— Более ста, — был ответ.
— И всех казнить хотите?
— Всих!
Отдавать жестокий приказ было трудно, но Александр прекрасно понимал, что совсем никого не казнить нельзя. Вот они стояли перед ним на коленях в снегу, связанные, с отчаянием в лицах, жалкие… Но это были изменники, желавшие немецкой власти. И он вдруг четко осознал, что они хуже и папежников, и Батыевой саранчи. Пришедшие с востока сыроядцы были и нехристь, и нерусь. Они не знали Христовой правды, не ведали света Крещения. И ходили слухи, что даже в отношениях друг с другом они не знали добра и ласки. Чего же можно было ждать от такого грубого племени! Немцы называли себя христианами, хотя исказили Христову истину и поступали, как нехристи. Но что и с них взять — нерусь!
Но вот изменники заслуживали большей ненависти, чем немцы и язычники Батыя, потому что они-то были русскими, их вскормили русские матери, напитавшие их любовью и лаской; они были православными, крещенными в нашей русской церкви, они ходили к исповеди и святому причастию, но при этом смогли пойти на такое предательство. А стало быть, они — нелюдь!
И сделавшись каменным, Александр промолвил:
— Андрея Чернаша, Романа Брудько и Евстратия Жидиславича… Этих трех бояр-изменников предать повешению. Остальных крамольников бить по двадцать раз плетью и после этого оставить в узилищах до того дня и часа, когда не останется немцев на землях
новгородских и псковских.
— Никак не можно сие, княже! — возроптали множеством голосов новгородцы. — Требно усих казнить смертию!
— Що аз сказах — сказах! — отвечал Александр, впервые за полгода произнося это новгородское «що».
— Буди же ты проклят! Щоб тоби… — закричал Брудько, но ему успели заткнуть разбитый до крови рот.
И уже на другой день казнь крамольников стала причиной первой новой ссоры Александра с Новгородом, ибо его приказ они презрели, перевешав больше половины обвиняемых, а многих еще при этом истязали, отрезая носы и уши, прежде чем вздернуть. Узнав о совершаемом непослушании, Александр успел спасти жизни тридцати изменников, а потом собрался вместе с Андреем уезжать из Новгорода, в котором так и не научились ему подчиняться. С огромным трудом удалось отговорить его. Только то, что и княгиня Александра на сей раз заступилась за новгородцев, спасло их от княжьего гнева. Он согласился остаться, но при условии, что все его приказы будут выполняться безукоризненно. Андрей отправился во Владимир один. Феодосия вновь'поселилась в Юрьевом монастыре при останках старшего сына.
Саночку тронуло то, что за время их отсутствия новгородцы полностью подновили Городище, убрали обветшалые постройки, возведя на их месте новые, украсили помещения, наполнили их новой утварью. Осталось и для нее где приложить руку, но это было только в радость. Как всякая молодая женщина, она обожала новшества, перестановки, подновления.
Искоренив крамолу, Александр потребовал от боярской господы много денег и оружия, все получил сполна и приступил к изгнанию немцев из Русских земель. Собрал сильное войско из новгородцев, ладо-жан, ижорцев, которые даже корелу привели на службу к Александру. Первым же делом он отвоевал ближние рубежи — Тесов да Оредежу, потом броском ринулся к алатырьским берегам, на крепость Копорье, где немцы сосредоточили большие силы. Свежая твердыня ордена недолго держалась. Еще Великий пост не начался, а она уже рухнула. И здесь князь явил всем, что изменники хуже врагов. Взятых в плен немцев он пощадил — одних велел отправить в Новгород, а других и вовсе отпустил, чтоб передали своему местеру, как силен русский архистратиг. Но новгородцев, во-жан и чухонцев, оказавшихся на стороне немцев, Яро-славич карал сурово.
— Сие суть выродки, — сказал он, — и, предавши однажды, предадут многажды много раз. Не будь их, не было бы немцам так вольготно грабить нашу землю. Казня изменников, мы не месть творим, но оберегаем себя от них, аки от бешеных псов.
Уничтожив Копорье, срыв его до основания, Александр быстро освободил всю Водскую пятину и берега Луги. К Пасхе Христовой он возвратился в Новгород победителем, и на сей раз никто не оспаривал у него славу. Не было ни одного человечка, который бы посмел возвысить голос в пользу Ратибора Клуксовича, или Домаша Твердиславича, или Романа Болдыжеви-ча — главных новгородских воевод. Славная была Пасха! Во всем стало ладно, да и будущее сулило надежды на то, что беды покидают истерзанную Русь.
