Уже не испытывая былой уверенности, я даже чуть подалась назад, но сорочка продолжала медленно, но неуклонно подниматься, открывая то, что осталось от ее сморщенных ног.
Обнажив ноги до середины бедра, она остановилась. Опять посмотрела на меня — мне показалось, что в ее глазах горел настоящий триумф. Ее правое бедро было обычным для женщины ее возраста. А левое вообще едва ли можно было назвать бедром.
Под старческой кожей угадывались истерзанные мышцы. Казалось, что страшный зверь огромной лапой вырвал кусок ее плоти. Оставшуюся кожу натянули на рану и кое-как заштопали это место — было похоже на по-детски неловкую попытку сшить одеяло из лоскутов. Рана была старой, но местами все еще красной, даже фиолетовой. В сотню раз страшнее, чем мой шрам. К счастью для Руби, находилась она в том месте, которое несложно спрятать.
— Кто это сделал? — негромко спросила я.
Мы больше не были врагами. Как по мне, так никогда и не были, просто не сразу поняли друг друга. Она покачала головой.
— Не знаю, — ответила она. — Их были десятки. В основном коричневые. Несколько серых. С узором вдоль спины, а хвостом они издавали странные звуки. Звуки, напоминающие…
— Погремушку? — подсказала я, а сама подумала: «Конечно, а что же еще?»
Она кивнула.
— Именно. Погремушку. Мы все побежали, когда они выползли, и, должно быть, напугали их. Они были повсюду. Эта настигла меня у двери. Никогда не думала, что можно испытывать такую боль.
Я нагнулась к собеседнице.
— Мне очень жаль. Правда. Значит, вы понимаете, насколько важно то, что вы знаете. Вы должны мне рассказать, что произошло той ночью.
Она долго-долго смотрела на меня.
— Я умирала от голода, — наконец произнесла она. — Честно признаться, голода уже не чувствовала, и боли тоже, но сил совершенно не осталось. Я даже думала с трудом. Казалось, я спала стоя.
Церковь, которая морит паству голодом. Я вспомнила, отец говорил, что в церкви Позднего дождя поощряется многонедельный пост и молитва. Вспомнила о девушке, которая умерла в Южной Каролине. Она была прихожанкой церкви Арчи Уитчера.
— Но у меня было столько надежд на ту ночь! — продолжила Руби. — Я думала, что это наконец со мной случится. Я стану говорить на разных языках и смогу взять в руки змею.
Она приподнялась, вытянула шею и громко начала цитировать:
— «Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем Моим будут изгонять бесов; будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы…»
— Руби!
Она опять смотрела на меня, но секунду назад выражение ее лица меня напугало. Я уже не была уверена, что имею дело с психически здоровым человеком. Но я не ушла и выслушала историю о том, что случилось воскресной ночью пятьдесят лет назад.
42
Воскресенье, 15 июня 1958 года.
В переулке темно, но не тихо. Все молчат, однако воздух наполнен низкими звуками, плечи задевают изгородь, камни хрустят под ногами, над головами хлопают крылья. На растущем неподалеку дереве ухает сова. Некоторые из жителей поселка несут фонари, но их света недостаточно. Многие люди присоединяются к идущим, пока процессия медленно и неуклонно приближается к церкви.
Они идут по аллее, обсаженной липами. Самая юная из них, двадцатилетняя Руби Баклер, едва не теряет сознание после того, как ей назначили пятидневный пост. Девушка спотыкается и чуть не падает. Сзади ее подхватывают сильные руки и ставят на ноги, а потом мягко подталкивают вперед.
Каменная церковь кажется огромной. Тусклые витражи похожи на неограненные самоцветы, за ними мелькают едва различимые огоньки. Тропинка делает поворот, процессия жителей поселка тоже поворачивает. Северные двери церкви уже распахнуты.
