Я лениво поковырял ложкой в чашке. Могли я ожидать меньшего? Но кто же, по их утверждениям, мог мне помогать? Меня повсюду сопровождали воины. Каждый мой уход и возвращение проходили под их пристальным наблюдением. Что я вожусь со зверьми — да. То, что меня изгнали, — может быть. Да, я не вернулся к себе домой, в дом моего отца, но уже одно то, как меня отправили в соло, могло отбить у меня всякую охоту возвращаться. Смогут ли такие сплетни удержать меня от последнего испытания, освободив путь Шанк–дзи? Ему ведь всё равно придётся доставать корону, висящую среди непрестанно качающихся и острых, как лезвие ножа, пластин.
— И к чему клонят, — не унималась Равинга, — те, что так говорят?
Алитта опустила ложку и принялась загибать пальцы.
— Первое, торговцы. Эти прежде всего хотят спокойно торговать — и чтоб Император держал Дома в узде. Хабан–дзи был родом из Вапалы и мог рассчитывать на добрую волю Домов. Варвары для купцов значат немного, потому что крупные купцы не ведут с ними прямой торговли. И они считают, что Император с окраин обуздает Дома не лучше, чем ребёнок — необъезженного орикса.
Второе, — и она загнула второй палец, — сами Дома. Они склонятся, пусть и с ворчанием, перед чужестранцем — и будут интриговать у него за спиной. Они считают, что на человека из их среды будет проще влиять, он быстрее поймёт, что к чему. Может быть, они даже смогут изменить обычаи так, что в будущем только старший сын Дома сможет претендовать на участие в Императорских испытаниях. У Шанк–дзи множество сторонников среди юношей Домов. Пока Хабан–дзи благоволил к нему и ни в чём ему не отказывал, Шанк–дзи тоже был щедр со своими друзьями.
Третье, — ещё один палец, — народ вообще. Как и торговцы, они хотят спокойствия, а это означает — сильного Императора. Они не примут чужестранца, особенно подозреваемого в близости со странными силами. То, что ты, — сейчас она обращалась непосредственно ко мне, — не скрываешь своей связи с песчаными котами, даёт пищу множеству слухов, и не в твою пользу.
Четвёртое — люди других королевств. Вот ещё один слух, касающийся тебя, Хинккель, и исходящий от людей, которые, казалось бы, должны желать тебе только добра. Твой брат присоединился к последователям Шанк–дзи. Он долго и упорно поносил тебя, и никто из твоего клана не сказал ни слова в твою защиту. Мы слышали, что лишь твоя сестра Кура питает к тебе какие–то добрые чувства. Но она одна против многих, и её считают слишком мягкосердечной.
Я поморщился. Чего ещё можно было ждать от отца? Даже если бы я вернулся из соло домой… нет, даже тогда он не встретил бы меня как зрелого сына.
— Да, говорят многое, — подвела итог Равинга. — Этого стоило ожидать. На рынке всегда полно слухов и слухов. Когда возвращается Шанк–дзи?
— Говорят, через два дня, — Алитта взяла ложку и снова принялась за мясо.
Я отодвинул свою чашку. Хотя мне удалось пройти все прочие испытания, теперь у меня перед глазами стояли только острые пластины мобиля, раскачиваемые могучими стражниками, и корона, висящая посередине. И у меня не было пути назад.
— Можно ли взглянуть на мобиль, не отправляясь на дворцовую площадь? — спросил я.
— Конечно, — и Равинга повысила голос, чтобы её было слышно в лавке. — Манкол, принеси сюда мобиль с короной.
— Мы делаем их в миниатюре, — продолжала она. — В это время они отлично расходятся. Их раскупают жители окраин, приехавшие сюда, чтобы посмотреть на последнее испытание. Таких соберётся множество, каждая из Королев прибудет со своей гвардией и придворными, другие приедут сами. Такое событие бывает лишь раз в поколение.
Старик внёс мобиль, поблескивающие качающиеся пластинки. Равинга поднялась и прицепила его к свисавшей с потолка верёвке, на которой раньше сушились фрукты и мясо. Я откинулся на спинку стула и глядел, как она приводит его в движение, раскачав пальцем. Во время испытания пластины будут раскачивать за привязанные верёвки.
Между пластин даже поблескивала миниатюрная корона, но сейчас мне вовсе не хотелось коснуться её руками. Возможно ли войти в мобиль и выйти оттуда невредимым? Я знал, что именно эта участь уготована преступникам, совершившим самые тяжкие преступления. Но этих несчастных бросали туда силой, и с самого начали они считали, что обречены.
Отблески света плясали на кружащихся пластинах. Они мелодично позванивали, хотя и не столь громко, как оригинал, столь точно воспроизведённый.
Пляска… Я не сводил глаз с пластин, покачивавшихся туда–сюда. Настоящие были остры, как нож, с алмазными лезвиями, чего вполне достаточно, чтобы разорвать несчастного в клочья. И всё же люди проходили сквозь это. Императоры правили в течение несчитанных поколений, и каждый из них завоёвывал корону, пройдя сквозь эти лезвия. Такое уже делалось.
Пляска… Я закрыл веки, погасив мерцающие блики в глазах, и снова вспомнил о другом времени и другом месте, о танцорах, только не гладкокожих, а покрытых шерстью. За спиной послышалось мурлыканье — там устраивался Мурри.
— Тот дом, в котором Мурри прятался, когда мы впервые пришли к вам… он разрушен, но там, кажется, есть большой зал?
Равинга кивнула. Алитта не поднимала глаз от чашки, словно сыграв свою роль до конца. Она, кажется, даже не слушала.
— Вы разрешите мне побыть там? — продолжал я. — Мне нужно подумать…
— Он твой. Никто не потревожит тебя там, — ответила кукольница. Она не стала интересоваться, чего я хочу. Возможно, она подумала, что я собираюсь в молчаливой медитации просить помощи у Духа. Я действительно собирался сделать и это — но позднее.
Вместе с Мурри я направился в развалины. Изнутри они выглядели куда лучше, чем снаружи. Возможно, когда–то здесь располагалась резиденция какого–нибудь малозначительного Дома. Я разбросал в стороны мусор с середины зала и повесил на панели, которую наполовину отодрал от стены, императорский мобиль.
Потом начал напевать мелодию, стараясь подражать горловым звукам языка котов, и мгновение спустя услышал мурлыкающий ответ своего товарища. Хотя моё пение на кошачьем языке выглядело, должно быть, довольно жалко, я хорошо помнил ритмы, под которые кошачье племя плясало на острове.
Мурри начал танец первым. Он набрал внутрь воздуха побольше, распушил шерсть и заскользил в воздухе, взлетая так же высоко и надолго, как и катающиеся на песчаных кораблях Тваихик. У меня не было этого преимущества, но я мог просто прыгать и кувыркаться и обнаружил, что с практикой эти мои способности улучшились. Мы чертили в воздухе фигуры — он изящные и грациозные, а я неловкие и простенькие. Но я не отступал и всё время пел, ибо в звуках пения поддерживался ритм, словно подбрасывающий меня вверх.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
