Егор Петрович Ковалевский
Собрание сочинений. Том 3. Путешествие в Китай в 2-х частях
© ООО «ПРИЯТНАЯ КОМПАНИЯ», 2017
* * *
От издателя
Настоящий том печатается по книге 1853 года «Путешествие в Китай Е. Ковалевскаго, в 2-х частях», изданной типографией Королева и К°, и охватывает события 1849-1850 гг., когда Егор Петрович был командирован в качестве пристава для сопровождения в Пекин 13-ой Русской духовной миссии. Итогом этой поездки стало заключение Кульджинского трактата в 1851 году, имевшего важное значение для развития российско-китайских торговых отношений.
Пунктуация и орфография в настоящем издании приближены к современным нормам русского языка, географические названия и имена собственные оставлены в тексте в написании предыдущего издания с сохранением всех встречающихся вариантов.
Примечания настоящего издания выделены курсивом.
Выражаем искреннюю благодарность Министерству иностранных дел Российской Федерации за поддержку проекта, Начальнику Архива внешней политики Российской империи Поповой Ирине Владимировне и сотрудникам Архива Волковой Ольге Юрьевне и Руденко Алле Владимировне за внимание и неоценимую помощь; Посольству Российской Федерации в Китае за отклик и предоставленные фотографии; коллективу Протопоповского УВК Дергачевского районного совета в лице учителя украинского языка, краеведа Остапчук Надежды Федоровны, Фесик Вероники Владимировны, а также Мельниковой Людмилы Григорьевны, которой, к глубокому сожалению, уже нет среди нас, за большую организационную и научную работу по увековечиванию памяти писателя на его родине – в селе Ярошивка Харьковской области.
Часть первая
Глава I
Сборы и отправление за границу. – Первоначальные сношения русских с Китаем. – Причины основания российской духовной миссии в Пекине и трактаты, подтвердившие ее существование и упрочившие наши связи с Китаем.
В России большие переезды – дело обычное. Путешествие до Кяхты, в отдаленный угол Восточной Сибири, на границу Китая, почти за 6,500 верст от Петербурга, не представляет ничего необыкновенного читателю, которому этот путь, конечно, очень хорошо известен.
Кяхта была починным пунктом нашего караванного странствования. Заботливое иркутское начальство, задолго еще до моего приезда, приняло все меры для снаряжения миссии. Но не надо забывать, что нам предстоял путь через всю пустынную Монголию, – а путь этот, в оба конца, продолжается, по крайней мере, пять месяцев, не считая зимней стоянки в Монголии, где сухари и припасы сберегаются в юрте или яме, и после того должны быть опять пригодными в пищу или в дело, – что мы везли с собой не только припасы для себя и провиант для казаков, но и серебро, на время всего продолжительного пребывания миссии в Пекине, и вещи собственно ей или церкви принадлежащие. А потому, было-таки о чем подумать и похлопать до отправления в дальнейшую дорогу. С нами было более 500 лошадей, недавно пригнанных со степи, полудиких, которых не было возможности приучить в короткое время к упряжи; верблюды были также необъезженны; только быки и бараны, как бы чувствуя свое предназначение, были смирны и не представляли никаких затруднений для гонки их в пути.
Я прожил более двух недель в Кяхте, несмотря на нетерпение китайских приставов миссии, давно уже приехавших из Пекина. Наконец, все было принято, взвешено или сосчитано, и день нашего отправления окончательно назначен.
Улицы Кяхты, большей частью пустынные, были запружены народом; обоз, состоящий из сотни одноколок и повозок, табуны лошадей, верблюдов, быков и баранов стекались на площадь, у пограничных ворот. Ударили в колокол, и народ отхлынул с площади в церковь. После обедни, молебна и окропления святой водой, отряд казаков, назначенный для дальнего пути, и мы все отправились на прощальный обед, который давало нам кяхтинское купечество. В 12 часов началась отправка обоза и табунов, которые счетом принимали китайские и монгольские пристава, при посредстве чжаргуци, или, как здесь называют, заргучея, китайского пограничного начальника. В 5 часов отправились и мы. Не знаю, как уж мы протиснулись сквозь толпы народа, стекшегося в Кяхту из-за 500 верст и даже далее, – русских, монголов и китайцев. Первые пришли для испрошения благословения отца архимандрита[1], начальника нашей духовной миссии, для прощанья с родными и знакомыми казаками, для пожеланий различного рода и других целей; последние – просто из любопытства. На пути через Май-ма-чен мы зашли к заргучею на чашку чаю: таков уже обычай. Май-ма-чен – китайская деревенька, лежащая против Кяхты. В них обеих не наберется 500 человек жителей, а между тем здесь производится один из самых значительных меновых торгов, простирающийся на сумму до 50 мил. сер. оборота с обеих сторон. По выходе от заргучея, нам предстоял важный труд пробраться сквозь толпу, которая, если не увеличилась, то сделалась гораздо гуще в тесных улицах Май-ма-чена. Наконец, мы кинулись в первые попавшиеся экипажи и понеслись…
Прощай Россия! Часто покидал я тебя; казалось, мог бы и свыкнуться с этой разлукой, а все-таки, каждый раз, что оставляю позади себя пограничные ворота, золотой крест церкви, или, просто, пестрый шлагбаум бывает как-то неловко в груди. Теперь, эти торжественные проводы при звоне колоколов, при всеобщем прощанье, плаче и рыданиях, слышавшихся отовсюду, теперь все это щемило сердце больше обыкновенного.
