Она затрепетал и сказала: — О Милорд Король! Я надеюсь вы извините мне вторжение в ваши покои в такое время. Откровенно говоря я сама поражаюсь своей храбрости.
Король жестом приказал ей сесть в кресло, стоявшее справа от стола. — Тебе нечего бояться, мадам, — сказал он. — Я разрешил тебе войти и рад приветствовать. Какое дело привело тебя ко мне?
Огонь отцовского вина, который все еще слабо горел в ней, затрепетал и погас, как пламя догорающего костра под порывом ветра. Срива села в освещенное лампой кресло, глубоко вздохнула, стараясь успокоить бьющееся сердце, и сказала: — О Король, я очень боялась идти к вам, ибо хотела попросить совсем маленькую милость; маленькую для вас, о повелитель, но великую для меня, вашей скромной служанки. Но вот я пришла, и, увы, язык не в силах выговорить мою просьбу.
Блеск глаз, глядевших из-под темных ресниц, ужасал ее; но еще больший ужас шел от железной короны, сиявшей камнями и жестокими поднятыми когтями, лежавшей рядом с его локтем, или медных змей, переплетавшихся на ручках его кресла, или от поверхности стола, в ярком свете лампы казавшейся зеленой долиной, по которой текли красные кровавые реки и в которую, как клинки кинжалов, вонзались черные прожилки камня.
Тем не менее она набралась храбрости и сказала: — Если бы я была великим лордом, совершившим подвиги на службе вашего величество, как мой отец и другие, я уверена, о Король, вы бы даровали мне эту милость. — Он по-прежнему молчал, и, собрав все свое мужество, она продолжила: — Я тоже хочу послужить вам, о Король. И я пришла к вам спросить, как я могу это сделать.
Король улыбнулся. — Я долго глядел на тебя, мадам, и то, что ты сделала, уже доставило мне удовольствие. Празднуй и веселись, и не забивай себе голову полуночными беседами, по меньшей мере теми, которые заставят тебя похудеть.
— Похудеть, о Король? Судите сами. — И Леди Срива встала и осталась стоять прямо перед ним, освещенная светом лампы. Она развела руки в стороны и начала поднимать их, очень медленно, и бархатный плащ начал съезжать с ее плеч, пока не повис на ее поднятых руках, как крылья птицы, готовой к полету. Ослепительно белым засверкали ее прекрасные обнаженные плечи, и руки, и горло, и полуоткрытая грудь. Огромный гиацинт, свисавший на золотой цепи с шеи, устроился в выемке прекрасных грудей. Он то вспыхивал, то гас, когда ее грудь вздымалась и опадала.
— Милорд, вы грозились превратить меня в мандрагору, — сказала она. — Быть может вы сумеете превратить меня в мужчину.
Она не сумела прочитать ничего в его темном, как будто вырезанном из камня лице, железных губах и глазах, которые казались вспышками света в пустых пещерах.
— Так я послужила бы вам лучше, чем моя бедная красота. Если бы я была мужчиной, я пришла бы к вам сегодня ночью и сказала: "О Король, хватит вам страдать от этой собаки Джусса. Дайте мне меч, и я низвергну Демонландию и положу ее к вашим ногам".
И она опять уселась в кресло так, чтобы бархатный плащ закрыл ей спину.
Король задумчиво пробежал пальцами по когтям короны, лежавшей на столе.
— Это и есть та милость, которую ты хотела просить у меня? — спросил он. — Экспедиция в Демонландию?
Она кивнула.
— И отплыть сегодня ночью? — продолжал Король, внимательно глядя на нее.
Она смущенно улыбнулась.
— Но я должен знать, — сказал он, — что за слепень укусил тебя и заставил придти ко мне так странно и неожиданно после полуночи.
Она минуту помолчала, потом, набравшись храбрости, ответила: — Иначе кое-кто другой придет к вам первым, о Король. Поверьте мне, я знаю о приготовлениях, и тот, кто придет к вам утром, будет просить об этой чести для другого. Хотела бы я быть уверенной, что это не так, но я знаю об этом совершенно точно.
— Другой? — спросил Король.
— Милорд, — ответила Срива, — я не хочу называть имен. Но есть, о Король, опасный и прекрасный проситель, возлагающий надежды на другие струны чем те, на которых я могу играть. — И она склонила голову к столу, с любопытством глядя в его глубины. Корсаж и платье из алого шелка походила на цветочную чашу, из которой поднимались белые лепестки — руки и плечи. Наконец она взглянула вверх.
— Ты рассмешила меня, миледи Срива, — сказал Король.
— Я сама смеюсь собственным мыслям, — ответила она. — Вы бы залились громким смехом, о Милорд Король, только услышав их, ведь они так отличны от того, что мы говорим вслух. Будьте уверены, что мысли женщины — это флюгер, который ветер все время поворачивает в разные стороны: в них нет ни порядка, ни постоянства.
— Давай услышим их, — сказал Король, наклоняясь вперед, его худая волосатая рука бесцельно скользнула по краю стола.
— Пусть будет так, милорд, — сказала она. — Мне внезапно вспомнились слова, которые сказала Леди Презмира, только что вышедшая замуж за Корунда и впервые появившаяся здесь, в Карсё. Она сказала, что правая часть ее тела стала Ведьмландской, но левая осталась Пикси. И наш народ очень обрадовался, что она посвятила правую часть себя Ведьмландии, но, о Король, ее сердце находится слева.
— И где, интересно, твое? — спросил Король. Она не осмелилась глядеть на него и поэтому не видела веселый свет, который, как летняя молния, осветил его темное лицо, когда она назвала имя Презмиры.
Его рука упала с края стола и Срива почувствовала, как его пальцы коснулись ее колена. Она вздрогнула, как вздрагивает парус, наполняясь на мгновение ветром. Но заставила себя сидеть спокойно и сказала тихим голосом: — Уж если вы произнесли это слово, Милорд Король, оно бросает луч света на мой ответ.
Он наклонился ближе и сказал: — Не думаешь ли ты, я захочу тебя? Я узнаю ответ, даже в темноте.
— Повелитель, — прошептала она, — я бы не пришла к вам самой глубокой ночью, если бы не была уверена, что вы — великий и благородный Король, а не любитель молоденьких девушек, который плохо обойдется со мной.
От ее тела пахло нежными ароматами, которые кружат голову: запах малабарской корицы смешанной с вином, и еще эссенция желтых лилий, выращенных в садах Афродиты. Король привлек ее к себе. Она обняла его за шею и прошептала в самое ухо: — Повелитель, я не усну, пока вы не скажите мне, что они должны отплыть и их капитаном будет Лорд Корсус.
Король какое-то время подержал ее в своих объятиях, как ребенка. Потом поцеловал в губы, долгим страстным поцелуем. Потом прыгнул на ноги, поставил ее, как куклу, на стол перед собой, и опять уселся в кресло, разглядывая ее со странной беспокойной улыбкой.
Внезапно он нахмурил лоб и поднял к ней лицо, его густая квадратная борода выступила из-под изгиба бритой верхней губы. — Девочка, — сказал он, — кто послал тебя?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
