При первой возможности 28 апреля шпион был задержан и заключен в Бризашскую крепость. Чуть позже Лувуа отдал приказ перевести его в Безансон, затем в Лион, откуда архиепископ должен был «отправить его в Пинероль, где он будет передан в руки Сен–Мара для заключения его в донжон крепости».
Министр уведомлял Сен–Мара: «Вы можете поместить его вместе с заключенным, который был Вам прислан последним (с якобинским монахом). Время от времени Вы должны присылать мне касательно него сообщения».
Каждый раз, когда Лувуа заговаривал с Дюбреем, в его словах сквозил оттенок презрения. Шпион, по его словам, был «одним из самых больших мошенников во всем мире», «человек пагубного поведения», «ни одному слову которого нельзя верить», «не заслуживавший внимательного к себе отношения». Впрочем, он может «слушать мессу вместе с г–ном Фуке или г–ном Лозуном» без принятия особых мер предосторожности.
В Пинероле Дюбрею не повезло. Будучи помещенным вместе с полусумасшедшим якобинцем в одну камеру, и самому немудрено сойти с ума. Его избавили от этого неприятного соседства; якобинский монах был помещен вместе с лакеем Лозуна. Монах так плохо перенес эту перемену, что скоро его стали считать «бешеным». Его пришлось связать и «заняться им», т. е. применить к нему чрезвычайно специфически тюремный эффективный психотерапевтический метод — палочные удары. Он успокоился, но продолжал находиться в некотором отупении.
В 1680 г. Сен–Мар называл его «впавшим в детство и меланхолию»; теперь он был помещен вместе с узником, прибывшим за год до этого — вместе с Маттиолли — последним из «пяти».
Почему же этот итальянец оказался в Пинероле? Долгое время Людовик XIV желал приобрести укрепленную итальянскую местность вокруг Казаля, находящуюся под властью герцога Мантуи. Посредником в этих нелегких торгах был граф Эркюль–Антуан Маттиоли. Интриган, человек с запятнанной репутацией, занятый прежде всего собственным обогащением. В этом деле, ведя двойную игру, он предал и герцога Мантуи, и короля Франции.
Злополучная двойная игра. Нельзя безнаказанно обманывать Короля–Солнце. Маттиоли была назначена встреча недалеко от Турина. Ни о чем не подозревая, он приехал туда и добровольно сел в экипаж аббата д’Эстрада, посла Франции в Венеции. Недалеко от французской границы, около маленькой гостиницы, была сделана остановка. Внезапно взвод кавалеристов окружил экипаж. Маттиоли, как ни кричал и ни возмущался, был схвачен и увезен в Пинероль.
Арест итальянского министра на итальянской территории — и любой историк согласится с этим — явное нарушение прав человека. Лувуа, санкционировавший арест, и Катина, исполнитель, хорошо понимали свою задачу: скрыть тщательнейшим образом сей факт, достойный порицания. Катина писал Лувуа: «При этом не было допущено никакой жестокости; имя этого мошенника никому не известно, даже офицерам, которые участвовали в его аресте…» И еще: «Я поставил в известность Государя обо всем том, что я сделал с Маттиоли, который сейчас значится под именем Лестан; никто здесь не знает, кем он является на самом деле».
Инструкции, полученные Сен–Маром, отражают гнев короля по отношению к итальянцу. Лувуа писал, что с де Лестаном надо обращаться со всей суровостью. Несколько месяцев содержания в Пинероле оказали на Маттиоли обычное действие.
Сен–Мар — Лувуа, б января 1680 г.: «Я сообщу Государю, что г–н де Лестан по примеру содержащегося у меня монаха сошел с ума и ведет себя неподобающе».
Лувуа — Сен–Мару, 10 июля 1680 г.: «Касательно г–на де Лестана, я восхищен Вашим терпением и тем, что Вы ждете специального приказа для того, чтобы обойтись с мошенником, который не оказывает Вам должного уважения, как он того заслуживает».
Сен–Мар — Лувуа, 7 сентября 1680 г.: «С тех пор, как мне было позволено поместить Маттиоли вместе с якобинским монахом, означенный Маттиоли четыре или пять дней находился в полном убеждении, что монах приставлен к нему, чтобы следить за ним. Маттиоли, почти настолько же сумасшедший, как и монах, прогуливался по камере большими шагами, говоря при этом, что мне не удастся его обмануть и что он отлично все понимает. Якобинец, вечно сидящий на своем убогом ложе, опершись локтями на колени, взирал на него, не слушая. Сеньор Маттиоли, убежденный в том, что это шпион, протрезвел лишь тогда, когда в один прекрасный день монах, совершенно голый, встал наконец со своей кровати и принялся нечто проповедовать, как всегда, безо всякого смысла. Я и мои лейтенанты наблюдали за этим через отверстие над дверью».
