«Пусть студент Ли, – писал еще дух спиритов, – не таит в себе стыда из-за этой чисто временной несправедливости! Ему стоит лишь сделать побольше копий со своего экзаменационного сочинения и больше их показывать в свет… Тогда уже на будущий год он будет в первых». Ли послушался этого наставления. Действительно, через некоторое время в кабинете инспектора о деле было уже достаточно известно. Было вывешено отдельное обьявление, в котором по его адресу говорилось много утешительного.
А на следующий год он и впрямь был в первых именах.
СТУДЕНТ-ВОР ЦЗИ
Э из Наньяна страдал от лисьего наваждения. Кто-то все время крал и уносил золотые, серебряные и другие вещи. Когда лису бранили, наваждение усиливалось. У Э был племянник – студент Цзи, очень именитый, литературно начитанный, но отличавшийся развязностью. Он стал возжигать курительные свечи и молиться за родственника, чтобы лиса избавила его от своей напасти.
Однако все это не имело никакого воздействия. Затем он просил лису бросить его родственника: пусть, мол, она лучше перейдет в дом ко мне. Тоже без результата. Над студентом смеялись.
– Она, видите ли, умеет фантастически изменять свой вид, – говорил на это студент, – однако есть же в ней человеческое сердце! Я твердо решил перевести ее к себе и дать ей возможность войти, как говорится, в «праведный плод»[376].
И вот каждые три-четыре дня он продолжал появляться у Э и молиться. Правда, все это нисколько не помогало, но, как только студент появлялся, лиса уже не беспокоила. Видя это, Э часто оставлял студента ночевать у себя дома, и тот по ночам обращался в пространство и просил лису явиться ему, приглашал ее все настойчивее и настойчивее.
Однажды он только что пришел домой и сидел у себя в кабинете один.
Вдруг двери дома тихонько-тихонько, сами собой, приоткрылись. Студент вскочил, сделал благоговейное приветствие и сказал:
– Почтенный братец лис, кажется, пришел, не так ли?
Полное безмолвие: ни звука…
Другой раз ночью дверь сама открылась.
– Если это соблаговолил снизойти ко мне почтенный братец лис, – сказал студент, – то ведь я об этом как раз и молил, этого только и домогался! Что мешает вам сейчас же подарить меня сияньем своей светлости?
Опять безмолвие; но в это же время к утру пропали двести монет, лежавших на столе.
К вечеру студент прибавил еще несколько сот и среди ночи слышал, как в холщовом пологе так и звякнуло.
– Пришли, да? – спросил Цзи. – Я с полным почитанием приготовил несколько сот нынешних монет[377], чтобы отдать их полностью в ваше распоряжение. Хотя ваш покорный слуга и не отличается большими достатками, однако он не из гнусных скаредов. Так что, если вам более или менее нужны будут деньги на расходы, ничто не помешает вам просто-напросто сказать мне. Что за необходимость непременно красть?
Через некоторое время студент посмотрел на деньги – вынуто двести монет.
Он положил их на прежнее место, но в течение нескольких ночей они более не пропадали.
Как-то у Цзи была зажарена курица, которою он собирался потчевать гостей. Вдруг она пропала. Тогда он к вечеру прибавил еще вина, но лиса с этих пор прекратила свои посещения.
В доме Э наваждение свирепствовало по-прежнему. Цзи опять направился туда и стал молиться, говоря так:
– Я, ваш покорный слуга, кладу деньги, а вы не берете. Ставлю вино, а вы не пьете. Мой родственник – дряхлый старичок. Не надо так долго над ним свирепствовать. Вот я приготовлю кое-какие скромные вещи и ночью предоставлю вам самому брать, что хотите.
И вот он взял десять тысяч монет[378], большую чару вина, две курицы, мелко-мелко наструганные кусочками, и все это разложил на столе, а сам улегся тут же рядом. Всю ночь никаких звуков не было, а деньги и прочее оказались в прежнем положении. С этой поры лисьи причуды прекратились.
Однажды, вернувшись к себе вечером, студент открыл дверь кабинета и увидел, что на столе стоит чайник вина[379], тут же полное блюдо жареных цыплят и четыреста монет, провязанных красным шнуром[380], – как раз именно все то, что было до того в пропаже.
Он понял, что это дело рук лисы. Понюхал вино, – прелесть как пахнет! Стал наливать его, – оно было сине-зеленого цвета. Стал пить, – оно оказалось необыкновенно чистым, прекрасным.
Чайник кончился, студент был уже наполовину пьян и внезапно почувствовал, как в его сердце вдруг зародилась жадность. И сейчас же ему захотелось воровать. Он открыл дверь, вышел, подумал об одном богатом доме в их селе и направился туда.