Мы выехали 19 июля 1849 г. Кяхтинское начальство, купечество и собравшиеся в Кяхте знакомые миссионеров провожали нас до первой станции, отстоящей всего верст десять от границы; первый переход никогда не делают больше, – не успеть.
На другой день мы были поражены самым необыкновенным образом. Многие миссионеры и в Кяхте, под кровлей дома, уже сильно терпели от жаров, а дорогой, под открытым небом, на солнце, беспрепятственно палящем среди степи, они приготовлялись страдать еще больше; а потому только и забот было, какое бы платье придумать полегче, какие бы прохладительные меры принять против жаров? Каково же было их удивление, когда, проснувшись под влиянием самых неприятных ощущений, они увидели, что ртуть в термометре опустилась чуть не до точки замерзания!
Вскоре, однако, собравшиеся около костров, на большом пространстве лагеря, пестрые толпы народа зашумели весело; чай и прощальная чарка разогрели кровь. Опять прощанье! Еще помолились на крест кяхтинской церкви, который был виден издали и отправились, одни на север, домой; другие далее, на юг…
Остановимся здесь на время, и изложим, хотя коротко, наши отношения к Китаю, первоначальные с ним связи и причины основания российской миссии в Пекине; иначе, многое покажется непонятным для читателей, не совсем посвященных в историю здешнего края.
Наши сношения с Китайской империей начинаются со времени появления сибирских казаков в Даурии. Казаки выступили из Якутска, отыскивая не новые царства и земли неизвестные; но леса, обильные пушными зверями и людей, богатых звериным промыслом; они переправились через озеро Байкал, поднялись по Селенге, и вскоре очутились на реках Шилке, Аргуни и потом на Амуре. Нет сомнения, что по обычаю тогдашнего времени, и по своему обычаю преимущественно, казаки начали свое знакомство с маньчжурами, нынешними владетелями Китая, с мечом в руке, и порешили обладание страной, в которую вступили, правом сильного; но есть также доказательства, что они, в свободное от драки время, пересылались с местными властями, по восточному обычаю, подарками и поклонами и посылали своих людей для разведки далее вглубь земель, в которые входили без всякого руководства, без компаса, ощупью. Таким образом, наши архивы упоминают о двух грамотах китайских императоров, Ви-ли и сына его Чжу-Хуан-ди, из последней китайской династии Мин; первая из этих грамот относится к 1619, а вторая к 1649 годам.
Старшина Поярков, отыскивая серебряные руды, первый достиг Великого океана, спустившись по Амуру. Это было около 1644 года. Он возвратился по речкам Алдану и Лене.
В 1647 году является на берегах Амура известный Ерофей Хабаров. Это уже не простой искатель приключений и добычи! Хабаров был богатый житель Великого Устюга и руководился целью, более разумной. Явившись на берега Амура с 150 человеками, он подвигался вперед, обеспечивая свой путь построением острожков, в числе которых был и Албазин, и приведением к покорности народов; о чем и донес царю Алексею Михайловичу, присоединив к своему донесению 120 сороков соболей и множество лисиц, в виде дани от вновь покоренных народов. Государь послал Хабарову и спутникам его 300 золотых медалей и вызвал его самого для устных объяснений, а во вновь завоеванный край отправил князя Лобанова и Зиновьева с 3,000 человек.
К этому отдаленному времени должно отнести счастливую мысль, завести прочные политические и торговые сношения России с Китаем, которые, конечно, могли доставить выгоды, если не столь блестящие, как завоевания казаков, то гораздо надежнейшие. Эта мысль родилась в дальновидном уме царя Алексея Михайловича, который, по вызову Хабарова в Москву, в 1653 году, решился послать первое посольство прямо в Ханбалык (Пекин), с грамотой от своего имени к богдохану. Инструкция, данная по этому поводу посланнику Байкову и сама грамота чрезвычайно любопытны, как первые дипломатические акты наших сношений с Китаем; но здесь не место распространяться о них; скажем только, что одно из данных Байкову поручений было уговорить китайских купцов завести с русскими беспошлинную торговлю.