В это время Сен–Мар был назначен комендантом Экзильской крепости, где после смерти герцога де Ледигьера образовалась вакансия. «Его величество, — писал Лувуа, — желает, чтобы двое заключенных, находящихся в распоряжении Сен–Мара, были бы перевезены к месту его нового назначения с той бдительностью, какая имела место в Пинероле».
Кто же из числа «пяти» воспользовался привилегией, если можно так выразиться, последовать за г–ном де Сен–Маром? В другом письме Лувуа замечает, что заключенные, которые будут сопровождать Сен–Мара, «достаточно значительные личности для того, чтобы не передавать их в другие руки». Впрочем, он уточняет, что эти двое — из нижней башни. В нижней башне находятся, с одной стороны, Маттиоли и сумасшедший якобинец, а с другой стороны, Доже и Ла Ривьер.
Кто же из них Железная Маска? Сен–Мар проливает свет на этот вопрос в своем письме аббату д’Эстраду от 25 июня 1681 г.: «Лишь вчера я получил от губернатора Экзиля провиант и два миллиона ливров жалования. Мне оставляют двух моих лейтенантов; я также увезу отсюда двух типов, которые упоминаются не иначе, как «господа из нижней башни». Маттиоли останется здесь с двумя другими заключенными. Вильбуа, один из моих лейтенантов, будет охранять их».
Важная информация: Маттиоли не сочли «достаточно значительным», чтобы сопровождать Сен–Мара». Последующие письма Лувуа дают понять, что Дюбрей, так же как и Маттиоли, остался в Пинероле. Следовательно, два «типа», увезенные Сен–Маром, — это Доже и Ла Ривьер, оставшиеся «обитатели нижней башни».
Грозная Экзильская крепость находилась недалеко от Пинероля, всего в каких‑то 12 лье. Она возвышалась над Дорийской долиной, на крутом холме. Как и в Пинероле, четырехсторонний донжон с угловыми башнями. Одна из стен называлась «башней Цезаря». Там Сен–Мар и решил разместить Ла Ривьера и Доже.
Лувуа напомнил Сен–Мару, что «необходимо следить за тем, чтобы между заключенными в Экзиле, которых называли в Пинероле узниками из нижней башни, не было никакого общения». Надо было «принять все меры предосторожности так, чтобы Вы могли гарантировать его величеству, что они не будут говорить не только ни с кем из посторонних, но и ни с кем из гарнизона Экзиля». Сен–Мар успокоил министра: «Никто с ними не говорит, кроме меня, моего офицера, священника г–на Виньона и врача из Пражеласа (шесть часов езды отсюда), который общается с ними только в моем присутствии».
Требуемые предосторожности стали чрезмерными, когда в 1683 г. Лувуа запретил исповеди, за исключением случаев «опасности близкой смерти». Эта опасность для одного из заключенных возникла в 1686 г. вследствие водянки. Сен–Мар сообщил о его смерти Лувуа 5 января 1687 г.
Кто же был этим умершим — Доже или Ла Ривьер? Сен–Мар этого не говорит.
Едва только тело было предано земле, как Сен–Мар получил благую весть: король поручил ему управление островом Святой Маргариты. Какая радость после Экзиля, где комендант томился от тоски! Естественно, что его неизменно сопровождали его, так сказал, личные заключенные, как и прежде — «значительные»: «Я отдал настолько строгие приказания относительно охраны моего узника, что могу Вам за него отвечать своей головой, даже моему лейтенанту я запретил разговаривать с заключенным, что неукоснительно выполняется. Я думаю, что при переезде на острова Святой Маргариты лучше, чтобы заключенный находился на стуле, вокруг которого будет накручено темное полотно, так, чтобы ему было достаточно воздуха, но он не мог бы ни с кем разговаривать во время пути, даже с солдатами, которых я выберу в качестве сопровождающих, и чтобы никто не мог его видеть; этот способ кажется мне более надежным, чем носилки, которые могут порваться».
30 апреля 1687 г. Сен–Мар прибыл на остров Святой Маргариты вместе со своим узником. Все шло благополучно до тех пор, пока узник не начал задыхаться. На остров он приехал полумертвым. Но результат был достигнут: «Я могу Вас уверить, ваше высочество, что никто его не видел, а тот способ, посредством которого я перевез его на острова, привел к тому, что каждый пытался угадать, кто бы мог быть моим заключенным…»
Здесь можно увидеть истоки легенды. Излишняя предосторожность, в глазах публики, подчеркивала важность узника. Вполне вероятно, что эта важность могла быть преувеличена. Сен–Мар подчеркивал этот факт в своих сообщениях после прибытия Эсташа Доже в Пинероль. Он написал: «Многие считают здесь, что это маршал Франции…» В апреле 1670 г. из Пинероля о том же Доже: «Находятся слишком любопытные люди, которые спрашивают меня о моем узнике относительно того, почему я принимаю такие строгие меры для обеспечения безопасности, в ответ на это мне приходится сочинять всякие небылицы, отчасти для того, чтобы посмеяться над любопытствующими».