Надобно было идти на Псков, но Александр чувствовал, что пока не время, что сил у него хватит лишь на то, чтобы овладеть городом, а следовало бы после этого дать большое сражение и надолго отбить у немцев охоту зариться на нас. Хорошо бы получить пополнение от отца, но для этого надо было знать, что умышляет Батый, идет ли он на Русские земли. Всю весну он разорял Галицию, взял Владимир Волынский, затем овладел и Галичем. Потом пришли очень хорошие вести — Батый двинулся дальше на запад, в Польшу и Венгрию. А немцев отвлекала война против литвы и земгалы. И летом, к огромной радости Брячислав-ны, Александр вместе с ней и Васей отправился в Пе-реяславль, оставив в Новгороде свою дружину под началом боярина Гаврилы Олексича. Князя и княгиню сопровождал небольшой отряд, отроки Савва и Рати-свет да Сбыслав Якунович.
И вновь они насладились жизнью в родном Перея-славле, только теперь это было лето, а не зима. Съездив во Владимир и договорившись с отцом о войске, Александр вернулся домой и несколько седмиц посвятил своему любимому занятию — соколиной и ястребиной ловле. Свадебные подарки тестя продолжали его радовать. Все они пребывали в полном здравии и силе, за исключением сокола Патроклоса, который почему-то ослеп. Саночкин любимчик Столбик радовал глаз стремительным полетом, головокружительными взлетами под самые облака и падениями оттуда, столь отвесными, что замирало сердце. Соколица Княгиня носила жирных уток. Кречет Льстец налавливал голубей, а Белобока давала горностая. В отличие от немецких местеров, сокол Местер приносил русским людям пользу, добывая в несметных количествах куликов. Ястребы тоже службу свою хорошо исполняли, Клевец снабжал тетеревами, а Индрик — перепелами. Да еще Савва раздобыл во Владимире особенного ястребка, который в перепелином лове соревновался с Индриком. Савва утверждал, что сей ястребок, именем Пернач, происходил из племени того самого знаменитого владимирского ястреба Живогуба, который якобы до семидесяти перепелов на дню бил. Правда, Пернач ни разу больше двадцати не осилил. Но и то — замечательный показатель.
А среди ястребих соревновались Катуня и Львица, добывали и лису, и зайца, и тетерева, но только в состязании друг с другом старались они, а оставь одну дома и возьми на ловы другую, эта другая и клювом не поведет, будет себе парить по небу без толку. Катуня несколько раз приносила молочных кабанчиков. Тогда Львица, решив оправдать свое прозвище, набралась мужества и забила кабана-подростка. Это был самый удивительный улов за все время птичьих забав тем летом.
Хорошо было в Переяславле летом! Ничуть не хуже, чем зимой. А то и лучше. И даже такие дни случались, когда князь Александр совсем забывал про то, что очень скоро надобно будет идти воевать с немцем, с алчными римлянами. У Брячиславны в животе вновь обнаружилось новоселье, и решено было, что осенью она с Васей и утробничком останется тут, в Переяславле, здесь и рожать будет, нечего теперь уж ее трясти.
В самом конце лета брат Андрей привел от отца из Владимира полностью оснащенные полки, собранные в Муроме, Нижнем Новгороде, Гороховце, Суздале, Москве, в самом Владимире, в Ростове, Ярославле, Костроме и других городах великого княжества Влади-миро-Суздальского. Хорошее войско пришло — почти восемь тысяч крепких и бодрых кметей. Теперь можно было идти на Псков и далее. Но осенью вдруг зарядили дожди, да такие, что Клещино озеро из берегов вышло, затопив пристани и набережные. Дороги раскисли так, что ни о каком походе пока и думать было нечего — лошади бы по брюхо в грязи утопали.
Саночка радовалась, и каждое утро, подойдя к окну, весело смеялась, видя, что и сегодня опять дождь.
— Да ты не колдунья ли? — в шутку возмущался Александр. — Не ты ли дождь наворожила своею косою?
Так, в сплошных дождях, прошли сентябрь и октябрь. Лишь в середине ноября стало через день дождить. У Брячиславны в животе новосел уже вовсю брыкался.
— Вот дождешься, Леско, когда он на свет появится, тогда и пойдешь в полки на немца, — говорила княгиня.
Но того дня ждать было, по меньшей мере, не раньше как в феврале, а перед Рождеством Христовым наконец-то ударили морозы и выпал запоздалый снег. Встретив Божий праздник, Александр простился с беременной супругой и двухлетним сыном Васенькой. Шел веселый легкий снежок, ветер нес его на запад, в ту сторону, куда потянулось доброе и крепкое русское воинство.
