Сейчас бы не бросила?
Оксана жевала салат, в ее глазах цвета морской лазури блестело лукавство. И, пожалуй, грусть. Самую чуть, грусть от понимания своих желаний.
— Бросила бы, конечно. Не из-за модного бандита, как тогда. Но бросила бы обязательно. У меня простые желания, Макс. Мне нравятся сильные, на много способные тела. Мне нравится, когда мужчина не стремится сделать из меня аксессуар. Или копилку для своего бесценного опыта. И еще он хотел детей. А я не могла ему их дать. И никому не смогу.
— Алина подкалывала тебя насчет консумации.
— Ага. Думает, что раскопала горячий фактик. Дурочка. Она как только уже не пыталась на меня повлиять. Откаты, подарки. Она не представляет, с кем я работаю, что такое венчурные фонды, для которых я провожу аудит. Мне мой мужчина за столом в ресторане дарит часы «Картье» — я пишу десять объяснительных. И еще устная беседа с куратором. Они тут в Москве думают, что азиатская бизнес-модель везде работает. С кем я пила в девяностых — американцам плевать. Если я возьму у Алины, мне закроют все двери. Везде и навсегда. — Ксана сверкнула бриллиантами, посмотрела на часы на руке.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