Перемахнул через стену, которая была, правда, высока, но он – в один прыжок вверх и другой вниз – перелетел, словно на крыльях. Вошел в кабинет, украл соболью шубу и золотой дин[381] и с этим ушел. Вернулся к себе, положил все это у дивана и, наконец, лег на подушку, уснул.
На рассвете он втащил вещи в спальню. Жена, в полном изумленье, спросила, откуда это. Цзи тихим шепотом сообщил ей, причем имел очень довольный вид. Сначала жене показалось, что он шутит, однако, поняв, что это серьезно, она сказала в испуге:
– Как? Ты, который всегда был таким твердым и честным, и вдруг это сделал?
Цзи совершенно хладнокровно сказал, что не считает это странным, и рассказал по этому поводу, каковы к нему оказались чувства лисы.
Жена, в полном смятении, догадалась все-таки, что в вине был лисий яд. Вспомнила также, что ртутная киноварь имеет свойство отгонять нечистую силу. Побежала, разыскала, натолкла, всыпала в вино и дала мужу пить.
Через самое короткое время он вдруг обронил:
– Как это я стал вором?
Жена объяснила ему, в чем дело, и он, просветлев, совершенно растерялся. К тому же он услыхал, что об ограблении богатого дома кричали уже по всему селу. Целый день он не ел и не знал, где сесть. Жена дала ему совет воспользоваться ночью и бросить вещи через стену дома. Он послушался ее. В богатом доме снова нашли свои вещи, и дело прекратилось.
На экзаменах в этом году студент очутился «в венце войск»[382] и, кроме того, был возвышен еще в дальнейшую степень. Ему причиталось получить большую награду, но когда наступил день ее выдачи, на балках канцелярии Даотая появилась следующая наклейка:
«Цзи (такой-то) – вор. Он украл в таком-то доме шубу и курительный треножник. За что же его отличают?»
Балка была очень высока, и наклеить на нее что-либо, стоя на ногах, вообще было невозможно. Начальник литераторов[383] в недоумении взял наклейку и спросил о ней Цзи. Тот, в сильном смятении и соображая, что об этом деле, кроме его жены, никто не знает, тем более здесь, в глубине казенного здания, спрашивал сам себя, как это могло сюда проникнуть. Потом догадался.
«Это, конечно, сделала лиса», – сказал он про себя.
И все, что вспомнил, рассказал без утайки. «Начальник литераторов» наградил его как полагалось и еще добавил от себя.
Студент, думая об этом, лису ни в чем не винил.
«То, что неоднократно повергало меня в беду, – думал он, – был стыд низкого человека за то, что только он один низок».
Повествователь добавляет:
Студент хотел вовлечь нечистую силу в праведную стезю – и вдруг сам попал в ее лапы!
Нет надобности приписывать лисе какую-то особенную злонамеренность: ведь студент как будто тянул ее к себе юмористически, ну и она его обработала тоже не без фарса!
Однако если бы у нашего студента не было за собой доброй основы в его предшествовавшем рождении и если бы в его спальне не сидела умная подруга, то далеко ль он, в самом деле, был бы от полного сходства с древним Юань Шэ[384], которому, как известно, приписываются такие слова: «Жила себе дома вдова; негодяй ее опозорил – и вот она дальше пошла по дороге разврата».
Ух, страшно!
НЕКИЙ И[385], УДАЧЛИВЫЙ ВОР
К западу от города жил некий И, бывший сначала «господином со стропил»[386]. Жена, трепетавшая за его дела, неоднократно усовещивала его, советовала прекратить эти занятия. И вот И вдруг круто изменил свое поведение.
Прожили они так года два-три. Жили бедным-бедно. Ему стало невтерпеж, и он мысленно решил разок стать древним Фэнфу[387], а после этого – стоп! И вот, прикинувшись торговцем, он посетил одного хорошего гадателя и спросил его, какое направление ему выбрать, чтобы была удача.
Гадатель раскинул жребий и сказал:
– На юго-восток будет удача. Выгодно для подлого человека, невыгодно для человека честного.
Гадание совпадало с тем, что И таил в душе, и он был внутреннее рад. Он двинулся к югу.
Дойдя до страны Су и Сун[388], он начал ежедневно бродить по деревням и пригородам и так провел несколько месяцев.
Однажды он зашел в какой-то храм. Видит: в углу стены сложены камни, штуки две-три – сейчас же догадался, что здесь что-то не так, и, в свою очередь, положил еще камень, а сам прошел за киот[389], где и улегся.
К вечеру в храме раздались смешанные голоса. По-видимому, пришло человек десять, а то и больше. Вдруг один из них сосчитав камни, воскликнул от изумления: их стало больше! Бросились искать за киотом и нашли И.
