– До какой еще пирамиды?
– До той, которая расположена недалеко от Венты и Сорбии. Не знаю, как они точно называются.
– Не знаю я никакой Венты и Сорбии. Что за Сорбия?
– Город. Маленький. Вставай, хватит валяться. До чего ленивые эти существа, люди!
– Поговори у меня, под седлом дальше пойдешь, – Агнар сел и посмотрел на единорога с глубочайшим неудовольствием. Тот терпеливо ждал. – Ну, что тебе нужно?
– Поехали, – повторило упрямое волшебное существо. – Это совсем близко.
– Но почему ночью?
– Потому что, во-первых, ночью на восходе алой звезды напряженность выше, и я без труда возьму столько энергии, сколько мне надо. А во-вторых, вокруг пирамиды ночью меньше народу.
– Да какая пирамида? – наконец, окончательно проснувшись, спросил Агнар. – Меня не запутаешь, пирамиды есть только на юге. Мне дядя рассказывал. Его дед ходил на юг на шести кораблях Тормода Кормщика и даже два года служил владыкам Миклагарда. Он видел пирамиды и о них рассказывал.
– Пирамиды есть всюду, где есть крестьяне и жрецы, – рассеянно ответил единорог. – А если ты сейчас не встанешь, я сжую твой плащ.
– Я не знал, что ты питаешься крашеной шерстью. Я думал, единороги – травоядные.
– Не питаюсь и не люблю. Буду есть с глубочайшим отвращением, но все равно буду. А потом меня будет им долго тошнить…
– И все ради того, чтоб насолить мне! Заработаешь несварение желудка, болван, а толку… – но скандинав уже не злился. Он встал, свернул плащ и привычно взнуздал коня. – Ладно, поехали. Чтоб я еще хоть раз согласился кому-нибудь помогать…
Он взгромоздился на лошадь, и та охотно пристроилась в хвост единорогу. Эти двое явно успели найти общий язык, и молодой мастер опасливо подумал – как бы жеребец не решил уйти вслед за чудесным существом с лошадиной гривой и изысканным рогом, когда тот решит все свои волшебные проблемы. Как он тогда без скакуна? Еще ничего, если ехать будет не на ком, – он все равно до сих пор предпочитал ходить пешком, – а вот таскать на себе все вещи – это невесело.
– Уж не собрался ли ты сманить у меня моего коня? – бросил он вслед глянцево-черному крупу единорога, который буквально растворился в ночи – только хруст валежника под копытами указывал направление.
– Зачем мне твой конь? – удивилась тьма приглушенным голосом единорога.
– Ну, мало ли… Он уже, кажется, твоих мыслей слушается, не только слов.
– Я с ним говорю на своем языке. Ты его просто не слышишь.
– Какая разница?! Вот он тебя слушается, а меня, может, уже и нет…
– Так надо найти слова, чтоб послушался… Да ладно тебе. Не нужен мне твой конь. Что я с ним делать буду? Верхом ездить?
– А ты бы смотрелся! Кругом жеребец на жеребце…
– Ох, люди-люди… Какие ж вы трепачи… Ну, тише. Подходим уже.
Викинг с трудом направлял коня, слушая шорох листьев под копытами единорога. А потом лес внезапно расступился. Оставалось лишь поражаться, как это Агнар умудрился прозевать приближение к опушке, – ведь на равнинах, на берегах рек и морей, даже в снежные зимние ночи тьма никогда не бывает непроглядной. И, выходя из-под лесного свода, человек сразу начинает видеть во много раз больше, чем до того. Но главное, еще только подходя к открытому месту, он ориентируется на него почти как на пламя костра – сквозь прогалины и разрывы между ветвями видно небо, хранящее в себе память о свете, если не сам свет.
А здесь луг появился внезапно, и так же внезапно покатился с пригорка вниз, к сочному, удобному, самому лучшему пастбищу. Где-то в стороне, очевидно, протекала река, потому что такая густая трава вырастает лишь вблизи реки или озера. Но с того места, где скандинав остановил коня, он не видел глади воды. Зато он увидел добрых два десятка небольших костров, описавших два идеально ровных кольца вокруг пирамидального, ступенчатого холма, который возносился на такую высоту, что и представить было бы невозможно, если бы молодой мастер раньше не увидел альвийских чертогов и кузни рудознатцев-карликов.
Такими высокими в его краях были только горы, но посреди равнины Британии подобной горы оказаться не могло, к тому же такой правильной формы. Наверняка это было творение рук человеческих.
Изрядно попутешествовав в своей недолгой жизни, еще в своем времени, в привычном ему мире: в Скандинавии, Нейстрии, соседних областях, где ему приходилось бывать по делам, Агнар успел насмотреться на величественные, прекрасные архитектурные и скульптурные произведения искусства, сделанные человеческими руками. Раньше он решил бы, что пирамиду сложили какие-нибудь гиганты, существа, задевающие головами облака.
Но теперь он без труда поверил, что здесь потрудились люди, и даже если при возведении «ступенчатой горы» им помогали альвы, от этого почти ничего не менялось.
Однако помимо пирамиды и ощущения близости некоей силы, – похоже, единорог не солгал! – он увидел еще и костры, а также двигающиеся рядом с ними фигуры в длинных светлых одеждах. Они были не слишком далеко, но даже будь они на большем расстоянии от него, викинг все равно узнал бы друидов, причем высшей касты: он заметил, как пламя костров играет на золотых нагрудных и головных украшениях.
Еще одно скандинав почувствовал. Что-то вдруг врезалось ему в шею, налилось жаром и тяжестью. Можно было подумать, будто он по какой-то прихоти тащит на груди свинцовую болванку. Молодой мастер порывисто прижал ладонь к груди – и ощутил, как под ладонью пульсирует что-то напоминающее биение крови в теле человека, но только пульс был немного иной. Теперь, когда он уже освоил чудесное зрение, для него не составило никакого труда призвать его. Да что там – оно пришло само собой.
Его ослепило сияние, словно неустойчиво поставленный на кромку шар, балансирующий на верху самой верхней, седьмой ступени пирамиды. Это сияние, будто паук свою паутину, раскинуло во все стороны тонкие и толстые полосы света и силы, одна из которых упиралась и в грудь Агнара. Он чувствовал, как мощь переполняет его, как проясняется и становится намного детальнее волшебное зрение… Но понял он также и то, что все это видит не только он, но к окружившие пирамиду друиды.
– Ты ошалел, что ли? – воскликнул он в панике – самой настоящей панике, которая порой лишает рассудка, а порой наоборот, ведет человека сквозь волны жизни единственно верным путем. – Ты куда меня привел?..
– Но я же… – возразил единорог, впрочем, без привычной уверенности.
– Ты почему не сказал мне, что тут друидов больше, чем селедок в бочке?!
– При чем тут селедки и бочки?
– Дурак ты с лошадиными мозгами! Бежим отсюда! Скорее!
И, резко натянув повод, он повернул коня обратно в лес, безжалостно колотя его пятками в бока. Скакун, не привыкший к подобному обращению, взвился на дыбы, но твердую руку он, как каждый зверь, угадывал интуитивно, как и момент, когда можно артачиться, а когда нельзя, потому подчинился и галопом понесся в темноту.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
