воеводой, дрался в рядах русских против французов, разделяя все случайности экспедиции адмирала Сенявина на Адриатическом море.
Грахово важно для Турции не только в военном отношении, но и потому, что через его земли пролегает торговый путь из Герцеговины в Австрийские владения. Это последнее обстоятельство не менее значительно и для австрийцев, потому что главнейшие выгоды торговли принадлежат им, а не герцеговинцам. Поэтому-то они так завистливо смотрят на преобладание черногорцев над Граховым и всячески стараются распространить на него свое влияние. Тем не менее однако в этот раз, австрийские комиссары действовали заодно со мною, несмотря на все старание разъединить нас… Общими усилиями достигли мы того, что Омер-паша принужден был очистить Грахово и согласиться на выдачу пленных граховлян, содержавшихся в Мостаре. Этот пункт внесен был в общие заключенные нами условия и послужил в прошлом году[42] одним из оснований, по которым Грахово присоединено к Черногории.
Несмотря однако на такое письменное обязательство, бедный Яков Дакович и его товарищи были еще несколько времени предметом неприятной переписки между нами и Омер-пашой.
Наконец пленные, сопровождаемые двумя турецкими офицерами, явились к нам в Каттаро; но увы, между ними не было воеводы Якова; старик не вынес своего заключения. В каком положении были прочие пленные – трудно передать словами. Одного вида их, не говорю уже рассказов о том, что претерпели они, достаточно было, чтобы поселить во всей стране ненависть к тем, кто их довел до такого состояния, если бы это чувство не вкоренилось здесь прежде.
Сын Якова, единственный оставшийся в живых, несмотря на его молодость, назначен был воеводой Грахова, по общему желанию всего племени.
После обеда мы гуляли с Омер-пашей по городу. По улицам пусто, а между тем в городе 6.500 жителей; из них тысячи четыре мусульман, остальные православные; но первые большей частью были в лагере, принужденные участвовать в войне, которой не желали, христиане же не смели показываться. Где, где разве, робко и прижимаясь к забору, промелькнет человек без оружия в темной одежде, резко отличавшейся от ярких цветов, которые в употреблении у мусульман.
Омер-паша, жалея, что не может нам доставить никакого развлечения в Подгорице, говорил, что тут нет даже цыганок. Цыганки, род египетских альме и индийских баядерок; их танцы исполнены сладострастия, которое иногда переходит в цинизм. Во многих городах Албании они составляют единственный предмет развлечения для пашей и богатых горожан, и отвращения для деревенского населения.
Подгорица лежит недалеко от холма (Горица), от которого и получила свое название. Это главный город округа, и местопребывание мудира (губернатора) и кади. Маленькая, чистая река Рыбница протекает через город и не далеко от него впадает в Морачу. Город менее грязен, чем большая часть турецких городов; улицы узки; дома разбросаны в беспорядке. Подгорица окружена полуразвалившейся стеной, которая соединяет ее с укреплением, возвышающимся на холме и окруженным валом; оно тоже в развалинах. Турция сказывается во всем и всюду.
За полчаса, или несколько более от города, виднелись развалины древней Диоклеи, Дуклы, как называют ее здесь теперь. Омер-паша, указывая мне на них, сказал в виде комплимента, что ему известно, что честь открытия их принадлежит мне и то, какими опасностями сопровождалось мое путешествие сюда. Это было 17 лет тому назад! Описание развалин Диоклеи помещено в моем путешествии по Черногории, изданном в 1841 году. Вся Подгорица выстроена из камней, взятых в Диоклеи, вот почему здесь нередко поражает вид латинской надписи на камне, составляющем порог бедного дома или барельеф в углу его.
Вечером играла турецкая музыка, одного из возвратившихся из лагеря батальонов. Омер-паша обратил внимание наше на марш, сочиненный, как он сказал, его женой. – Жена его была тоже австрийская подданная и ренегатка, впоследствии нам говорили, что она умерла очень трагически. Омер-паша любил рассказывать о своем пребывании в Бухаресте, где он был комиссаром вместе с русским генералом Дюгамелем. Бухарест, по его словам, город веселья по преимуществу, исполнен в его воспоминаниях самыми скандальными историями. Турок, принимающий европейские манеры, и, как водится, не усвоивший европейского образования, на меня производит то же впечатление, как дурная собой старая женщина, которая имеет претензию нравиться.
Несмотря на значительность православного населения, в Подгорице нет церкви. За городом на Горице стояла церковь, устроенная из развалин очень старинного и всеми чтимого храма во имя Св. Георгия: но в 1855 году, когда фанатизм в здешнем крае производил ужасы, достойные других времен, сам губернатор Подгорицы, столь известный своим зверством Али-Спаги, с толпою мусульман напал на церковь, взял ее с бою, разрушил до основания, перебил всех людей запершихся в ней, – не удовольствовался этим – разрыл кладбища, отрубил головы у мертвых тел и разослал их по всем окрестностям, приказав выставить у въездов в деревни. Наших агентов в крае еще не было, да и самые дипломатические сношения с Турцией были прерваны: другие европейские консулы едва заметили это происшествие: в то время православное население, где бы ни было и каких бы убеждений ни держалось, было враждебным в глазах европейцев. Впоследствии дело это было поднято; но требовать правосудия у турок, – значит требовать, чтобы течение реки обратилось вверх к своему источнику, Али-Спаги покойно остается губернатором в Подгорице на пагубу всего христианского населения.
Какое невыносимое тяжкое чувство давит грудь здесь, в этой прекрасной и богатой стране, под этим небом ясно-лазоревым, даже теперь, в конце февраля месяца. Каждый думает только о том, чтобы уберечь свою жизнь на лишний день, чтобы припасти себе пищу хотя на завтра; слова громкого не услышится; песня, эта песня, где сохранены все народные предания и верования, также как и молитва, схоронены в глубине души, чтобы кто-нибудь не проведал, что они не совсем забыты. Не только о развитии умственных способностей, о развитии труда нет и помину. Никто не умеет читать, даже редкие священники знают грамоту; никакое знание, никакое ремесло здесь не доступно; мать ничему не может учить своих детей; одну вражду и месть к своим притеснителям передает она им. А сколько сил физических и умственных накопилось в этом народе! Когда после необыкновенных усилий успели наконец исторгнуть разрешение турок на учреждение женской школы в Сараево, то не далее как через год все присутствовавшие на экзамене, – а тут присутствовали все европейские консулы и духовенство различных исповеданий, – все одинаково были поражены необыкновенными успехами детей, взятых в школу из их полудикого существования. И какие искренние молитвы произносятся здесь за Ту[43], которая даровала средство образовать эту школу и поддерживать ее.
В округе Подгорицы и