Прихожане, один за другим, молча переступают порог. Вскоре на скамьях не остается свободных мест. Посторонний может подумать, что здесь собрался весь поселок, но Руби знает, что это не так Некоторые не смогли прийти, например ее подруга Виолетта, которая осталась дома присматривать за младшими братом и сестрой. Другие, и это известно Руби, никогда не придут. Даже после всего, что они видели и слышали, находились те, кто отказывался слышать истинное слово Божие. И они не хотят иметь ничего общего с преподобным Фейном.
Руби щурится, в глазах печет от дыма. Она чувствует в воздухе какой-то запах, но это не чад от свечей. Что-то резкое, незнакомое, удушающее. У входа в церковь возникает огромная фигура в черном. У Руби сосет под ложечкой. Это стоит преподобный Джоэль Морган Фейн.
— В его присутствии, в присутствии преподобного Фейна, всегда было так, — призналась Руби. — Возникало ощущение — я даже не могу это объяснить, — как будто по телу проходит электрический ток. Почти невозможно было усидеть спокойно на месте. Хотелось вскакивать, кричать, бросаться на землю и предлагать себя Господу.
— Он был красив? — спросила я.
Руби протянула руку и взяла мою.
— Самый красивый мужчина на земле, — заявила она, и глаза ее заблестели. Большим пальцем она чертила круги на моей ладони. — Высокий и стройный, как молодой дубок. Густые черные волосы, глаза — как зимнее небо.
Я потянула руку, и мне удалось освободиться от хватки Руби. Даже мне понятна разница между религиозным экстазом и сексуальным возбуждением. Руби захватило яркое воспоминание пятидесятилетней давности.
— Он ждал, пока мы войдем внутрь, — продолжала она. — Стоял перед алтарем. Он казался воплощением духа, парящим над нами в облаках.
Руби погружалась в воспоминания. Или…
— Свет в церкви горел? — спросила я.
Она покачала головой.
— Только свечи, — ответила она, ее глаза снова заблестели. — Повсюду свечи. Там было столько дыма, что дышать было трудно. И я чувствовала еще какой-то запах. Божественный фимиам.
Никогда не слышала, чтобы пятидесятники пользовались ладаном. Неужели в церкви в ту ночь жгли какие-то галлюциногенные снадобья?
— Руби, а Уитчеры были в церкви? — спросила я.
Выражение лица Руби изменилось.
— Была Эделина, — зло сказала она. — Сидела прямо перед алтарем, вскидывала голову, волосы у нее рассыпались по плечам. Я всегда считала, что она не верит, а только притворяется.
Руби наклонилась ко мне. Я едва смогла сдержаться, чтобы не отпрянуть.
— Почему господин всегда расстегивал пуговицы на ее блузке? — требовательно спросила она. — Понимаете, она всегда падала первой. И всегда возле преподобного Фейна.
Старики, похоже, солидарны в своей оценке жены Уолтера. Но меня интересовала не Эделина.
— А остальные? — спросила я. — Братья Уитчеры? Уолтер?
— Уолтер никогда не ходил в нашу церковь, — ответила она, едва заметно покачав головой. — Уолтер был хорошим человеком.
Я не сводила с нее глаз.
— А остальные? — настаивала я, прежде чем она осознает, что уже сказала. — Сол? Арчи? Гарри? Альфред?
Выражение ее лица снова изменилось, и я почувствовала, что на этот раз отпрянула она. Руби взглянула на дверь.
— Скоро принесут чай, — сообщила она. — Чай с печеньем. Две штучки, если хорошо себя ведешь.
— Руби, прошу вас, рассказывайте дальше.
Какое-то время служба идет своим чередом. Преподобный читает проповедь, прихожане молятся. Очень часто прихожане, на которых снизошел Святой Дух, вскакивают с мест и начинают выкрикивать хвалу Господу. За спиной у Руби впадает в транс Флоренс Эллингтон. Интересно, когда же лишится чувств сама Руби? Она бросает взгляд на пол — удостовериться, что в том месте, где она упадет, на холодном каменном полу лежит коврик для молитв.
Я хотела было спросить, имеет ли какое-то отношение Флоренс Эллингтон к Джону, но решила не перебивать Руби.
— И вы упали? — поинтересовалась я. — Я имею в виду, впали в транс?
